Христя тоже забеспокоилась. Сейчас Маша чего доброго согласится, тогда прощай, любимая кукла? Да и Марк ей не
очень-то и нравился: постоянно он бранил их с Леночкой, когда они слишком близко подбирались к его комнате, где
хранилось столько интересного - книги с картинками, гербарии, чучела всяких зверьков и главное - настоящий немецкий
микроскоп! И от этой-то сокровищницы Марк чуть ли не с ореховым прутом в руке постоянно отгонял всех посторонних...
- Марк, я прошу тебя дать мне время, - со вздохом сказала Маша. - Я должна обдумать свой ответ, каким бы он ни был, потому что, клянусь, сейчас я не знаю, что и сказать.
- Но послушай, послезавтра мне нужно ехать в город на станцию! Я должен возвращаться в Петербург...
- Тогда завтра. В этой же беседке...часов в шесть, да в шесть вечера. Утром я занимаюсь с Тиночкой готовлю ее к экзаменам в институт, потом помогаю маман с делами...
- Итак, до завтра! - Марк глубоко вздохнул, крепко сжал руку девушки и в этот же миг из кустов раздался торжествующий вопль:
- Что, Хриська, домой побежишь Матильду свою целовать на прощание?! Моя взяла, моя!
- Неизвестно еще ничего, неизвестно!
- Дети! - облегченно рассмеялась Маша. Как она могла забыть об этих непоседливых девчонках! И, изобразив на лице
праведный гнев Юпитера, она улыбнулась Марку и быстро двинулась в сторону нарушителей спокойствия.
* * *
"Да, последний год доживаю. Врут все докторишки эти, Митеньке покойному тоже врали - перемена климата, мол, спасет
вас... Не спасла. Стоило и уезжать из Петербурга! Господи, страшно-то как. Мари только учиться закончила, замуж бы ее
за хорошего человека, чтоб и без богатства большого взял...Хоть бы Маркушка этот, ведь с отрочества все глаза на нее
проглядел, - madame Макарцева не семи пядей во лбу, а женщина добрая, мать заменит и не обидит зря. Тиночка, звездочка моя - дитя совсем, что с ней будет? Хоть бы успеть учиться пристроить, а там и Маша на ноги встанет - и в новой семье сестру не оставит. Господи, больно-то как. И от Маши не спрячешься уже - взрослая, все замечает. Чахотка проклятая, мужа у меня отняла, теперь меня в могилу тянет... И бедность наша, тоже не спрячешь ведь. С одной бедой смиришься, другая уж не обойдет..." Тамара Георгиевна Долинская, высокая и худощавая дама, бывшая в молодости
необыкновенной красавицей, а теперь так же необыкновенно быстро увядающая от тяжкого недуга, сидела в небольшой
гостиной у ломберного столика и делала вид, что раскладывает пасьянс "Могила Наполеона". Только что уехала от нее
соседка - Катерина Петровна Макарцева с детьми. Прием гостей был утомителен; тяжко было не выдать себя надрывным
кашлем, рвущимся из груди, вовсе не хотелось вести обычную болтовню о видах на урожай и губернских сплетнях, но
Макарцевы были единственной семьей, с которой она поддерживала добрые приятельские отношения, а у Леночки даже
была крестной матерью. В дверях гостиной послышался шум платья.
- Мари, дорогая моя! - улыбнулась Тамара Георгиевна, не без тайной грусти любуясь красавицей-дочерью.
- Маменька, мне нужно поговорить с вами, - услышала она в ответ.