***
Дорога в аэропорт, перелет, залы ожидания – за все это время Адриане не удалось вытянуть из Роберта практически ни одного слова. Он отвечал осторожно и вежливо, но односложно, и все ее разговоры разбивались о его «да» или «нет». И вот они уже арендовали машину и ехали по Санта-Барбаре – а он все молчал. Адриана начала паниковать. Они уже вот-вот подъедут к ее дому, и он просто высадит ее и отправится дальше. Что ей делать?
- Почему ты взял Черчилля с собой? Собираешься остановиться здесь надолго? – глупый и неуместный вопрос, но надо же с чего-то начинать.
- Не было мест в собачьей гостинице, - по возможности равнодушно ответил Роберт. По правде сказать, Адриана была права, но знать ей об этом было необязательно. Да и потом, может, у него получится уехать довольно быстро.
- Вещи у тебя с собой? Приготовься выходить, я не смогу подъехать прямо к твоему дому.
Адриана насупилась.
- Откуда ты вообще знаешь, где я живу?
- Просто знаю.
- Отлично.
И, что удивительно, он и правда откуда-то знал!
Решение самому отвезти ее далось Роберту нелегко. Первым порывом было нанять такси, но это не было абсолютно безопасно, и пришлось брать машину самому. Не хватало еще встретить Иден или, что еще хуже, Кастильо собственной персоной... Машина остановилась недалеко от дома Кастильо. Сейчас она выйдет из машины и он больше не увидит ее. Никогда. Оно и лучше, Роберт, конечно, оно и лучше. Ты не должен был начинать этого. Твоя вина.
- Черчилль, назад! – удивительно бестолковый пес, и почему он вечно пристает к прохожим?
Но светловолосая девушка не пугается собаки, а треплет ее по голове и говорит:
- Привет, Черчилль!
Она поднимает голову, и он узнает ее. Как? Почему? Но он второй день подряд встречает ее в огромном Центральном парке, где и при желании-то нелегко найти кого-то. И если в первый раз ему удается уйти, почти убежать, не от нее – от себя. то во второй раз он понимает: он не настолько силен. В этих глазах слишком много жизни и счастья, в мечущихся на ветру волосах – свободы, во всех ее движениях – смеси простодушной юности и взрослой женственности, того, что когда-то навсегда пленило его.
Черчилль засунул мордочку в сумку девушки.
- Эй, у меня с собой нет еды, - смеясь, оттолкнула она собаку. – Я и сама-то еще не завтракала.
Вряд ли Адриана знала, что это может быть расценено как намек. Вряд ли Роберт так воспринял это. Но все же он сказал:
- Черчилль, видимо, приглашает Вас позавтракать с нами. Вы не против?
Адриана внимательно посмотрела на знакомого незнакомца. В нем было что-то из героев ее любимых фильмов, что-то – из множество раз перечитанных книг, что-то загадочное и притягивающее, чего она никак не смогла бы объяснить. Она не могла догадаться, что оставило в глубине его глаз отражение постоянной печали, но сама загадка казалась ей волнующей…и романтичной. Она подхватила рюкзачок и улыбнулась.
- Я не против.
И как-то понемногу, сама собой, неловкость незнакомых людей между ними пропала, когда они сидели по французском кафе на окраине парка, и Роберт улыбался тому, как она смешно коверкала французские слова, и сам смешил ее, а Адриана поняла, что «Рыцарь печального образа» умеет быть очень забавным. При все этом он обращался с ней как-то…"как со взрослой» - хотела она сказать самой себе, но нашла менее детское слово – «как с женщиной». В глазах родных Адриана была еще совсем ребенком, что не могло ее не раздражать, а мальчики-ровесники не умели быть с ней такими внимательными, даже уважительными. Новый знакомый относился к ней как к…она подобрала только старомодное слово «дама», и Адриана быстро вжилась в эту роль. То, что она минуту назад заливалась задорным смехом, не помешало ей грациозно вспорхнуть со стула, который он помог ей отодвинуть, и поблагодарить легким кивком головы. И вот он уже прощается, а она смотрит на него и понимает: это странно, непонятно, и неожиданно, но она не хочет, чтобы он уходил. Но разве «дама» может сама назначать встречи? И, встряхнув волосами, Адриана говорит:
- Знаете, мне очень нравится Центральный парк, особенно моя лужайка. Я прихожу сюда каждое утро.
