*****
Хант ничего не помнил. И ничего не понял. Кроме, разве что, того, что план провалился. Он чувствовал свою вину в произошедшем и страшно раскаивался. Умолял дать ему еще шанс проявить себя. Я ничего не обещал. Поначалу я вообще с трудом сдерживался. Мне составило немало труда не разнести чертову больницу и чертову палату с чертовым Хантом с его чертовой глупой башкой. Я дал понять, что крайне им недоволен, хотя на самом деле был недоволен собой. И страшно зол на Паризи. Я дал себе слово, что та невинная пальба на Сиренас покажется ему игрой в разбойников по сравнению с тем, что ожидает его, когда я найду их. Его и его юную миссис Паризи, урожденную Кэпвелл.
Этот щенок не просто сорвал операцию, над организацией которой я кропотливо и добросовестно трудился четыре долгих месяца, - он поставил под угрозу мой авторитет, и этого я никак не мог спустить ему с рук. Я выкурил несколько трубок, пока решал, какие именно санкции применю в отношении них. Сначала я был настолько зол, что готов был придушить его голыми руками, попадись он мне… Потом моя яростная злость как будто затихла, присмирела, подобно океану после шторма, в мысли вернулась ясность, и я уже меньше хотел марать свои руки в его жалкой крови. В конце концов, месть – блюдо, которое подают холодным. И Паризи не уйдет на тот свет, не вкусив его.
Постепенно, сопоставляя факты, повлекшие за собой столь печальные последствия, я пришел к выводу, что Паризи не мог ничего знать заранее. И это отчасти – на самую малость - примиряло меня с ним и хоть немного тешило мое раненое самолюбие. Он был не умнее или прозорливее, он оказался просто удачливее. На этот раз. И эта его удача будет стоить ему так дорого, что он пожалеет.
Размышления на тему Паризи и его вопиюще-нахального везения привели меня и к еще одной закономерной мысли: такого человека приятнее и полезнее иметь среди друзей, чем среди врагов. Но, так уж вышло, и это была не только моя инициатива, что мы оказались по разные стороны баррикад. Видит Бог, я давал ему шанс не единожды. Мы могли бы поладить, будь он дальновиднее или сговорчивее. Но – в нем играет самолюбие и юношеская дерзость, которая затмевает его разум. Что ж, тем хуже для него. Он мог бы пойти далеко, если бы согласился идти по моей стороне дороги. Но он сделал свой выбор. А я сделал свой.
В такси он не проронил ни слова. Даже не объяснил, куда мы едем. Он назвал таксисту какой-то адрес, но мне это название ничего не сказало, а уточнять я не стала.
Начался дождь, и неоновые огни отелей, казино и реклам причудливо исказились за мокрыми стеклами. Я устала смотреть на все это. День выдался тяжелый, я перенервничала, и мне хотелось спать. Я несколько раз закрывала глаза, но никак не могла заснуть, только проваливалась куда-то. Мне казалось, что я падаю, и ощущение падения было так стремительно и так реально, что каждый раз я вздрагивала от испуга и просыпалась.
Мы ехали долго. Лас-Вегас с его огнями остался далеко позади, и теперь такси летело по шоссе. Я проснулась у него на плече. То ли я положила на него голову, то ли он сам это сделал, когда я все-таки заснула, но только факт оставался фактом. От него пахло виски – совсем чуть-чуть, немного – табачным дымом и еще – едва уловимо – одеколоном.
Шея ужасно затекла, и я все-таки подняла голову. Уже рассвело, но по-прежнему шел дождь, то усиливаясь, то затихая. Тучи висели низко и, похоже, не собирались расходиться. Им некуда было спешить.
Он все так же молчал, и мне это не нравилось. Его молчание не нравилось мне гораздо больше, чем дождь, дорога и хмурое небо.
- Ты злишься?
- Нет.
- Не хочешь разговаривать?
- А ты хочешь поговорить? О чем?
- Считаешь, нам не о чем говорить?
- Считаю, здесь не место для разговоров. Поспи еще немного. Мы скоро приедем.
- Ты злишься, – подытожила я, отворачиваясь к окну. – Ты проиграл из-за меня.
- С чего ты взяла, что я проиграл?
Я не поняла.
- Я видела. Я же была там.
- Хорошо, если все видели то же, что и ты.
- О чем ты?
- Истина – это не всегда то, что мы видим. Часто она не лежит на поверхности.
