Шанс

OlGal (Четверг, 20 декабря 2012, 21:27:26) писал:

Ура!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Amor (Четверг, 20 декабря 2012, 20:23:53) писал:

Ну...не скажи....
Думаю,по-мнению Иден - не всё так просто И Келли,видимо, как обычно- с этим согласна...

mumu (Четверг, 20 декабря 2012, 22:13:27) писал:

И не скажу

Про Келли не поняла, но я с поезда, мне простительно

Amor (Четверг, 20 декабря 2012, 22:30:32) писал:

Да эт я в связи с нашим разговором,вспомнила сериальную дискуссию в пещере Иден и Круза о том, должен ли истинный герой спасая девушку подставить её голову под удар, если перспектива лишиться головы будет грозить ему самому ?
Круз «тупо» думал,что не должен, Иден же считала, что не всё так просто ,и в качестве убойного аргумента в поддержку своего мнения говорила, что Келли тоже так считает.С тем, что Круз назвал после этого их обеих дурами - я в общем'то согласна (без всяких смайликов),хотя Келли этого звания была удостоена немного незаслуженно
В фике же оказывается, что не только сестра и зять без зазрения пользуются Келличкой, но и «благородный» Джон тоже, причём не спрашивая разрешения. Ну понятно,что Иден подобные вещи не коробят. Но на мой взгляд, рассылка Келлиных фото Джоном, выглядит слегка гаденько по отношению к ней. Ему то она ,что плохого сделала ?

Сообщение отредактировал mumu: Вторник, 21 мая 2013, 15:10:34

mumu (Пятница, 21 декабря 2012, 02:42:20) писал:

А! О! Я, видимо, уже отошла, потому что поняла, шо это каменюка в сторону Роба, который так подмигивал про карман, шо у меня чуть нервный тик не начался, когда вагон таки взорвался Разговор не помню хучь убей, но с Крузом, как водится, согласна

Цитата

Цитата

О! я совсем не подумала об этом. Да-да, минус ему в карму
В защиту зятя могу сказать, что, когда он Келли пользовался, она была не против, а совсем наоборот И даже типа разрешения спрашивал так што не считается

Scout, снежка, XRetty, Иден Барр, алёнка77, Gold, Amor, mumu!
Большое спасибо за разнообразнейшие, полные самых различных эмоций и чувств отклики и отзывы, за переживания и наблюдения, за интересные дискуссии!
Спасибо за читательский (сегодня глава еще больше и он явно пригодиться) и комментаторский труд!

Итак:
Дети, которых позвала к себе что-то почувствовавшая Кармен, подбежали к ней, оставляя рядом с Иден ценный альбом, и Круз, не отводя от нее печального взгляда, что подтвердило ее надежду на то, что он хотя бы не собирается разрушать себя, с горечью сказал:
– Он сделал для тебя то, что должен был все это время делать я.
Иден с привычным уже сожалением подумала, что ее предположение о том, что Круз откликнулся на ее просьбу о помощи, ведомый долгом, близко к истине; единственное – она переосмыслила сейчас то, к какому времени относилось это ее предположение: похоже, что сейчас Круз чувствует к ней что-то сродни прежней любви, но когда она исчезла из его жизни, то единственное, что оставалось у него к ней хорошего – чувство долга. Иден не представляла, не знала, что сказать. Она взглянула в сторону детей, занятых серьезным делом – раскладкой фруктов на большой тарелке, и приняла решение:
– Я надеюсь, что ты поймешь меня. Мне некоторое время необходимо побыть одной. Но я обещаю, что через несколько минут я снова буду здесь. Ты можешь показать, в какой комнате я могу расположиться?