И, вспыхнув от собственных мыслей, она бросается бежать. Потом оборачивается и машет ему рукой. Он немного медлит, а потом улыбается и машет в ответ. - Пора выходить, - Роберт постарался произнести это как можно более сухо.
- Я никуда не пойду, - упрямо ответила Адриана. – Не знаю, зачем ты выгоняешь меня, ты сам этого не хочешь.
- Мне лучше знать, чего хочу, а чего нет.
- Неправда, - аргументов у Адрианы не было, но она понимала, что стоит ей сейчас выйти из машины, и она больше не увидит его – никогда.
Роберт взял рюкзак Адрианы и вышел из машины. Он открыл перед ней дверь.
- Послушай, мы все обсудили. То, за что ты злишься на меня сейчас – за это ты потом будешь благодарить.
Роберт, ты сам-то веришь в свои слова? Да. Для нее так будет лучше. А для тебя? Для тебя?
- Так всегда говорят, когда сказать больше нечего!
- Адриана…
Девушка вышла из машины и взяла Роберта за плечи, заставляя посмотреть ей в глаза. Может, хоть сейчас удастся достучаться до него.
- Я же вижу, что ты не хочешь отпускать меня! Так не отпускай! Я хочу быть с тобой, понимаешь, с тобой!
- Что здесь происходит? – послышался более чем знакомый обоим голос.
Адриана вздрогнула и отпрянула от Роберта. Он с трудом заставил себя обернуться, потому что прекрасно знал, кому этот голос принадлежит.
Круз узнал его мгновенно. Еще за несколько метров незнакомец начал ему кого-то напоминать, но со спины разобрать было сложно. Можно было понять только то, что человек, которому Адриана говорит такие слова – явно не тот Нью-Йоркский мальчик, о котором рассказывала Иден. Мысли завертелись с дикой скоростью. Если не тот мальчишка, то кто привез Адриану сюда? Его отец? Но тогда почему девочка клянется, что хочет остаться с ним? Выходит, никакого «Ромео» и не было, а был только этот проходимец? Но Иден говорила так уверенно – разве она могла обманывать? Или Адриана сказала ей не всю правду? Что происходит? Эту мысль Круз и озвучил.
Но стоило Роберту обернуться, как для Круза все сразу расставилось по полочкам. То, во что за секунду до этого было невозможно поверить: что его дочь сбежала не к какому-то мальчику, а к этому старику, что Иден соврала ему, покрывая Адриану – все стало для Круза простым и понятным сейчас. Перед ним стоял человек без каких-либо моральных устоев, тот, кто был способен на любую подлость. Адриана была лишь глупенькой маленькой девочкой. А Иден…Иден всегда цеплялась за любую соломинку, лишь бы обелить этого человека.
- Папа… - только и смогла сказать Адриана. Таким она не видела Круза еще ни разу: бывало, отец злился и даже ругал их с Чипом, бывало, они с мамой ссорились, но той слепой ярости, которая сейчас полыхала в его глазах, в нем не было никогда.
- Кажется, я задал вопрос, - в голосе звенел металл.
Роберту категорически не хотелось начинать этот разговор. Собственно, разговора и не получится – он это прекрасно понимал. Но пока он думал, что сказать Кастильо, все стало еще хуже – слово взяла Адриана.
Она росла в атмосфере любви и понимания и с детства привыкла к тому, что если все хорошенько объяснить, родители тебя поймут. Сейчас ситуация была особенная, но Адриана все равно верила в это простое правило.
- Папа, познакомься. Это Роберт. Я встретила его, когда была в Нью-Йорке, - голосок дрожал, но Адриана старалась держаться храбро.
- Знакомы, - односложно ответил Круз
- И ближе, чем хотелось бы.
- Тебе ли это говорить, Барр? – и с последней надеждой Круз обратился к Адриане. Пусть она скажет, что все не так, пусть то, что сейчас пронеслось в его голове, окажется бредом. – Адри, что ты делаешь рядом с этим человеком?
- Потому что я… Потому что мы теперь вместе. Я хочу, чтобы вы с мамой знали.
Еще не закончив фразу, Адриана поняла, что говорит что-то решающее. Круза как будто ударили. Его Адриана, его маленькая беззащитная девочка, его гордость…и этот…этот…
- Если ты хоть раз прикоснулся к ней… - Круз сжал кулаки.
- Успокойся и поговори со своей женой.
