0
Исправим одну ошибку
Семейная жизнь четы Кренстонов
Автор
ice-fate, Суббота, 04 сентября 2010, 15:14:45
Последние сообщения
Новые темы
-
Двойник / Чернильный дождь и облака 嫡嫁千金 / 墨雨云间 Китай 20243
Азиатские сериалы. Дорамы и live-actionkuvshinka, Сегодня, 10:25:06
-
"Государственное преступление" ("Delitto di stato")6
Итальянские сериалыluigiperelli, 17 Ноя 2024, 13:16
Народ, я смотрю, ко мне тут глобальная претензия: не могла Иден так быстро переметнуться к Керку. И вот сегодня, не иначе как Иден удружила, я перечитала этот кусок в "Унесённых ветром" М. Митчелл. Это культовый американский роман, и наша умница и красавица его наверняка читала.
Она сказала: «Боже мой!» — и, добредя до кровати, села, уронив голову на руки. Она вдруг почувствовала такую усталость, какой еще не испытывала в жизни. Когда раздался звук захлопнувшейся двери, у Скарлетт словно что-то надорвалось, словно лопнула державшая ее пружина. Она почувствовала, что измучена, опустошена. Горе, угрызения совести, страх, удивление — все исчезло. Она устала, и мозг ее работал тупо, механически — как часы на камине.
Из этого унылого тумана, обволакивавшего ее, выплыла одна мысль. Эшли не любит ее и никогда по-настоящему не любил, но и это не причинило ей боли. А ведь должно было бы. Она должна была бы впасть в отчаяние, горевать, проклинать судьбу. Она ведь так долго жила его любовью. Эта любовь поддерживала ее во многие мрачные минуты жизни, и тем не менее — такова была истина. Он не любит ее, а ей все равно. Ей все равно, потому что и она не любит его. Она не любит его, и потому, что бы он ни сделал, что бы ни сказал, это не способно больше причинить ей боль.
Она легла на кровать и устало опустила голову на подушку. Ни к чему пытаться прогнать эту мысль, ни к чему говорить себе:
«Но я-то люблю его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие».
Но оказывается, может превратиться и превратилась.
«А ведь на самом деле он таким никогда и не был — только в моем воображении, — отрешенно думала она. — Я любила образ, который сама себе создала, и этот образ умер, как умерла Мелли.
Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце и хотела заплакать, но слез не было. Слишком большая случилась беда — тут слезами не поможешь; Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двух неприступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее на глазах. Она стояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: «Я подумаю об этом потом, завтра, когда станет легче». Но заклятие потеряло свою силу. Она не могла не думать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так любила и которая, оказывается, так ей нужна, и об Эшли и своей безграничной слепоте, не позволявшей ей видеть его таким, каким он был. Скарлетт понимала, что думать об этом ей будет так же больно завтра, как и послезавтра, и все дни потом.
«Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, — думала она. — Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Не сегодня! Завтра утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу все утешительные слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу. Я пойду домой».
Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет ждать, пока рыдающий Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет ее домой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение другого. Она быстро — без шляпки и накидки — спустилась по темным ступеням крыльца и зашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к Персиковой улице, ступая в этом застывшем мокром мире беззвучно, точно во сне.
Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитых слез, у нее возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этом сумрачном холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз и не два, а много раз. «Глупости какие, — подумала она, но ей стало не по себе, и она ускорила шаг. — Нервы разыгрались». Но возникшее ощущение не проходило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо озиралась вокруг, а ощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг вскинула голову, точно животное, почуявшее опасность. «Я просто устала, — пыталась она успокоить себя. — И ночь такая странная, такой туман. Я никогда прежде не видела такого густого тумана, разве что.., разве что!..» И тут она поняла, и от страха у нее сжалось сердце. Теперь она знала. Сотни раз она видела этот кошмар, когда бежала сквозь такой же туман по призрачным местам, где не было ни указательных столбов, ни стрелок, пробираясь сквозь холодную липкую мглу, населенную цепкими тенями и привидениями. Во сне это с ней или просто сон стал явью?