* * *

Расположиться со всеми удобствами, поддерживающе сопровождающими размышления по двум внезапно возникшим и одной предсказуемо приближающейся проблемам, получилось далеко не сразу. Джон ходил по гостиной, то ускоряясь, подгоняемый гневом и планами возмездия, то замедляясь, размышляя о прихоти судьбы и глядя на правдивые и призывающие к решительным действиям копии документов, белыми крыльями страниц развеивающие лживый туман над трагедией прошлого.
Он не сомневался в том, что не выдаст своего знания правды перед Сильвером, пока это хоть как-то угрожает защите и освобождению Иден от преследования, но это не отменяло его желания понять мотивы столь необъяснимой на первый взгляд подлости, на которую когда-то давно пошел друг семьи, и подготовиться тем самым к его будущему разоблачению.
Джон в какой-то момент даже пожалел, что узнал правду именно сейчас, когда он собирался все силы сосредоточить на ближайшем совете, но прислушался к себе, и понял, что чувство легкости от снятого с себя обвинения настолько окрыляет его, что вдохновляет на новые идеи по докладу, на новую надежду на встречу с Иден, на новые направления поиска. Это оказалось настоящим наслаждением – быть свободным от вины. Эта свобода присоединилась к его свободе от ненависти, и появлении, признании в себе любви. Джон понял, что даже ожидание от Иден известий уже не кажется ему напрасным: он просто ждал их. Он представил, что Чип и Адриана, скорее всего, уже показали ей родительский альбом, рассказывая ей о ней же, об их отце и… возможно, о Джоне. Думает ли она о нем также часто, как он о ней? Чувствует ли она сейчас освобождение, которое окончательно ей может принести встреча с детьми? Вспомнив о фотографиях, которые он продуманно выбирал, чтобы отвезти детям, о том, как он готовил их к встрече с родителями, с мамой, Джон испытал чувство глубокого удовлетворения от претворения в жизнь своего давнего решения. Весь труд был не напрасен. С особой теплотой в сердце представляя, как Иден пролистывает историю своей болезни, выздоровления и работы на острове и испытывает смешанные чувства удивления, грусти, сожаления, облегчения и благодарности, Джон подумал и о других фотографиях.
Он подошел к каминной полке и впервые за многие годы встретился взглядом со своим отцом без прежней боли. Не отягощенный чувством вины. Сожалеющий об утрате. Печалящийся по отношениям, которых не вернуть. Скорбящий по родителям и братьям. Вернувший себе право гордиться собой, перенесшим тяжелые испытания и не сломившимся. Освободивший себя и переставший наказывать себя. Способный позволить себе жить полной жизнью. Дающий себе шанс на счастье. Любящий всем сердцем.
Джон с бережно брал в руки образы своих родных, глядя на каждого с новой для него светлой грустью, столь очистительной для сердца, что оно наполнилось благодарностью к тому, что все они были в его жизни, и столько привнесли в его характер, в его личность, в его путь, всегда, с тех пор, что он помнит себя, оставляя за ним право выбора и дающие ему самому решать, достоин ли он шанса, и веря в его готовность нести ответственность за свое решение.
Отец… Джон стоит на краю десятиметровой вышки. Страх. Смертельный ужас высоты парализует его, и он с надеждой оглядывается на отца, согласившегося подняться вместе с ним. Что делать, когда отчаянно хочешь преодолеть свой страх, унижающий достоинство одним своим существованием, но при встрече с котором лицом к лицу не можешь сделать ни шагу ему навстречу?! Отец отвечает, что всегда есть выбор: прыгнуть и узнать, что ты действительно боишься высоты и принять решение больше не повторять таких подвигов; прыгнуть и узнать, что весь твой страх – от незнания себя и неверия в себя, и поверить в свою смелость преодоления своих страхов, но тогда нести ответственность за это, ведь прыгать придется и дальше; не прыгнуть и не узнать того себя, что прыгнул, оставаясь в неведении до тех пор, пока прыжок не свершиться. Ты всегда будешь боятся прыгать, разница лишь в том, что, совершив прыжок, ты будешь знать, как это страшно, в то время как сейчас ты не знаешь, и от этого еще страшнее.
Джон прыгнул и за секунду пикирующего полета узнал о себе столько, сколько не смог узнать за предшествующий прыжку месяц сомнений и страхов.
Мама… Джон, оскорбленный в своих лучших чувствах, с болью и гневом рассказывает о предательстве друга, сначала бросившего его при их задержании, а затем оставившего его один на один отвечать перед грозным директором за блестяще проведенную ночную операцию спасения сторожевого пса, показавшегося им с приятелям отчаянно мечтающим о свободе. Пес уже был возвращен, накормлен и даже наглажен обрадованным ночным сторожем, что заставило Джона в корне пересмотреть свое видение ситуации такой собачьей жизни; сам Джон был наказан недельными работами за похищение собаки и награжден уважением родных за отказ выдать сообщника директору и официальным властям; друг был уничтожен собственной трусостью и обивал порог их дома, прося о прощении и обещая открыто признать вину. Мама, как обычно, была полна сочувствия, но сказала, что не может делать выбор за него, и что он сам вполне способен прийти к одному из очередных взрослых решений: простить друга сердцем, принимая его раскаяние и давая себе шанс на их дальнейшую дружбу; простить друга разумом, уже не доверяя ему, как прежде, и продолжать отношения, проверяя его всякий раз на прочность и провоцируя на очередное предательство; не прощать, пока тот не докажет, что достоин прощения; не прощать, прервав все отношения и не узнав всего вышеперечисленного, не давая шанса ни себе, ни ему.
Джон слегка улыбнулся: друг очень рано женился, и его способный во многих отношениях старший сын по просьбе Джона проводил Иден до места замечания слежки ее бывшим мужем, а в этот момент временно обосновался в скромной гостинице маленького городка, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств сообщить ему об этом, и тогда придется задействовать дополнительные меры защиты.
Стен… Джон стоит перед ним, сжимая в руке кубок победителя городских соревнований по прыжкам с десятиметровой вышки, и отчаянно краснеет: его старший брат не просто проиграл всем в своей группе, он еще и смешно, и нелепо плюхнулся в воду. Триумф Джона стремительно тускнел и сжимался, придавленный позором брата. Стен серьезно смотрел на младшего брата, чуть не со слезами твердящего о том, что он не хотел унижать старшего брата своей победой. Выслушав его, Стен стал говорить о том, что для того, чтобы признать свое поражение, ему вполне хватит и достоинства, и смелости, и что он надеется на то, что Джону хватит достоинства и смелости на то, чтобы принять свою заслуженную победу. Стен сказал, что Джон не хуже и не лучше его; он просто другой, с другими способностями, и будет очень грустно, если он откажется их реализовывать, руководствуясь никому не нужными и неоправданными чувствами неловкости и вины перед менее спортивным братом.
Джон не удержался и, ставя на каминное место фотографию, слегка щелкнул Стена на по носу: старший брат так и не завоевал ни одного кубка по прыжкам, оставаясь до своей гибели авторитетным шахматным лидером, в то время как в комнате Джона пришлось крепить дополнительную полку для все увеличивающихся наград.