«Со своей женой»! Не хватало только фирменной самодовольной улыбки! Круз схватил Роберта за лацканы пиджака, явно намереваясь вытрясти ответ.
- Причем тут Иден? И что ты делаешь рядом с Адрианой? Барр, если ты не ответишь, я просто придушу тебя, здесь же, на это самом месте!
- Папа! Роберт! – Адриана смотрела на них распахнутыми от страха глазами.
В этот момент к ним подбежала Иден и застыла, прижав ладонь к губам. Картина не нуждалась в объяснениях.
- Круз! Отпусти его!
- Кастильо, послушай, что тебе говорят жена и дочь. Поверь, от общения с тобой я испытываю ничуть не больше удовольствия, чем ты.
- Хватит язвить!
- Круз!
Но Круз не слышал ни Иден, ни Адрианы. Ему стоило придушить этого мерзавца еще шестнадцать лет назад!
- Что ты сделал с моей дочерью? – хватка стала крепче.
- Папа!
- Адриана, или в дом, - Иден схватила дочь за руку и направила в сторону двери. Адриана не должна была этого видеть. По правде говоря, девушка была уже настолько напугана, что была бы и рада побежать домой, но бросить Роберта она тоже не могла. Она остановилась чуть поодаль, терзаемая страхами и догадками, и трое о ней забыли.
- Прекратите это! Немедленно! – крикнула Иден, но призыв остался незамеченным. Роберт освободился от хватки Круза, и теперь двое мужчин буравили друг друга взглядами, полные ненависти друг к другу и готовые вот-вот взорваться.
Иден выкрикивала отрывки из разговоров с Адрианой, с Робертом, в каждом втором слове повторяя, что Роберт не сделал ничего предосудительного и, более того, не знал, что это Адриана. Среди этого Круз слышал только одно: Иден защищает Барра, как тогда, как всегда, она опять видит в крылья у него за спиной и верит в его невиновность. Он обернулся к ней.
- А ты, похоже, очень хорошо осведомлена обо всем?
- Я узнала буквально на днях…
- И историю «Ромео и Джульетты» выдумала, защищая его? – Круз ткнул пальцем по направлению Роберта.
- Не его, а…
- Постой-постой…а твоя внезапная «командировка» в Нью-Йорк тоже была фарсом?
- Я объясню…
- О нет, - Круз расхохотался, - А вот объяснять тут не нужно! Но ты опустилась до того, что в эту грязь оказалась впутана наша дочь.
- Круз, послушай…
- Я не желаю ничего слушать, - голос звенел холодном. – Мне стыдно за тебя.
- Если ты уважаешь ее, почему не веришь ей? – подал голос Роберт.
- Тебя кто-то спрашивал? – снова повернулся к нему Круз. – Как ты вообще постоянно оказываешься рядом с моей семьей?
В суматохе никто не заметил, что все трое придвинулись к краю обрыва, где склон слишком резко уходил вниз, к пляжу.
- Если бы ты видел дальше своего носа, Кастильо, ты понял бы, что я второй раз в жизни делаю тебе подарок.
- Дарят только свое, Барр! А ты крадешь! Как был вором тридцать лет назад, так и остался!
При упоминании об Адриане Круза снова накрыла волна ярости.
- Чертов извращенец!
- По-твоему, роман с красивой девушкой – извращение?
Это было последней каплей. Дальше Иден видела все как в замедленной съемке. Как Круз замахнулся для удара, как Роберт шагнул назад и отступился, оказавшись на краю обрыва, как он медленно исчезал за этим краем. Последнее, что Иден отчетливо помнила, был искаженный ужасом собственный голос, выкрикивавший его имя.
Когда Иден начала снова осознавать, что делает, она уже была рядом с Робертом, держала на руках его голову и снова и снова переспрашивала, все ли в порядке.
- Все в норме, - в который раз ответил он и постарался присесть. – Мне не привыкать.
Иден отстранилась. У него была рассечена бровь и немного – нижняя губа. В остальном – без видимых травм. Почему она так испугалась? В конце концов, она знала, что «обрывом» это место называется лишь с кавычками, и что смертельного ничего случиться не должно. Но она отчетливо помнила, как что-то в ней разорвалось с тонким звоном, будто порвалась струна или разбился фужер из тончайшего хрусталя, и этот звон нарастал, заглушая остальные звуки, и дышать стало сложно, и все, что она смогла – только броситься за ним.