На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и она окончательно растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с особою силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти и гробовой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезло из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, завывала в ее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим туманом, наложил на нее свою лапу, и она побежала. Она бежала сейчас, как бежала сотни раз во сне, — бежала вслепую, неизвестно куда, подгоняемая безымянными страхами, ища в сером тумане безопасное прибежище, которое должно же где-то быть!
Она мчалась по сумеречной улице, пригнув голову, с бешено колотящимся сердцем, ночной, сырой воздух прилипал к ее губам, деревья над головой угрожали ей чем-то. Но где-то, где-то в этом диком краю сырой тишины должен же быть приют! Она спешила задыхаясь вверх по холму, мокрые юбки холодом били по лодыжкам, легкие, казалось, вот-вот разорвутся, тугой корсет впивался в ребра, давил на сердце.
Внезапно перед глазами ее возник огонек, целый ряд огоньков, неясных, мерцающих, но настоящих огоньков. В ее кошмарах никогда не было огоньков — только серый туман. Сознание Скарлетт зацепилось за эти огоньки. Огоньки — это безопасность, это люди, это реальность, и она резко остановилась, сжимая руки, стараясь побороть панику, напряженно вглядываясь в ряд газовых фонарей, подсказывавших ее смятенному уму, что она — в Атланте, на Персиковой улице, а не в сером мире призраков и сна.
Тяжело дыша, она опустилась на каменную тумбу, к которой подъезжают кареты, стараясь совладеть с нервами, словно это были веревки, выскальзывавшие из рук.
«Я бежала… Бежала как сумасшедшая! — думала она, и хотя ее все еще трясло, но страх уже проходил, сердце же все еще колотилось до тошноты. — Но куда я бежала?» Ей стало легче дышать — она сидела, прижав руки к груди, и смотрела вдоль Персиковой улицы. Там, на самой вершине холма, стоит ее дом. Отсюда казалось, что во всех окнах — свет, свет, бросавший вызов туману. Дом! Вот это — реальность! Она смотрела на еще далекий, смутно очерченный силуэт дома с благодарностью, с жадностью, и что-то похожее на умиротворение снизошло на нее.
Домой! Вот куда ей хотелось. Вот куда она бежала. Домой — к Ретту!
Стоило Скарлетт осознать это, как с нее словно свалились путы, а вместе с ними — страх, преследовавший ее с той ночи, как она добралась до Тары и обнаружила, что ее мир рухнул. Тогда, вернувшись в Тару, она обнаружила, что никакой уверенности в завтрашнем дне нет и в помине и не осталось ни силы, ни мудрости, ни любви и нежности, ни понимания — ничего, что привносила в жизнь Эллин и что служило ей, Скарлетт, опорой в юности. И хотя с той ночи Скарлетт сумела материально обезопасить себя, в своих снах по-прежнему была испуганным ребенком, тщетно искавшим утраченную уверенность в завтрашнем дне, свой утраченный мир.
Сейчас она поняла, какое прибежище искала во сне, кто был источником тепла и безопасности, которых она никак не могла обрести среди тумана. Это был не Эшли — о, вовсе не Эшли! В нем нет тепла, как нет его в блуждающих огнях, с ним ты не чувствуешь себя в безопасности, как не чувствуешь себя в безопасности среди зыбучих песков. Это был Ретт — Ретт, который своими сильными руками может обнять ее, на чью широкую грудь она может положить свой усталую голову, чьи подтрунивания и смех помогают видеть вещи в их истинном свете. Ретт, который полностью понимает ее, потому что он, подобно ей, видит правду как она есть, а не затуманенную всякими так называемыми высокими представлениями о чести, самопожертвовании или вере в человеческую натуру. И он любит ее! Почему она до сих пор никак не могла понять, что он любит ее, несмотря на свои колкости, свидетельствовавшие вроде бы об обратном! Мелани вот поняла и уже на краю могилы сказала: «Будь подобрее к нему».
«О, — подумала она, — Эшли не единственный до глупости слепой человек. Мне бы следовало давно это понять».