Терри… Джон в полной растерянности смотрит на фото, случайно выпавшего из блокнота Терри, и они с братом после почти фехтовального обмена вопросами и ответами потрясенно понимают: им нравится одна и та же девочка. В ужасе от того, что ему придется делать выбор между двумя чувствами, Джон отчаянно решается на единственный показавшийся ему достойным шаг: говорит о том, что не разлюбит брата, ни если девочка предпочтет Терри, ни если выберет Джона, ни даже если она потребует решения от них самих. Терри ответил, что гордиться таким братом, и что он сам бы не мог предложить лучшего решения.
Доказывая своими достижениями и личными качествами, что каждый из них достоин того, чтобы выбрали его, они заслужили такое уважение друг друга, что Джон до сих пор был благодарен не только Терри, но и той девочке.
Джон не стал возвращать фотографию Терри на полку; он разместился в удобном кресле рядом с камином и поставил ее на небольшой квадратный столик перед собой, возвращаясь мысленно к тому, с чего и с кого начался поиск, и приступая к новому и тревожному расследованию с предположений, что же этим кем-то двигало при возведении стен лжи…
…Через неделю после похорон родителей и Стена Сильвер нашел Джона на берегу океана, недалеко от того места, где (как утверждал друг семьи) нашли всех троих, утонувших, и без жилетов.
– Грустишь, мой мальчик? – Сильвер положил руку ему на плечо и слегка сжал в знак поддержки.
– Терри до сих пор не нашли, – Джон никогда не любил Сильвера и не видел причин начинать это делать даже в самый тяжелый, он был уверен в этом, период своей жизни; он деревянно приподнял плечо и ощутил, что неприятного сжатия больше нет.
– Для этого могут быть причины, – Сильвер говорил как-то неуверенно, будто опасаясь причинить ему боль, не подозревая, что никто не в силах вызвать в Джоне большую боль, чем он сам со своей виной, – вас могло отнести во время шторма в сторону и Терри утонул в другом районе, или его так и не выбросило на берег, или… я много думал об этом… он выжил.
– Что. Ты. Сказал? – Джон стремительно повернулся к Сильверу, хватаясь за крохотный шанс. – Ты что-то знаешь, чтобы это предполагать?
Сильвер удовлетворенно рассматривая Джона, одобрительно сказал:
– Истинный Грант! Со своими сначала доверие, затем – доказательство. С остальными: сначала – доказательства, затем – доверие.
Джон пристально смотрел на него и молчал. Сильвер неуютно поежился и как будто нехотя продолжил:
– Когда я, по твоей отчаянной, между прочим, просьбе, больше напоминающей требование, проверял больницы и морги в поисках непонятных пострадавших, то в психиатрическом отделении вышел на странное происшествие. К ним привели очень молодого человека, похожего по описанию на Терри, но у него на лице был такой синячище, что фото, что было у меня с собой, не помогло медикам, принимающим его, сказать, тот ли это был человек. К тому же он был по-другому одет и очень коротко пострижен, а Терри сроду таких причесок не носил. В общем, он утверждал, что ничего не помнит, кроме того, что подрался с каким-то хромым парнем, но не мог сказать, ни как тот выглядел, ни где это произошло.
Джон будто взлетел на волне надежды и перебил Сильвера:
– Это Терри!!! Где эта больница?!
Сильвер начал говорить омерзительно утешающим голосом, и Джон постепенно вновь деревенел, разочарованно выслушивая казавшиеся сначала обнадеживающими новости:
– Погоди гнаться за призраками, мальчик! Его там уже нет. Они осмотрели его и планировали госпитализировать, но не обнаружили его в приемной, где оставили одного буквально на пять минут. Он больше не появлялся, и я не представляю, где его искать.
– Где эта больница? – Джон и не подумал сдаваться. Он получил адресный ответ и, не теряя времени на разговоры, развернулся и помчался в сторону автобусной остановки. Сильвер что-то кричал ему вслед, но Джон и раньше предпочитал любые действия и занятия его болтовне, а теперь тем более.
Сначала его не хотели не только пускать в приемную с целью расспросов, но даже слушать, но Джон взял себя в руки, и, как учил его Стен, задействовал магию спокойной уверенности вкупе с предложением, подобным шахматной «вилке»:
– Вы, возможно, считаете, что я недостоин тех ответов на вопросы, что я хочу здесь задать, потому что мне далеко до совершеннолетия, но мне нечего терять, мне не к кому идти домой, потому что все мои родные погибли десять дней назад. Тело моего брата не нашли, но мне сообщили, что похожего человека видели здесь. Я прошу вас дать мне возможность пройти в приемную и задать всего три вопроса, а я предоставлю вам возможность не видеть меня больше здесь.
Дежурная сестра, еще полминуты назад раздраженно отмахивающаяся от его взволнованных просьб и требующая не отвлекать ее от профессиональных забот (Джон заметил лежащий около ее локтя явно дамский журнальчик), с изумлением уставилась на него:
– Сколько, говоришь, тебе лет?
Джон хладнокровно ответил (какого немыслимого труда это ему стоило!), глядя ей в глаза и понимая, что его глаза немного потемнели, создавая у собеседника эффект отвлечения от разговора:
– Столько, сколько вы бы дали до моей только что озвученной просьбы, но сколько не дали бы уже после нее.
Дежурная сестра несколько мгновений смотрела на Джона, явно не поняв или не успев уловить смысл его последней фразы, а затем вдруг с чрезвычайно понимающим выражением на круглом лице протянула:
– А-ааа… Понятно… Ты проходи, проходи, задавай свои вопросы, получай свои ответы, глядишь или тебе у нас понравиться, или ты нам так понравишься, что мы с тобой лучшими друзьями станем.
Джон чуть склонил голову, повергая в совершеннейшее уже веселое изумление явно стремящуюся к идеальной шарообразности сестру, и торжественно провозгласил:
– Чрезвычайно признателен. Не смею вас более задерживать и мешать вашему профессиональному росту.
Даже если его и собирались возмущенно остановить, неповоротливость медицинской дамы и собственная стремительность Джона, многократно усиленная желанием узнать хоть что-то обнадеживающее, позволили ему оказаться в приемной уже через тридцать секунд. Там ему повезло гораздо больше и через десять минут он уже снова мчался к автобусной остановке, сжимая в руке бумажку с адресом людей, что привели потерявшего память юношу в больницу.
От добрейшей семейной пары он вышел не только будто укутанный их искренним сочувствием (и это оказалось единственным случаем за все годы после трагедии, когда он едва не заплакал), но и вдохновленный надеждой. У него была теперь не только вера в то, что юноша окажется Терри, но и доказательства: описанные синяки соответствовали их драке на яхте; внешность тоже подходила; но самое главное – печатка на мизинце, возмущавшая отца, но одобряемая братьями.
…Джон вспомнил свои отчаянные поиски, запросы, мотания по стране и ловлю ускользающих от него хвостов распутанных было клубков. Все это поистине напоминало судьбоносного чеширского кота, дразнящего его насмешливой улыбкой и исчезающего в последний момент, вместо того, чтобы дать себя погладить, хотя бы легонько провести по шелковой серебристой шерсти, и утешиться тем, что он вполне осязаем.