Не знаю, почему, но этот ответ раззадорил меня еще больше, чем его предыдущее молчание.
- Тебе нравится говорить шарадами? – бросила я, не поворачиваясь к нему.
- Мне нравится твое лицо, когда ты злишься. Особенно брови и подбородок.
Я заметила, как таксист посмотрел на меня в зеркало заднего вида после этих слов. Мы на секунду встретились взглядами, и он тут же отвел глаза. Мне вдруг стало так смешно, что я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть.
Мы въехали в какой-то городок – я не заметила табличку с названием, и, поплутав немного по улочкам, остановились возле гостиницы.
В маленьком холле было по-утреннему неуютно. Сонный администратор нехотя прошагал на рецепцию и так же сонно выдал нам ключи.
- Нам больше незачем скрываться? – начала я, едва он прикрыл дверь нашего номера. – Или наоборот? Мы ехали полночи, чтобы попасть именно в этот мотель? Роберт, объясни, наконец…
- Не сейчас. – Он скинул ботинки, пиджак, бабочку, расстегнул рубашку и направился в ванную. Я села в кресло с твердым намерением дождаться его возвращения. Если он рассчитывал, что я засну, пока он плещется в душе, то мне придется его огорчить.
Кажется, я задремала, пока он мылся. Потому что увидела его уже стоящим перед зеркалом в одном полотенце. На мне было покрывало.
Я смотрела на его босые ступни, на голени, по которым все еще стекала вода, на полотенце и на спину со шрамом от пулевого ранения, и мне стало так радостно оттого, что мы оба живы, что мне больше не хотелось ничего знать. Ни про Тонелла, ни про казино, ни про этот мотель. Если бы его убили тогда или сейчас, что бы со мной было? Как бы я жила без него? И хотела бы я жить?
Мне захотелось сказать ему о своих чувствах. И я сказала.
- Я люблю тебя.
Он обернулся и посмотрел на меня – с сомнением. И сделал шаг мне навстречу. Только один медленный шаг.
- Я же неандерталец.
- Нет. – Я покачала головой и поднялась на ноги.
- И у нас нет ничего общего, – продолжил он, прищурясь, и сделал еще шаг.
- Это не имеет значения.
Я так хотела поскорее оказаться в его объятиях, что сейчас ничего не имело значения.
- Я лжец, картежник и вор.
- Все равно. Я люблю тебя, Робби.
- И я тебя.
Он поймал мою руку и притянул к себе. И прижался губами к моим губам.
Мне казалось, что мы не виделись лет пять. Или десять. Я не думал, что буду ТАК тосковать. И не знал, что могу так.
Я расчесывал пальцами ее волосы, вдыхал их запах и чувствовал, что схожу с ума. От ее близости, от тепла ее кожи, от вкуса ее губ. Теперь я не понимал, как жил раньше. До нее и без нее.
Тогда – до нее и без нее – все было ненастоящим. Пустым. Однообразным. Бессмысленным. Бесцветным. Теперь, рядом с ней, я ощущал, что живу. Мне нравился дождь, его шум, его запах, его прохлада. Нравилось небо в серых тучах и просветы в нем. Мне нравилось дышать и чувствовать. Прикасаться к ней. Целовать ее. Называть ее имя. Слушать ее голос. Смотреть, как шевелятся ее губы, когда она говорит со мной. Сидеть, держа ее за руку, и молчать.
Мы сидели, целовались, говорили и молчали. Целовались, лежали, молчали, говорили. И во всем этом был смысл.
Вход
Регистрация
Правила_Сообщества
0
Последние сообщения
Понедельник, 22 августа 2011, 13:57:27
Я в восторге от образов юных героев - так и представляю их сериальных, но на 10- 15 лет моложе! 
Причем они абсолютно узнаваемы по своим внутренним ощущениям и мыслям 
Цитата
И сразу стало понятно, кто этот "тип с гадкой ухмылкой" ))
А что, это в духе Иден... 
Наверх
Надеюсь, твоя муза не покинет больше тебя и будет в ушко шептать продолжение. 
А тут конфуз... заснула и он трогательно укрыл ее покрывалом, однако не торопился одеваться. 
Ему и раздеваться не надо было. КМК 
Как думаешь о том, сколько лет каноническому пришлось прожить без нее ... Тихий ужас в общем. 
А то еще зазнаются 