На протяжении многих лет она спиною чувствовала каменную стену любви Ретта и считала ее чем-то само собою разумеющимся — Как и любовь Мелани, — теша себя мыслью, будто черпает силу только в себе. И так же, как она поняла сегодня, что Мелани всегда была рядом с нею в ее жестоких сражениях с жизнью, — поняла она сейчас и то, что в глубине, за нею всегда молча стоял Ретт, любивший ее, понимавший, готовый помочь. Ретт, который на благотворительном базаре, увидев нетерпение в ее глазах, пригласил ее на танец; Ретт, который помог ей сбросить с себя путы траура; Ретт, увезший ее сквозь пожары и взрывы в ту ночь, когда пала Атланта; Ретт, утешавший ее, когда она с криком просыпалась, испуганная кошмарами, — да ни один мужчина не станет такого делать, если он не любит женщину до самозабвения!
"А ведь я люблю его, - подумала она. - Я не знаю, как давно я его люблю, но только это правда. И если бы не Эшли, я бы уже давно это поняла. Мне никогда не удавалось увидеть мир в подлинном свете, потому что между мной и миром всегда стоял Эшли".
Ну как? Тоже не может быть?
Она сказала: «Боже мой!» — и, добредя до кровати, села, уронив голову на руки. Она вдруг почувствовала такую усталость, какой еще не испытывала в жизни. Когда раздался звук захлопнувшейся двери, у Скарлетт словно что-то надорвалось, словно лопнула державшая ее пружина. Она почувствовала, что измучена, опустошена. Горе, угрызения совести, страх, удивление — все исчезло. Она устала, и мозг ее работал тупо, механически — как часы на камине.
Из этого унылого тумана, обволакивавшего ее, выплыла одна мысль. Эшли не любит ее и никогда по-настоящему не любил, но и это не причинило ей боли. А ведь должно было бы. Она должна была бы впасть в отчаяние, горевать, проклинать судьбу. Она ведь так долго жила его любовью. Эта любовь поддерживала ее во многие мрачные минуты жизни, и тем не менее — такова была истина. Он не любит ее, а ей все равно. Ей все равно, потому что и она не любит его. Она не любит его, и потому, что бы он ни сделал, что бы ни сказал, это не способно больше причинить ей боль.
Она легла на кровать и устало опустила голову на подушку. Ни к чему пытаться прогнать эту мысль, ни к чему говорить себе:
«Но я-то люблю его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие».
Но оказывается, может превратиться и превратилась.
«А ведь на самом деле он таким никогда и не был — только в моем воображении, — отрешенно думала она. — Я любила образ, который сама себе создала, и этот образ умер, как умерла Мелли.
Она прижалась головой к одному из столбов на крыльце и хотела заплакать, но слез не было. Слишком большая случилась беда — тут слезами не поможешь; Ее всю трясло. В мозгу снова и снова возникал образ двух неприступных крепостей, которые вдруг с грохотом рухнули у нее на глазах. Она стояла, пытаясь обрести опору в старом заклятии: «Я подумаю об этом потом, завтра, когда станет легче». Но заклятие потеряло свою силу. Она не могла не думать о двух людях: о Мелани, которую она, оказывается, так любила и которая, оказывается, так ей нужна, и об Эшли и своей безграничной слепоте, не позволявшей ей видеть его таким, каким он был. Скарлетт понимала, что думать об этом ей будет так же больно завтра, как и послезавтра, и все дни потом.
«Не могу я сейчас вернуться туда и говорить с ними, — думала она. — Не могу я сегодня вечером видеть Эшли и утешать его. Не сегодня! Завтра утром я приду пораньше, и все сделаю, что надо, и скажу все утешительные слова, какие должна сказать. Но не сегодня. Я не могу. Я пойду домой».
Дом был всего в пяти кварталах. Она не станет ждать, пока рыдающий Питер заложит кабриолет, не станет ждать, пока доктор Мид отвезет ее домой. Не в состоянии она вынести слезы одного и молчаливое осуждение другого. Она быстро — без шляпки и накидки — спустилась по темным ступеням крыльца и зашагала в туманной ночи. Завернув за угол, она пошла вверх, к Персиковой улице, ступая в этом застывшем мокром мире беззвучно, точно во сне.