Чем дальше он искал, тем больше понимал, что ему катастрофически не хватает солидности возраста, да и времени на полноценно развернутые поиски; и тогда он согласился частично принять помощь старого друга семьи. У самого Джона большая часть драгоценного времени тратилась на учебу в военной академии, которую он не мог позволить себе бросить, ощущая, что выполняет таким образом волю отца. Несмотря на свою успешную учебу, душой он прикипел к тем направлениям медицинской психологии, что могли не только привести его к Терри, но и, если не вылечить найденного брата, то помочь ему достигнуть того выздоровления, на стадии которого возможна социальная адаптация. Джон не сомневался, что к Терри, в каком бы состоянии он не пребывал, и где бы он ни был, так и не вернулась память; в ином случае, первое, что бы он сделал – приехал к младшему брату.
По окончании академии куратор, будучи осведомленным о серьезных предпочтениях Джона, и в то же время заинтересованным в его дальнейшей карьере по полученной уже специальности, спросил о том, какой выбор он намерен сделать. Однако Джон уже сделал этот выбор, сделал в тот момент, когда оборвалась третья нить его очередного расследования, и он пообещал себе не отступать до тех пор, пока не найдет Терри, даже если для этого потребуется больше, чем вся жизнь. Уже позже, а особенно ясно – сейчас, Джон понял, почему он сделал такой выбор: не из-за чувства вины и желания облегчить его поисками брата; не из-за того, чтобы приобрести смысл жизни, притупляющий боль и отчаяние; не для того, чтобы доказать себе, что он умеет достигать поставленных целей, как об этом любил порассуждать Сильвер. Джон сделал этот выбор, потому что верил, что брат жив, и понимал, что работа в подобной области открывает ему дополнительные возможности для поиска. Кроме того, он хотел подготовиться к встрече с Терри таким образом, чтобы оказать ему всю возможную профессиональную помощь, на которую к тому моменту он окажется способным.
А способным он оказался на многое, и превзошел не только самые смелые ожидания профессоров, обучавших его, но и свои собственные. Его огромное желание учиться, предопределенное самим поиском и научными приоритетами; врожденная эмпатия; умение сбалансировано бояться и сомневаться, и в то же время прогнозировать, при постановке диагнозов; способность идти на риск в лечении, не переходя границы возможностей пациентов; даже внешность, благотворно воздействующая на состояние пациентов: все это вывело его на орбиту самых успешных и подающих надежды студентов, перед которыми открывался богатейший выбор научных и практических направлений.
Здесь-то и выплыл Сильвер со своим неожиданным и необычным предложением, и впервые Джон не просто внимательно выслушал его, а захотел прислушаться, настолько вариант, предложенный старым другом семьи, не просто подходил молодому человеку по всем (и даже больше!) предъявляемым к поиску требованиям, но и открывал для этого захватывающие перспективы: доступ к любой информации (в том числе и закрытой) и в любое время в любые архивы и текущие документы в любую больницу страны; участие в поразительном эксперименте по парапсихологическим исследованиям, практически подведенным к поиску пропавших людей; наблюдение и ведение, а при желании – лечение пациентов с психиатрическими диагнозами (или находящимися на грани Бордерлайн), правда, в рамках того же эксперимента, выявившего многих своих участников именно что среди таких излечивающихся или излечившихся пациентов соответствующих клиник. И в эти клиники, где была возможность выйти на след брата, он тоже мог получить свободный доступ! Джон думал ровно минуту. Знал бы он тогда, с какой вышки, и куда он прыгает!
К тому времени Сильвер занял прочное место в жизни Джона, постепенно, различной помощью, вызывая определенное доверие. Став его опекуном, он навещал его в кадетском корпусе, не заостряя внимания на почти равнодушной сдержанности Джона, проявляющего интерес лишь к результатам поисков, в которых Сильвер согласился принять участие, и многие розыскные линии были отработаны благодаря ему. К тому же он поддерживал с самого начала увлечение Джона, несмотря на свое растущее неодобрение к бесконечным поискам Терри, считая их все более безнадежными. Несмотря на это, другая помощь заставляла Джона считаться с Сильвером, но ничего так и не смогло вызвать в нем не только ни капли любви, но даже особого уважения к нему.
Порой Джон задавался вопросом: почему? Может быть, дело в нем самом? Возможно, трагедия повлияла на него настолько, что он стал пренебрегать другими людьми? Но в отношении с остальными он за собой подобного не замечал: он продолжал любить и уважать двоих своих друзей, уважал куратора корпуса, многих полных энтузиазма и преданности делу профессоров университета, большинство своих сокурсников; не потерял он способности уважать заведомо любого человека, если тот настойчиво не доказывал, что не достоин этого. Значит, с Сильвером что-то не так? Вернее, с его отношениям к Джону. Он начинал осознавать, в чем дело. Ложь. Давая себе в похоронную неделю клятву никогда и никому не лгать, Джон спас себя от разрушения, сохраняя уважение к себе, потому что сдерживание этого слова способно было вызывать именно это чувство. И, как человек, контролирующий свои желания солгать, он стал чувствительным ко лжи других людей. Как часто он ощущал со стороны Сильвера поток лжи! Как он заблуждался в своих предположениях о его источнике!
Теперь он видел всю канву лжи Сильвера, проходящей через годы. Каждый раз это была ложь о причинах гибели родных Джона, повторяющаяся так часто, что у него не осталось сомнений: это делалось Сильвером для того, чтобы самому поверить в собственно сочиненную историю. И – Джон похолодел, осененный очередной догадкой – не скрыл ли Сильвер правду о результатах поиска Терри?! Если так, то одна ложь сопутствует другой. И мотивов для этого может быть только три. Именно столько поймал Джон, войдя у реку воспоминаний. Деньги. Месть. Ревность. Джон знал, с чего начнет расследование; осторожно, настолько, чтобы не навредить ближайшим и, вне всякого сомнения, более важным планам.
Джон понял, что после всех своих размышлений у камина он больше не чувствует того готового все смести гнева; на смену ему пришли решимость выяснить всю правду, разоблачить и призвать к ответу. Он готов был не торопиться в расследовании, а призвание к ответу и вовсе отложить на любое будущее. Главное достижение – он снял с себя вину. Главное, и оставшееся неизменным, поражение – родителей и Стена ничем не вернуть. Главное утешение – надежда. На то, что он встретиться с Терри. На то, что они встретятся с Иден… У Джона все больше появлялось странное, но стойкое ощущение, что все, что происходит в последнее время, удивительным и немного тревожным образом связано между собой: поиски Терри, встреча с Иден: его помощь, их сотрудничество, их совместная работа, его любовь к ней; раскрытие правды и снятие с себя вины; еще одна помощь и защита Иден… Джон одним легким движением выбрался из любимого предкаминного кресла и подошел к окну, открыв его. Джон, едва коснувшись рукой подоконника, перемахнул его, по-кошачьи бесшумно приземляясь на землю. Он сделал насколько шагов и остановился, с наслаждением вдыхая полуденный воздух чарующего лета, и посмотрел вверх. На небе по-прежнему было ни облачка, и его высокая синь призывала к мечтаниям и желаниям, даря каждому, кто чувствовал себя достойным их исполнения, паруса и крылья. Попутный ветер вновь наполнял паруса, и ощущение полета подняло Джона над раскинувшимися перед ним зелеными крыльями склона, чтобы унести в своих фантазиях к Иден…