Но где Круз? До нее дошли обрывки воспоминаний: его взгляд, брошенный на нее, полный боли и разочарования, словно этим криком она предала их с Адрианой, и то, как он развернулся, чтобы уйти. Он ушел? Иден поискала его глазами. Ушел… Когда мир рушился, единственным спасением для Иден было делать привычные и естественные вещи. Поэтому она присела рядом с Робертом и, достав носовой платок, осторожно начала стирать кровь с лица.
- Не больно?
- Все в порядке.
- Оно и видно. Надо обработать.
- И так пройдет.
- Не думаю. Идем.
Она провела его в дом, усадила в гостиной, переставляла баночки с перекисью водорода и йодом, размышляя, что же выбрать, смачивала вату…и все думала, думала, зачем это, отчего, почему она снова привела Роберта в свой дом, хочет помочь ему, тому, кого еще вчера ненавидела, а сегодня уже жалеет. У него пара царапин, а ей страшно его отпустить, словно он погибнет в дороге. Что с ней творится? Она закрыла от него дверь в свою жизнь уже много лет назад. Так почему же она распахнула ее, едва ей показалось, что это он снова стоит на пороге?
Иден встряхнула головой и постаралась сосредоточиться на ранах. Чтобы ей было удобнее, она одной рукой придерживала Роберта за подбородок. Что-то в этом было, когда она снова могла прикасаться к нему вот так, легко, почти нежно.
Роберт поморщился, и Иден инстинктивно подула на рану, как всегда делала это с детьми. Обычный жест, который перевернул для Роберта его мир. Тот мир, который он старательно создавал пятнадцать прошедших лет. Тот мир, который, как выяснилось, не имел никакого фундамента и был построен лишь на упорстве и гордости. Он лгал сам себе, уверяя, что Иден для него – всего лишь старая знакомая. Нет, она оставалась чем-то большим.
- Спасибо за первую помощь, - Роберт мягко освободился от ее рук.
- Я еще не закончила…
- Ничего. Достаточно и так.
И – вот незадача! – их взгляды встретились, и обоим на секунду стало страшно.
- Пожалуй, пора прощаться.
- Да…
Иден в последний раз прикоснулась ватой с йодом к рассеченной брови, но, опуская руку, почему-то повернула ее и провела костяшками пальцев по щеке Роберта. В ее лице что-то дрогнуло, и она поспешно отвернулась. Роберт протянул руку, затем отвел, но потом решился и все-таки провел по волосам Иден. Она так и не подняла головы. И он ушел. С разницей в пятнадцать минут ушел, как и Круз. Не прощаясь, не объясняя. Просто ушел.
Иден все хотела подумать о чем-то важном, но думать не получалось. Она только чувствовала, что бесконечно устала. Иден тяжело поднялась с дивана и только сейчас заметила на лестнице Адриану. Дочь выглядела так, словно увидела что-то страшное. Иден не успела ни подумать, ни спросить, как Адриана крикнула: «Я ненавижу тебя!» и выбежала из дома.
***
Круз сидел в баре Рика и крутил стакан с нетронутым напитком. Со стороны, наверное, казалось, что занятие его очень увлекает: он занимался этим уже около получаса. В голове роились мысли, но их было так много, что они наталкивались друг на друга, путались, сливались, и подумать толком не получалось. Сегодня утром он выходил из дома счастливым человеком, мужем прекрасной женщины и отцом чудесных детей, а сейчас он ощущал себя…кем? Все то, что годами создавалось любовью и терпением, было разрушено в считанные минуты – и для этого Бару стоило просто появиться. «Я хочу быть с тобой, понимаешь, с тобой!» - стояли у него в ушах слова Адрианы, сказанные этому мерзавцу. Он хотел бы забыть, но не мог, как она смотрела на Барра. как эти наивные глаза просили его остаться, сколько в них было полудетского обожания…Круз ударил кулаком по барной стойке. Что между ними было? Чем он околдовал ее? Нельзя же в здравом уме предположить, что его малышка и этот…этот… Круз схватился за голову. Если стиснуть голову изо всех сил, можно ли выдавить из нее эти мысли? Эти воспоминания? А если стиснуть голову Иден, можно ли избавить ее от ее собственных воспоминаний, от ее мыслей, от ее чувств? Как страшно она крикнула! Как будто была уверена, что он погибнет. Черт, да если бы он сломал себе шею, может, всем было бы и легче! Иден, Адриана – те две, которых он любил больше всего на свете, за что они предали его? Почему он сидит сейчас здесь один и не хочет идти домой, словно этот дом осквернен тем, что Барр приблизился к нему?