Пока она шла вверх по холму, неся в себе груз непролитых слез, у нее возникло призрачное чувство, будто она уже раньше была в этом сумрачном холодном месте и при таких же обстоятельствах, причем была не раз и не два, а много раз. «Глупости какие, — подумала она, но ей стало не по себе, и она ускорила шаг. — Нервы разыгрались». Но возникшее ощущение не проходило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо озиралась вокруг, а ощущение все росло, нереальное, но такое знакомое, и она вдруг вскинула голову, точно животное, почуявшее опасность. «Я просто устала, — пыталась она успокоить себя. — И ночь такая странная, такой туман. Я никогда прежде не видела такого густого тумана, разве что.., разве что!..» И тут она поняла, и от страха у нее сжалось сердце. Теперь она знала. Сотни раз она видела этот кошмар, когда бежала сквозь такой же туман по призрачным местам, где не было ни указательных столбов, ни стрелок, пробираясь сквозь холодную липкую мглу, населенную цепкими тенями и привидениями. Во сне это с ней или просто сон стал явью?
На какое-то время ощущение реальности покинуло ее, и она окончательно растерялась. Чувство, испытанное во время кошмара, овладело ею с особою силой, сердце учащенно забилось. Она снова стояла среди смерти и гробовой тишины, как стояла когда-то в Таре. Все существенное, важное исчезло из жизни, жизнь лежала в обломках, и паника, словно холодный ветер, завывала в ее сердце. Ужас, который возникал из тумана и который был самим туманом, наложил на нее свою лапу, и она побежала. Она бежала сейчас, как бежала сотни раз во сне, — бежала вслепую, неизвестно куда, подгоняемая безымянными страхами, ища в сером тумане безопасное прибежище, которое должно же где-то быть!
Она мчалась по сумеречной улице, пригнув голову, с бешено колотящимся сердцем, ночной, сырой воздух прилипал к ее губам, деревья над головой угрожали ей чем-то. Но где-то, где-то в этом диком краю сырой тишины должен же быть приют! Она спешила задыхаясь вверх по холму, мокрые юбки холодом били по лодыжкам, легкие, казалось, вот-вот разорвутся, тугой корсет впивался в ребра, давил на сердце.
Внезапно перед глазами ее возник огонек, целый ряд огоньков, неясных, мерцающих, но настоящих огоньков. В ее кошмарах никогда не было огоньков — только серый туман. Сознание Скарлетт зацепилось за эти огоньки. Огоньки — это безопасность, это люди, это реальность, и она резко остановилась, сжимая руки, стараясь побороть панику, напряженно вглядываясь в ряд газовых фонарей, подсказывавших ее смятенному уму, что она — в Атланте, на Персиковой улице, а не в сером мире призраков и сна.
Тяжело дыша, она опустилась на каменную тумбу, к которой подъезжают кареты, стараясь совладеть с нервами, словно это были веревки, выскальзывавшие из рук.
«Я бежала… Бежала как сумасшедшая! — думала она, и хотя ее все еще трясло, но страх уже проходил, сердце же все еще колотилось до тошноты. — Но куда я бежала?» Ей стало легче дышать — она сидела, прижав руки к груди, и смотрела вдоль Персиковой улицы. Там, на самой вершине холма, стоит ее дом. Отсюда казалось, что во всех окнах — свет, свет, бросавший вызов туману. Дом! Вот это — реальность! Она смотрела на еще далекий, смутно очерченный силуэт дома с благодарностью, с жадностью, и что-то похожее на умиротворение снизошло на нее.
Домой! Вот куда ей хотелось. Вот куда она бежала. Домой — к Ретту!
Стоило Скарлетт осознать это, как с нее словно свалились путы, а вместе с ними — страх, преследовавший ее с той ночи, как она добралась до Тары и обнаружила, что ее мир рухнул. Тогда, вернувшись в Тару, она обнаружила, что никакой уверенности в завтрашнем дне нет и в помине и не осталось ни силы, ни мудрости, ни любви и нежности, ни понимания — ничего, что привносила в жизнь Эллин и что служило ей, Скарлетт, опорой в юности. И хотя с той ночи Скарлетт сумела материально обезопасить себя, в своих снах по-прежнему была испуганным ребенком, тщетно искавшим утраченную уверенность в завтрашнем дне, свой утраченный мир.