* * *

Иден задержалась на секунду, посмотрев вниз, и начала спускаться по лестнице… Круз, оглянувшийся в этот момент на звук, идущий сверху, оказался захваченным внезапно возникшими воспоминаниями, и каждый шаг Иден отправлял его в прошлое, чтобы вновь пережить оказавшиеся бережно сохраненными в тайниках памяти моменты, от которых у него не раз кружилась голова и пело сердце… Иден шагает к нему с последней ступеньки и за насмешливостью пытается скрыть свою любовь, а ему так хочется поцеловать ее, что он не сразу слышит ее слов… Звенит входной колокольчик, и Иден с самым независимым видом преодолевает лесенку его яхты, чтобы продемонстрировать ему, откинув полы плаща, свой купальник, в котором потом будет не раз являться к нему во снах… Иден, вбегающая в потоках льющейся с нее воды, оставляющей лужи на ступеньках, и со слезами взывающая о прощении за шутку с кольцом… Иден в потрясающем, превзошедшем все его самые смелые ожидания, синем платье, заставляет забыть его не только о цветах, что он прячет за спиной, но и о том, по какому поводу они собрались на вечеринку… Иден спускается ему навстречу, встревоженная подозрениями насчет Керка, и больше всего Крузу хочется похитить ее, выхватив прямо с середины лестницы… Иден, неловко шагнувшая ему, потрясенно не верящему своим глазам, навстречу из смертельного плена с почти неприметной ступеньки в отеле, и вернувшая его к жизни… Иден отпускает руку отца, и начинает спускаться к нему по волне свадебной лестницы, с каждым шагом приближая их к произнесению клятв, идущих от сердца и предначертанных судьбой… Иден плавно скользит вниз, останавливаясь на одной из ступенек, и с полной очарования улыбкой нежно проводит ладонью по округлому животу, в котором живет их желанная, вымоленная малышка… Иден, уложив детей спасть, в волнении спускается к нему, ждущему ее у камина с не меньшим волнением… Иден прикрывает глаза, подставляя просветлевшее лицо теплому дождю, и летящим шагом покидает крыльцо на границе… Десять ступеней… десять воспоминаний, которых настолько больше, что Иден могла бы ходить по этой лестнице вновь и вновь, добавив к ним и этот спуск, который он тоже теперь вряд ли забудет, настолько она сейчас хороша…
Круз вдруг понял, что не может рассмотреть как следует наряд, в который переоделась Иден, таким чувственно-красивым было ее лицо в золотистом сиянии волос и глаза… потеплевшие с того момента, что Круз проводил Иден до комнаты наверху, глаза просияли от радостных приветственных криков детей, которые за минуту до этого атаковали Круза, помогая, а на самом деле мешая ему носить на стол готовые блюда и посуду. Одна кружка уже была разбита, а судьба другой оказалась под угрозой, и Крузу пришлось исхитриться, поймав ее почти у пола. Дети в восторге почти взвыли, и наперебой требовали научить их столь потрясающему фокусу. В этот момент появилась Иден, и Круз, встретившись с ней взглядом, вновь попал под ее магию, начавшуюся наверху лестницы с воспоминаний и продолжившуюся внизу ее сегодняшним, чем-то неуловимо отличающимся от прежнего, очарованием.
Круз сел напротив Иден, Чип и Адриана, с минуту поприпиравшись из-за мест, расположились между Иден и Крузом с торца стола, и Кармен переставила к ним две тарелки. Сама она села рядом с Иден, а зашедший с улицы Гильермо приземлился по левую сторону от Круза. Кармен хотела было что-то сказать, но Адриана нетерпеливо и радостно воскликнула, глядя на Иден:
– Мама, ты надела мой подарок!
Иден наклонилась и нежно поцеловала Адри в щечку:
– Конечно, он мне очень понравился, и он мне очень дорог.
Чип с энтузиазмом подключился, глядя то на Иден, то на Круза:
– Я тоже сделал подарок! Воо-т такого воздушного змея! На этом поле он еще лучше летает, я уже проверял! Пойдемте, я покажу, он до самого неба долетает!
Чип даже привстал из-за стола, в то время как Адриана несколько раз пихнула его локтем. Круз улыбнулся и взъерошил Чипу волосы, а Кармен, передавая внуку хлеб, весомо сообщила:
– Сначала все позавтракают, молодой человек, потом вы с сестрой переоденетесь, и только после этого можете хоть десять змеев идти запускать.
Чип удивился, шумно усаживаясь на место:
– У нас столько нету! Я одного-то ого сколько делал!
В его голосе было столько гордости за свое достижение, что Иден и Кармен с одинаковой улыбчивой теплотой посмотрели на Чипа, а Круз вспомнил, как он сам научился в таком возрасте стрелять из лука и готов был сообщать об этом всем подряд. Он, продолжая улыбаться, сказал сыну:
– Не сомневаюсь, что это один из лучших воздушных змеев, что я увижу, и мы все пойдем его запускать, но бабушка права – сначала завтрак.
– Твой папа прав, Чип, змей замечательный, – добавила Иден.
Чип повернулся к ней:
– Откуда ты знаешь? Тебе Джон сказал?
Иден улыбнулась еще светлей, если такое было возможным:
– Джон привез мне фотографию, где вы с Адри держите этого змея. Я так горжусь вами!
Чип покосился на сестру, которая вновь пихнула его локтем, и с легкой снисходительностью признал:
– Да, Адри тоже помогала мне. Может, прямо сейчас пойдем? Вы все равно ничего не едите!
Кармен авторитетно возразила, что затруднительно что-то есть за столом, из-за которого так и норовят выпрыгнуть неугомонные дети, и что они должны съесть хотя бы три ложки своего любимого блюда (только молча!), после чего могут бежать переодеваться и спускать вниз своего гигантского змея.
– Они его каждый вечер наверх в свою комнату затаскивают, словно это бесценное сокровище, – пояснила Кармен, обращаясь к Крузу и Иден, и призывая и их попробовать хоть что-то из праздничного завтрака.
Дети с космической скоростью запихнули в себя по три ложки потахе, и с еще большей скоростью покинули застолье, устремившись наверх. Добравшись до верхней площадки, ведущей в коридор второго этажа, Чип перегнулся через перила и крикнул:
– Только без нас никуда не уходите!
– Ни в коем случае! – ответил Круз.
Кармен отставила свою тарелку и, наклонившись над столом, чтобы лучше видеть и Круза, и Иден, спросила:
– Так значит, Джон все-таки организовал побег и попросил тебя о помощи, Круз? Почему ты в письме этого не написал? А то приходит обаятельный молодой человек, приносит от тебя полное подробных указаний, но мало что объясняющее письмо, и думай, что хочешь. Хорошо хоть, Джон предупредил, что или он Иден привезет к нам, но увезет потом всех в другое место, или ты с Иден приедешь, но заранее все организуешь так, чтобы мы к этому времени переехали. Ну, что скажете?
Иден в удивленной растерянности слушала Кармен, да и у Круза возникли определенные вопросы, которые он твердо вознамерился выяснить:
