Спустя несколько минут после того, как автомобиль Кости покинул приделы охраняемого двора, к крыльцу подошли Михаил и Марина.
- Спасибо, что поддержала меня… - тихо произнес Михаил. - Мне это действительно было необходимо.
- Не за что, - кивнула с нежной сочувствующей улыбкой девушка. - Я уверена у тебя с отцом все образуется.
- Думаешь, он способен на прощение? - с сомнением покачал головой Михаил.
- Разве может быть иначе? - с некоторым все же колебанием ответила Марина.
- Не знаю… - произнес он с горечью и добавил про себя: «Ты ведь не прощаешь», но смолчал, опасаясь возобновления враждебности. Сегодня девушка снова была рядом, пусть только как друг - хрупкий мираж, но и он безумно дорог. Дорог заботливый взгляд, бесценно легкое пожатие… Рухнуть все могло внезапно, одно неверное, слово, движение, напоминание и холодный ветер обиды разметает иллюзию близости.
- Между родственниками возможно многое, - продолжала убеждать его Марина. - Но вы одна семья и этого не изменишь. Твой отец понимает это, я думаю…
Придать голосу железную уверенность не получилась. Марина знала несколько больше, чем знал Михаил, чем сама желала бы знать. От всего сейчас происходящего она была в ужасе, уже почти жалея, что наотрез отказалась покрывать притворство пациента. Этот отказ вынудил его «внезапно» очнуться сегодня утром. Вполне могло статься, что за те две недели, в течение которых Сергей Сергеевич просил Марину подыграть, его гнев остыл бы, хоть немного. По крайней мере Марина сама попыталась бы исподволь убедить всесильного магната не устраивать самосуд, решить дело как-то иначе… Как? Сама Марина не знала, но нельзя же… бросать в лицо сыну обвинения в попытке убийства! Марина, конечно, как никто другой понимает его боль от двойной измены жены и сына - эта связь отвратительна, но поверить, что Миша причастен… Нет! Тут она его изучила достаточно. Даже у самой Евгении не повернулся язык подтвердить этот абсурдный навет, которым отец буквально пригвоздил сына к полу. Тот несколько минут приходил в себя, не в силах шелохнуться, затем сделал один неловкий шаг, споткнулся, снова замер. Было видно, что он уже не слушает отца, хотя тот продолжал говорить, припоминая все новые обиды и обвинения, глядя безжалостно на сына. Вся эта сцена была невыносима, Марине хотелось зажать уши, не оглядываясь, бежать прочь, тем более она чувствовала, что Сергей Сергеевич говорит многое специально для нее. Гордыня ли то была или обостренная мнительность, только отделаться от домыслов медсестра так и не смогла, как и не смогла, да собственно и не пыталась, понять для чего Корнеев это делает. Какая разница. Боль рождает боль. Сдержаться, не ответить ударом на удар, сложнее, чем множить злобу. Но, пожалуй, еще больше Марину поразила реакция собравшихся в столовой людей. Никто даже не попытался вразумить Сергея Сергеевича, защитить Михаила, остановить это безобразное разбирательство - ни Ирина, ни Павел, ни Рузана Бахтияровна, наконец (то, что стареющая домоправительница не только ключевой в доме человек, но и по-особому близка и к отцу и к сыну Марина заметить успела). Однако, молчала и она, горько поджимая губы и с явной неприязнью поглядывая на Евгению. А Сергей Сергеевич распалялся все более.
Михаил, наконец, не выдержал. Он посмотрел отцу прямо в глаза и сказал глухо, словно контуженный.
- Знаешь, папа, когда мне было 8 и я лежал в больнице после того пожара, я не хотел поправляться, чтобы ты не мог меня забрать. Тогда одна старая санитарка сказала мне, что я должен быть тебе благодарен, что если бы ты меня не любил, то оставил бы навсегда в больнице. Мне было очень плохо тогда, и я ей поверил... постарался верить… Я пытался быть благодарным, но ты никогда этого не ценил. Хватит. Если тебе так удобно, думай, что я убийца. Думай, что хочешь, но оскорблять не смей! Пиши заявление в милицию, добивайся ареста. Встретимся в суде.
Михаил смолк, развернулся и быстро направился к выходу.
Марина метнулась тогда за ним, чувствуя потребность просто быть рядом, несмотря на то, что о ней подумают, несмотря на то, что вообще-то должна была оставаться около пациента, который едва оправился от паралича.