Сейчас она поняла, какое прибежище искала во сне, кто был источником тепла и безопасности, которых она никак не могла обрести среди тумана. Это был не Эшли — о, вовсе не Эшли! В нем нет тепла, как нет его в блуждающих огнях, с ним ты не чувствуешь себя в безопасности, как не чувствуешь себя в безопасности среди зыбучих песков. Это был Ретт — Ретт, который своими сильными руками может обнять ее, на чью широкую грудь она может положить свой усталую голову, чьи подтрунивания и смех помогают видеть вещи в их истинном свете. Ретт, который полностью понимает ее, потому что он, подобно ей, видит правду как она есть, а не затуманенную всякими так называемыми высокими представлениями о чести, самопожертвовании или вере в человеческую натуру. И он любит ее! Почему она до сих пор никак не могла понять, что он любит ее, несмотря на свои колкости, свидетельствовавшие вроде бы об обратном! Мелани вот поняла и уже на краю могилы сказала: «Будь подобрее к нему».
«О, — подумала она, — Эшли не единственный до глупости слепой человек. Мне бы следовало давно это понять».
На протяжении многих лет она спиною чувствовала каменную стену любви Ретта и считала ее чем-то само собою разумеющимся — Как и любовь Мелани, — теша себя мыслью, будто черпает силу только в себе. И так же, как она поняла сегодня, что Мелани всегда была рядом с нею в ее жестоких сражениях с жизнью, — поняла она сейчас и то, что в глубине, за нею всегда молча стоял Ретт, любивший ее, понимавший, готовый помочь. Ретт, который на благотворительном базаре, увидев нетерпение в ее глазах, пригласил ее на танец; Ретт, который помог ей сбросить с себя путы траура; Ретт, увезший ее сквозь пожары и взрывы в ту ночь, когда пала Атланта; Ретт, утешавший ее, когда она с криком просыпалась, испуганная кошмарами, — да ни один мужчина не станет такого делать, если он не любит женщину до самозабвения!
"А ведь я люблю его, - подумала она. - Я не знаю, как давно я его люблю, но только это правда. И если бы не Эшли, я бы уже давно это поняла. Мне никогда не удавалось увидеть мир в подлинном свете, потому что между мной и миром всегда стоял Эшли".
Ну как? Тоже не может быть?
Да ничего страшного. Критика - всегда хорошо, она заставляет задуматься. Вот сейчас нашла у Митчелл подтверждение своим мыслям, чуть не заплакала, пока читала. А ведь могла бы и не вспомнить, если бы не заставили задуматься! Хотя я вот думаю, что это Иден подсказала! "То, что может быть придумано - может и быть".
Взбесил её Круз тем, что вот так вот просто и поверил, что она могла отключить систему. Ты вспомни эту серию! Как она мучилась, но не смогла отключить, в обморок упала. А он так спокойно, из-за какого-то лоскутка... Он ей такой не нужен, совсем. Она не может (и не собирается) прощать ему такое жуткое мнение о ней.
В мыслях Иден этого нет. Я недоглядела, видимо. Где можно подумать, что это её мысли? А, сообразила, сейчас уберу! Спасибо! И за интерес к фику - тоже!
А про Керка... я тут столько упрёков читала по поводу "латиноса", что решила вставить, а то ещё скажут, что это не Керк!
Взбесил её Круз тем, что вот так вот просто и поверил, что она могла отключить систему. Ты вспомни эту серию! Как она мучилась, но не смогла отключить, в обморок упала. А он так спокойно, из-за какого-то лоскутка... Он ей такой не нужен, совсем. Она не может (и не собирается) прощать ему такое жуткое мнение о ней.
Цитата
Очень часто упоминается мексиканец, этот мексиканец. И не только в мыслях Керка, но и в мыслях Иден.