– Джон действительно организовал, можно сказать, большую часть побега, но мне он ничего не сообщал и вообще я его впервые увидел только двое суток назад. Но, кажется, я чего-то не понимаю. Ладно, я его не видел. Но почему я о нем ничего не слышал? Мы с тобой созванивались, но ты ни разу не сказала о нем, о том, что кто-то приезжает к нашим детям и рассказывает им о маме, о том, что кто-то знает, где Иден и что с ней! Мама, почему ты мне ничего не рассказала?!
Гильермо, молчавший все время, проведенное с ними за столом, хмыкнул. Иден с растущим удивлением в глазах посмотрела на него, отвлекаясь на секунду от Кармен, но тут же вновь повернулась к ней, заинтересованная в ее ответе, кажется, не меньше Круза.
Кармен взяла в руки ажурную салфетку, зачем-то положила ее перед собой, и, аккуратно расправляя, ответила, несколько неловко поглядывая на Круза, и стараясь не смотреть на Иден:
– Ну, прежде всего, ты мне ясно дал понять, что о некоторых вещах не желаешь больше слышать. К тому же ты… у тебя своя жизнь, да и спрашивал ты только о детях, и реже – о своих родственниках. Но самое главное – Джон попросил меня и Гильермо ни о чем никому не говорить: ни об Иден, ни об острове, где она наблюдается после лечения и одновременно участвует в эксперименте. Он объяснил, что распространение информации может быть опасно для жизни Иден. К тому же он подробно обговаривал с Гильермо свой план побега. Я видела его искренне беспокойство. Я поверила ему, дала ему слово и сдержала его.
Круз, потрясенный словами матери, с еще большим потрясением повернулся к дяде, одновременно замечая, насколько задумчивой стала Иден.
– Гильермо! И ты всё знал?!
Гильермо тоже отодвинул свою тарелку и, скрепив руки в замок, водрузил их на освободившееся перед собой место, после чего неторопливо проговорил:
– Всё мы вряд ли узнаем, даже если каждый расскажет любые подробности всей этой истории, и даже если к нам присоединиться еще и Джон. Но то, что он планирует побег Иден, я знал, и сразу согласился ему помочь.
– Почему?! Почему нельзя было все рассказать мне?!
Гильермо слегка крякнул и посмотрел внимательно, но не на Круза, а на Иден. Насмотревшись на нее в своем гильермовском стиле, он спокойно и почти безмятежно заявил:
– Иден попросила о помощи Джона, как я понимаю, потому что хотела свободы, а также встречи и дальнейшей жизни с детьми. Дети, как я знаю, мечтали о маме, про которую им рассказывали и Джон, и мы с Кармен. Джон, как я вижу, откликнулся на просьбу Иден и сделал для ее осуществления все, что было в его силах. От тебя я ни разу не слышал ни о чем подобном. И я принял решение ничего тебе не говорить об этом, оставляя за Иден или Джоном это право. Это их дело, говорить или нет, а теперь это и ваше дело, а вовсе не мое или Кармен.
Иден протянула руку Гильермо, и тот взял ее кисть в ладони. Она тепло сказала:
– Спасибо, Гильермо, спасибо вам с Кармен, что вы говорили Чипу и Адриане обо мне. Порой на острове мне казалось, что у меня во всем мире нет ни родственников, ни друзей. Как же приятно обнаруживать еще и такие свои ошибки! – Иден повернулась к Кармен и протянула ей правую руку – Я так благодарна вам всем! Вы с Гильермо столько сделали для детей, и для меня, не давая им забыть обо мне! Круз и Кейн с Перлом помогли мне бежать! Круз нашел меня, хотя это было, наверное, чрезвычайно трудно! Джон… Я очень хочу поблагодарить его и сообщить, что все получилось, и что… что все в порядке; надеюсь, что с ним – тоже. Здесь есть поблизости почта, с которой можно отправить письмо?
Кармен сжала руку Иден, и с ответной теплотой произнесла:
– Конечно, дорогая. Ты хочешь прямо сейчас написать письмо? Оно все равно уйдет к адресату только завтра утром.
Иден нетерпеливо вздохнула и сказала:
– Что ж… Сначала дети, жаждущие показать запуск лучшего змея в мире. Кажется, я слышу какой-то спор наверху. Если вы не против, то я пойду и посмотрю, не он ли их так задерживает, и мы вместе спустимся. Круз…
Иден посмотрела ему в глаза, и Круз не увидел в ее взгляде ни осуждения, ни гнева, ни даже обвинения. Там был просто вопрос, хоть он и сомневался, что именно тот, который Иден тут же озвучила:
– Круз, ты ведь пойдешь вместе с нами?
Круз почувствовал, что это не столько предложение присоединиться, сколько предположение, что он согласен, и ответил, отчего-то испытывая смешанные чувства вины, стыда, радости и волнения:
– Конечно, Иден. Я подожду вас внизу, но если пойму, что нужна помощь, поднимусь к вам, хорошо?
Иден кивнула, слегка улыбнулась всем сразу, поблагодарила Кармен за вкуснейший завтрак, выражая надежду, что после полевых испытаний змея у всех появится намного больший аппетит, и поспешила вверх по лестнице, откуда долетали отголоски неутихающего спора. Как только Иден скрылась из виду, Круз почувствовал, что из всего прочувствованного у него остались лишь вина и стыд. Он собрал все свое мужество и посмотрел сначала на Кармен, а затем на Гильермо. Дядя спокойно встал из-за стола, сказал, что все было очень вкусно (он, пожалуй, оказался единственным, кто действительно полноценно позавтракал), повернулся к Крузу, положил руку ему на плечо и сказал:
– Мне нужно уехать по делам до вечера. Предлагаю в восемь встретиться на том холме, похожем на дракона, помнишь? …Хорошо. До встречи.
Рука, ощутимо сдавившая напоследок Крузу плечо, соскользнула, и Гильермо вышел из дома, оставив по просьбе Кармен дверь за собой открытой. Круз повернулся к матери, чувствуя еще большую неловкость. Кармен внимательно смотрела на него и с грустью, и с сожалением одновременно. Она сказала:
– Я догадываюсь, Круз, чего ты от меня ждешь. Так вот, на этот раз этого не будет. Знаешь, я тут на днях вспоминала свое первое знакомство с Иден, внуки просили рассказать, с чего у вас все начиналось… Так вот, я когда-то вмешалась, и не раз пожалела об этом. Я в кои-то веки согласна с Гильермо: разбирайтесь сами.
Круз ответил, окончательно поняв в это утро одну вещь:
– Знаешь, мама, ты права. Да я и сам хочу во всем разобраться самостоятельно. Но прежде всего – в себе. Я не могу не видеть, что заслужил все то, что есть в моей жизни сегодня. И я начинаю понимать, почему ни ты, ни Гильермо не стали говорить мне про Иден: поверь, я бы и сам себе не стал о ней рассказывать. Себе, сделавшему выбор, который я считал единственно верным.
Кармен спросила, и сожаления в ее голосе добавилось:
– А теперь ты считаешь по-другому?
Круз чуть двинул подбородком, одновременно слегка пожимая плечами и вновь ощутил то желание высказаться, что испытал во время разговора с Перлом на берегу:
– Раньше я обвинял Иден и думал, что наказываю ее, а оказалось, что наказал я себя. Только наказание у меня почему-то произошло раньше, чем появилось чувство вины. Я столько раз оправдывал себя, чтобы не чувствовать ее, что создал нового себя, и этот новый парень казался мне вполне симпатичным и счастливым. Только сейчас меня от него почему-то воротит. Я догадываюсь, что прежнего не вернуть никогда, но ты не представляешь, как мне хочется вернуть то, как я относился к самому себе раньше: я гордился собой и уважал себя. Я даже не знал, каким важным это может быть, пока не потерял все это, вместе с собой, прежним.
Кармен слушала Круза и в глазах ее блеснули слезы, и он уловил отголосок того ощущения, которое настигло и обрушилось на него на предрассветной дороге; вот и сейчас ему показалось: мама оплакивала его, будто он умер. Но в этот раз появилось и новое чувство, приносящее не только облегчение, но дающее небольшую надежду: в нем осталось что-то неизменное, незыблемое, то, на что он опирался все последнее время, то, на что с таким узнаванием и радостью смотрела Иден во время их счастливой встречи с детьми посреди разноцветного поля, то, что позволяет его матери улыбаться сквозь слезы. Круз почувствовал: как только он поймет, что это, он вновь обретет потерянное. Возможно, этот путь будет долог, но на этот раз Круз чувствовал, что он уже на своей дороге, и не просто стоит на ней, а начинает по ней идти, и он почти верил, что однажды найдет и вернет себя самому себе.
Кармен встала и пошла к Крузу, обходя стол; Круз поспешил пойти ей навстречу, и они обнялись, и чувство Круза, что не все еще потеряно, немного окрепло и дало ему силы встретить сегодняшний день, который готовил ему возможные разговоры о его связях, вопросы о его поисках, размышления о будущем детей, и вероятные беседы об острове, излечении Иден, об их отношениях и… разговоры о Джоне, причем не только с Иден, но и с детьми, которые столь непосредственно выказывали свою симпатию к нему.
В этот момент шумная компания стала спускаться по лестнице, и возникло ощущение, что идет гораздо больше, чем трое людей, в окружении шелестения действительно большого ярко-пестрого змея.
– Вы топочете, как табун маленьких лошадок, – встретил их внизу Круз, принимая большую часть воздушного змея на себя.
– Я не маленький! – возмущенно воскликнул Чип, выныривая с правой стороны от Иден.
– И я не маленькая! – тоненько отозвалась с другой стороны Адриана.
– Конечно, не маленькие, – согласился Круз, идя со змеем в руках к открытой входной двери, – потому что маленькие не спорят так громко, что это слышит весь дом. Что не поделили?
– Адри сказала, что сегодня перед сном ты будешь учить рисовать ее башни, и я согласился. Но тогда мама будет мне рассказывать сказку на ночь про рыцарей или про пиратов! А она говорит, что мама обещала ей рассказывать сказку про принцессу! А мама не могла ей ничего обещать, потому что вы только что приехали!
Адриана с искренним удивлением возмутилась:
– Мама обещала мне это во сне!
Чип было собрался еще что-то добавить, но Иден легонько провела пальцем по подбородку сына, приподнимая его лицо к себе, и ласково сказала:
– Мы вроде бы уже все выяснили, и нашли достойное решение.
– Это какое, мне можно поинтересоваться? – спросил Круз, который в этот момент стал проходить со змеем в дверь, и потерял Иден и детей из виду.
– Да, можно, – голос Иден звучал спокойно, но от последующих слов Круз едва не упустил змея, – тем более, что ты тоже, если захочешь, конечно, проведешь со всеми нами сегодняшний вечер… Я пообещала, что ты покажешь Адри, как рисовать башни, а я расскажу одну сказку и Чипу, и Адриане, и будет она и про принцессу, и про рыцарей.
– Замечательно! Не сомневаюсь, что дети будут в восторге! – Круз выглянул из-за змея, чтобы посмотреть на Иден.
– Дети… о да, я тоже не сомневаюсь, – с легкой ноткой отстраненности ответила Иден, задумчиво глядя на Круза.
Чип заподпрыгивал рядом, привлекая их внимание:
– Смотрите, какой ветер! Пойдемте скорее! Я покажу, откуда лучше запускать!
Круз перехватил поудобнее змея, Иден взяла за руку Адриану, и они пошли за бегущим впереди Чипом. Сын оглядывался на ходу, сверкая задорной улыбкой, и на мгновение Крузу показалось, что это он сам, мальчишкой, бежит по пружинистой земле к холму, с которого легко набирает высоту его змей, и его сердце трепещет вместе с натянутой нитью, и змЕя подхватывает ветер, поднимая к облакам, и беззаботное счастье его игр, пересекаясь порой с неизбежными детскими конфликтами, ставят его перед казавшимся легким, а на самом деле трудным выбором детства. И он выбирал, оставаясь самим собой. Сохранилась ли в нем это способность? Или страницы детства уже дописаны, и его выбор перестал быть трудным?
Дойдя до холма, Круз с Чипом разложили змея, готовя его к запуску. Видя, как ловко Чип управляется с техникой раскладывания нити, Круз спросил сына, внутренне напрягаясь и опасаясь услышать в его ответе определенное имя:
– Благодаря кому ты так здорово обращаешься со змеем?
Чип, сосредоточенный на работе, не сразу взглянул на Круза:
– А? А-аа, меня Гильермо научил. Он рассказал, как подарил тебе в детстве воздушного змея и мне тоже такого захотелось.
Круз расслаблено и радостно улыбнулся:
– Да, я помню его! Он был такой же огромный, только расцветка другая.
Иден с Адри, стоя рядом, сначала тихо о чем-то разговаривали, а затем Адриана неожиданно громко воскликнула:
– Чип сначала боялся, что не ты приедешь!
Чип выпрямился и ответил, глядя на Иден, и показывая, что сразу понял, о чем идет речь:
– Да, я боялся, что папа приедет с тетей Келли! Но Джон сказал мне, что не это важно. Он дал мне слово, что ты приедешь в любом случае!
Иден провела Чипа по волосам, нежно перебирая его пряди, и мягко сказала:
– Мне он обещал, что с вами все в порядке, и тоже сдержал слово.
Круз, застывший с нитью в руке и совершенно позабывший про змея, смотрел на Иден, понимая, что самые трудные испытания только начинаются, и ждал, когда она посмотрит на него. Иден улыбнулась Чипу, который уже привлек к предстоящему важному делу Адри, с минуту смотрела на детей, и лишь затем подняла ставший серьезным взгляд на Круза.
– Иден, если ты не захочешь говорить об этом, или не чувствуешь себя готовой, то я пойму, но я хочу сказать, что не собираюсь прятаться от разговоров о Келли и Сьюзен, и хочу объясниться, – Круз чувствовал не только беспокойство за Иден, но и странную уверенность в своей готовности.
– Я давно готова к этому, Круз. И я согласна поговорить с тобой. Но только не при детях, и не сейчас, когда они собираются показать свой праздничный подарок. Давай поговорим, когда дети будут заняты чем-то без нас и… после того, как я напишу и отправлю письмо Джону.