- Я никогда не был членом его семьи, а теперь и подавно, - ответил Михаил с горечью. - И это, пожалуй, к лучшему.
Марина не знала, что делать и говорить теперь. Может быть, еще вчера она принялась бы разубеждать молодого человека, но после недавней сцены спорить с Михаилом было невозможно. Не напоминать же в самом деле, что и сам Михаил во многом был не прав по отношению к отцу, и эта его связь… Марина невольно поежилась. Она старалась отогнать подобные мысли. В конце концов, все уже в прошлом…
Мужчина тем временем обвел взглядом сад и двор, долго смотрел на дверь, ведущую в дом, словно колеблясь и размышляя, не войти ли, но было ясно, что он этого не сделает. Марина горестно вздохнула:
- И что же ты будешь делать?
- Скорее всего, мне придется уехать…
- Уехать? - болезненно сжалась внутри.
- Скорее всего… - рассеяно повторил Миша.
Он был уже полностью занят своими обидами, горечью краха и не заметил, как вытянулось помимо воли лицо девушки.
- Но… ты уверен, что нет другого решения? - спросила Марина, с трудом подыскивая слова, и зачем-то добавила. - Это неправильно, это похоже на бегство…
Он ждал от Марины иной реакции и сейчас уловил лишь осуждение. Боль накатила с новой, силой и от хрупкого равновесия не осталось и следа. Понимая, что это выглядит, как оправдание, и начиная тихо себя ненавидеть, он угрюмо произнес:
- Отец не даст мне спокойно жить в городе, даже если не посадит…
- Он не может так поступить…
- Ты плохо его знаешь, - усмехаясь, он, наконец, посмотрел на девушку.
В ответном взгляде читались боль и, как показалось Мише жалость. И это окончательно рассердило молодого человека. «Наверное, вот также она глядит на своих старичков…» - промелькнула в сознании мерзкая мысль, и он вновь отвернулся. Марина поняла это по-своему.
- Ты прав, - поспешила она согласиться, - я действительно не успела хорошо познакомиться с Сергеем Сергеевичем, но разве это так необходимо? Он человек великодушный и помог мне… нам с Катей. Я уверена, когда эмоции утихнут…
- Я не собираюсь тебя разубеждать, - Михаил отстранился, надел привычную маску холодности и сарказма. - Отец умеет быть великодушным, любит покровительствовать слабым, особенно, когда в ответ поют дифирамбы. Пользуйся!
- Зачем ты так?! - неожиданная агрессия больно ранила, глаза предательски защипало, но Марина заставила себя сдержать эмоции, отчего лицо ее напряглось. - Я лишь стараюсь быть объективной, лишь привожу пример. Отец обидел тебя. Он был очень не справедлив сегодня, но ты должен…
- Но я сам виноват, не так ли? - он посмотрел испытующе исподлобья, хмурясь все более.
- Нет… - Марина всплеснула руками. - Зачем ты перебиваешь? Я вовсе не это хотела сказать!
- Но думаешь ты именно так. - подвел Миша черту. - Хватит. Я устал от таких бесед и очень давно. Здесь не монастырь и не богадельня, а проповеди мне не нужны. Пока, детка!
Марина вздрогнула, как от пощечины. Молодой человек развернулся, поднял один из поваленных чемоданов и, не оглядываясь, пошел прочь.
Марина смотрела ему в след, молча глотала слезы, надеясь только на то, что сейчас ее никто не видит. Оскорбление жгло сердце, но она не пыталась бороться. Обида была не самым страшным сейчас. Ужаснее было подспудное, но твердое осознание полного разрыва. Он не будет больше звонить, искать встреч, пытаться помириться… Он уедет… Марине хотелось броситься за ним, или наоборот прочь от этого дома, к морю, домой, в монастырь, да куда угодно, но дежурство кончалось только утром. Вытерев глаза, заставляя себя думать лишь о работе, Марина направилась к двери.
Вход
Регистрация
Правила_Сообщества
0
Последние сообщения
Понедельник, 20 сентября 2010, 19:41:25
Ну, посадил бы он ее - все равно без ребенка бы осталась 
Но поговорить с Ирой можно было, он ведь даже не знает, что произошло, а уже осудил ее. Это похоже на предубеждение к богатым, никакой объективностью тут и не пахнет 
Наверх
Amor (Воскресенье, 20 декабря 2009, 22:41:25) писал:
и с СБ не сравниваю вообще 
Просто по ситуации высказалась.