А про Керка... я тут столько упрёков читала по поводу "латиноса", что решила вставить, а то ещё скажут, что это не Керк!
Сообщение отредактировал ice-fate: Понедельник, 06 сентября 2010, 11:51:39
Быстро ты печатешь
Ну если вдаваться в дискуссию. Там была совершенно другая ситуация. Она не жила с Эшли, она только придумала его образ. Зато с Реттом довольно долго прожила и у них развивалась лавсторри. И это было видно, что она любит Ретта, только она об этом почему-то не знала. Эшли был для нее игрушкой, которую она никак не могла получить, потому что принадлежала она другой, Мелани.
Возвращаюсь к ситуации Круза, Керка, Иден. Иден жила с Крузом и видела, общалась с ним на любые темы каждый день. Да, были недопонимания. Но ни это главное. Даже не то, что она так быстро его разлюбила. Это чисто придирка, хотя... Но Круз не был для нее платонической только любовью, чтобы это осознать. Вот если бы Круз сдал на нее, не смотря на то, что ее любит. Да, он смог бы упасть в ее глазах и начаться с Керком любовь. Но не сразу. Должен пройти ни один месяц. Но здесь она его презирает, а за что? За то что он пытался ее защитить? Тогда она такую же предъяву могла бы и Роберту задать? Почему ты сел за меня в тюрьму, неужели ты мог поверить, что это я убила его и не найти настоящего убийцу, Джерри. Ситуации немного похожи. Оба пытались защитить ее своими методами. и не надо Круза винить, что он не сдал лоскуток? К тому же, когда он у Керка спрашивал платье Иден, чтобы убедиться ее это лоскуток или нет. Тот сказал, что оно в мусорном баке. Круз пошел его искать и нашел оборванное. Джина уже успела подменять. В чем вина Круза здесь? Вернее почему Иден так относится к человеку, которого любила, в этом фике когда-то любила? Да, любовь прошла, завяли помидоры и все такое, но не так же относиться к нему?
Ну если вдаваться в дискуссию. Там была совершенно другая ситуация. Она не жила с Эшли, она только придумала его образ. Зато с Реттом довольно долго прожила и у них развивалась лавсторри. И это было видно, что она любит Ретта, только она об этом почему-то не знала. Эшли был для нее игрушкой, которую она никак не могла получить, потому что принадлежала она другой, Мелани.
Возвращаюсь к ситуации Круза, Керка, Иден. Иден жила с Крузом и видела, общалась с ним на любые темы каждый день. Да, были недопонимания. Но ни это главное. Даже не то, что она так быстро его разлюбила. Это чисто придирка, хотя... Но Круз не был для нее платонической только любовью, чтобы это осознать. Вот если бы Круз сдал на нее, не смотря на то, что ее любит. Да, он смог бы упасть в ее глазах и начаться с Керком любовь. Но не сразу. Должен пройти ни один месяц. Но здесь она его презирает, а за что? За то что он пытался ее защитить? Тогда она такую же предъяву могла бы и Роберту задать? Почему ты сел за меня в тюрьму, неужели ты мог поверить, что это я убила его и не найти настоящего убийцу, Джерри. Ситуации немного похожи. Оба пытались защитить ее своими методами. и не надо Круза винить, что он не сдал лоскуток? К тому же, когда он у Керка спрашивал платье Иден, чтобы убедиться ее это лоскуток или нет. Тот сказал, что оно в мусорном баке. Круз пошел его искать и нашел оборванное. Джина уже успела подменять. В чем вина Круза здесь? Вернее почему Иден так относится к человеку, которого любила, в этом фике когда-то любила? Да, любовь прошла, завяли помидоры и все такое, но не так же относиться к нему?
Сообщение отредактировал ИденФарризи: Понедельник, 06 сентября 2010, 11:57:58
Приятная история, очень импонирует Керк!