© OlGal, 2013

OlGal, большое спасибо за продолжение!

В главе понравилось все. Но особенно воспоминания Джона о своих родных...

Очень все тонко и психологично...

Надеюсь вместе с Джоном, что его брат Терри не погиб и что Джон его обязательно разыщет....

Ну а сейчас как я поняла, предстоит очень сложное - объяснение Круза с Иден.
Очень интересно, как же Круз все объяснит....

Жду!

OlGal (Пятница, 21 декабря 2012, 18:20:03) писал:

Как я и думала (забыла написать вчера ) - нифига никакого подвига типа отказаться от мести справедливого возмездия ради Иден он совершать не собирается.

Цитата

Он считает, то, что он НЕ сделал, отменяет то, что он сделал? Все могло случиться именно так, как представил это Сильвер - ведь спасательные жилеты Джон таки не проверил Как-то он слишком быстро и легко себя простил.
А, кстати, полиция вообще ничего не предпринимала, что ли? не вели никакого расследования? странно как-то. Или я что-то пропустила?

Цитата

Цитата

Спасибо!

Цитата

Amor, а я с некоторых пор (несколько глав назад) перестала вообще читать кусочки про Джона и читаю только про Иден и Круза (автор, прости , не обижайся, может, я потом прочитаю пропущенное, когда фик закончится, если он хорошо для меня закончится, тогда не так больно будет уже что угодно читать). И гораздо лучше стала себя чувствовать. И вроде нить повествования в истории Иден и Круза не теряется, у Джона вроде как бы отдельная история, а у Иден и Круза отдельная.

По поводу нового кусочка про Иден и Круза я пока не могу собрать в кучу свои ощущения, но вроде есть надежда на восстановление их отношений.
Интересно присутствие в фике дяди Гильермо, я его тоже люблю, и тоже думала его в свой фанфик впустить, вот как у нас мысли совпали. Еще интересно, что я буквально недавно, последние несколько дней, читала переводы серий 1985-го года, пересматривала эти кусочки (выбирая на перспективу, какую бы серию предложить к озвучке), и тут OlGal пишет в фике как раз об этих моментах в воспоминаниях Круза. Как будто тоже их смотрела одновременно со мной. Вот какое интересное совпадение.

Жду разговора Круза с Иден о Келли и Сьюзен.

Из предыдущей главы:

Цитата

Захотелось, чтобы Круз потом цветов Иден нарвал и подарил. Полевые цветы имеют для них особое значение. А тут их как раз много... Прям как для них специально.

OlGal Спасибо за главу! Только прочитала.
Объясняется, как дошел до такой жизни Джон и это здорово!
И не отчаивайся, что не читают. У него уже есть здесь поклонники, как я.

Детишки, Иден с Крузом, Кармен с Гильермо - сцены буквально ожили перед глазами. И подумалось мне, когда читала... Вряд ли Круз сам дошел до переоценки самого себя, если бы ему открыто об этом не говорили друзья и родственники: Перл, Кейн, Кармен и Гильермо. Так почему-то подумалось.


Тоже жду разговора Иден и Круза о Сьюзен и Келли.