***
Адриана все бежала, бежала, боясь, что Иден догонит ее. Только оказавшись на участке пляжа, далеком от дома, она позволила себе остановиться и рухнула на песок. Стараясь отдышаться, она никак не могла понять, почему так тяжело в груди, но не хочется плакать, совсем не хочется. Раньше все было проще: она могла нарыдаться вдоволь, а наутро забыть о том, что так ее расстроило. Сейчас наоборот, боль засела где-то внутри и не желала выходить.
Как она все поняла? По отрывкам выкрикнутых фраз, по кусочкам слишком явных чувств, но перехваченным взглядам. Папа, который оказался знаком с Робертом, мама, которая летала в Нью-Йорк и как-то легко его разыскала (раньше Адриане не пришло в голову удивляться ни этому, ни тому, что Роберт ничего ей не рассказывал о разговоре с Иден), и снова папа, который говорил маме о Роберте так, словно они двое знали о нем куда больше, чем Адриана, мамин страшный крик, который заглушил тот, что вырвался у самой Адрианы…она так кричала только один раз, когда Чип сорвался с тарзанки несколько лет назад, девушка хорошо это помнила. Потом они зашли в дом, а Адриана остановилась на верхней ступени винтовой лестницы. Она не понимала, почему не спустилась в гостиную или почему не ушла к себе в комнату, она просто замерла, глядя на них. В них было что-то…девушка не могла объяснить, но их что-то связывало. Что-то настолько сильное, что в едва ощутимых прикосновениях, которыми они обменялись, для Адрианы прозвенело слишком многое. Наверное, она должна была об этом подумать, и, может, решила бы, что неправа, но ее захлестнула какая-то огромная волна, сопротивляться которой не было сил: она понимала только, что Роберт не останется с ней, потому что есть мама, а если даже и не так, то потому что она когда-то была в его жизни. Все это из-за мамы, он прогонял ее из-за мамы, он вернул ее в Санта-Барбару из-за мамы, он не станет с ней видеться из-за мамы, он…постойте, он и познакомился-то с ней из-за мамы? Иден отняла у нее даже это! Получается, она, Адриана, и не была нужна ему? Он видел в ней Иден, он все эти дни провел рядом с Иден!
В этот момент Адриана и бросилась бежать. В ушах звенело, и она не разбирала дороги, пока не оказалась здесь. В глубине души оставалась надежда, что она все не так поняла, все придумала…вот только почему-то в это не верилось. И вспомнилась старая, старая история…
Отрывок из детского дневника Адрианы.
Сегодня у Чипа был День рождения, ему исполнилось целых 10 лет! Было очень весело, днем приходили его школьные друзья, а вечером родственники, и мы все очень веселились! А Чипу подарили собаку! Он давно просил. Порода *выведено аккуратными буквами* Кинг Чарльз Кавалер. Такой забавный! И милый! Мы думали, как его назвать, и Чип сказал, что хочет назвать его Бобби. Он возился со щенком, и папа тоже, а я одна посмотрела на маму, и у нее стало такое лицо, которое бывает, когда она обо что-то уколется или испугается, но всего на секундочку, а потом она весело сказала: «А пусть будет Тобби. А когда он станет старичком, будем звать его сэр Тобиас»! «Сэр Тобиас!» - засмеялся Чип, и мы так и решили его назвать. Вот только мама это только притворялась, что весело сказала, я знаю, когда она правда веселая, а когда хочет, чтобы все так подумали.
Вечером Чип играл с Тобби и учил его командам, а я помогала маме расставлять тарелки на столе, и спросила ее, она очень любила своего Бобби? Мама так вздрогнула, что я аж испугалась. Посмотрела на меня так странно и сказала «откуда…», а потом, наверное, передумала и спросила, о чем я. Ну, я и объяснила, что я сразу догадалась, что у нее в детстве собаку Бобби звали, и она, наверное, по нему скучает.
А мама долго смотрела на тарелку, а потом сказала: «Да, я очень его любила». Я все думаю: что она там на белой тарелке увидела?
Сообщение отредактировал JaneBennet: Четверг, 07 июня 2012, 00:35:02