Боюсь, я в той же компании . Причем, я не отношу себя к поклонникам пары Иден-Круз, и к поклонницам Иден в частности. Но пару Иден-Круз того периода помню хорошо... И пару Иден-Керк тоже - тяжелые, навязанные Иден обстоятельствами (в лице Керка, между прочим ) отношения... Поэтому соверешнно не понимаю, откуда все эти чувства Иден к Керку неожиданно взялись - именно НЕОЖИДАННО и именно ВЗЯЛИСЬ. Их в сериале не было... А вот чувства к Крузу были.
Иден Фарризи, +100!
Эти истории не имею ничего общего, имхо.
Цитата
Народ, я смотрю, ко мне тут глобальная претензия: не могла Иден так быстро переметнуться к Керку.
Цитата
Ну если вдаваться в дискуссию. Там была совершенно другая ситуация. Она не жила с Эшли, она только придумала его образ. Зато с Реттом довольно долго прожила и у них развивалась лавсторри. И это было видно, что она любит Ретта, только она об этом почему-то не знала. Эшли был для нее игрушкой, которую она никак не могла получить, потому что принадлежала она другой, Мелани.
Эти истории не имею ничего общего, имхо.
Почему так относится? Потому что ей трудно, а он (опять!!!) - не хочет помочь. И сны её бесят, и ей дико страшно, она не высыпается - опять по его милости!
Роберта она не слишком помнит, там всё давно утихло. А эту ситуацию она переживает сейчас. А Кастильо истерики устраивает!
Скарлетт жила с Эшли, в Таре после войны, и общалась с ним дальше регулярно (как и Иден с Крузом). И целовалась, т.е. понимала, что он сексуально её притягивает. Ретту это удалось, кстати, только когда он все тормоза отключил. А до того она, как и Иден, занимаясь любовью с Реттом, представляла себе Эшли.
Цитата
Тогда она такую же предъяву могла бы и Роберту задать?
Скарлетт жила с Эшли, в Таре после войны, и общалась с ним дальше регулярно (как и Иден с Крузом). И целовалась, т.е. понимала, что он сексуально её притягивает. Ретту это удалось, кстати, только когда он все тормоза отключил. А до того она, как и Иден, занимаясь любовью с Реттом, представляла себе Эшли.
Спасибо, Натка!
Тяжёлыми отношения стали, когда Керк начал её шантажировать, а до того она разве что страдала по Крузу (мол, предала), да ещё Керк старался её на близость сподвигнуть.
А тут она считает, что Круз сам её предал, и, значит, не нужно к нему подходить с такими мерками, а Керк... про Керка сами видели.
Про истории уже ответила!
Цитата
И пару Иден-Керк тоже - тяжелые, навязанные Иден обстоятельствами (в лице Керка, между прочим ) отношения...
А тут она считает, что Круз сам её предал, и, значит, не нужно к нему подходить с такими мерками, а Керк... про Керка сами видели.
Про истории уже ответила!
ice-fate (Воскресенье, 06 декабря 2009, 11:14:15) писал:
Спасибо, Натка!
Цитата
Тяжёлыми отношения стали, когда Керк начал её шантажировать, а до того она разве что страдала по Крузу (мол, предала), да ещё Керк старался её на близость сподвигнуть.
Цитата
Скарлетт жила с Эшли, в Таре после войны, и общалась с ним дальше регулярно (как и Иден с Крузом). И целовалась, т.е. понимала, что он сексуально её притягивает. Ретту это удалось, кстати, только когда он все тормоза отключил. А до того она, как и Иден, занимаясь любовью с Реттом, представляла себе Эшли.
Цитата
Рада, что ты решила продолжить писательскую карьеру
Цитата
А то есть ты хочешь сказать, что это легко, когда любишь одного, а к близости тебя склоняет другой, которого ты не любишь, не хочешь? Нормально... А то, что Иден выходя замуж за Керка стояла на церемонии бракосочетания как на эшафоте, это тоже показатель того, что все замечательно?
Надо бы с Амандой проконсультироваться, я пока не успела!
ice-fate (Воскресенье, 06 декабря 2009, 11:53:09) писал:
Не представляю себе Иден, дарящую машины кому угодно, потому что захотелось деньги потратить.
Цитата
а когда Иден подарила Керку машину
0 посетителей читают эту тему: 0 участников и 0 гостей