Шанс

алёнка77

Сообщение отредактировал Amor: Воскресенье, 05 мая 2013, 22:44:58

Цитата

Цитата

Видимо моя проблема в том, что я так и не поняла, что не так с моей формулировкой. Я вас никак не оскорбляла. Единственное неприятое слово "бараны" было не к вам применено и я не понимаю почему именно вас это обижает. Мне, к примеру, тоже неприятно то как вы со мной общаетесь, окраска ваших постов, применяемые смайлики, но я же не жду от вас извинений и не жду, что вы будете об этом жалеть. Пошутить могу на эту тему, но обижаться не стану

Сообщение отредактировал Feda: Воскресенье, 05 мая 2013, 23:44:32

Цитата

Неприятно, что как будто я отношусь к героям, как к баранам, не люблю их и т.п., а это не так. Может, у меня не получается написать фанфик, чтобы воссоединение героев выглядело правдоподобным, но это именно не получается, хоть и стараюсь, я не писатель, но это не значит, что для меня герои - бараны.

Цитата

Извините, если я вас обидела. Обидеть не хотела, просто очень расстроилось, а смайлики отражают мое душевное состояние, огорчение, удивление. Может, мы еще по-разному и трактуем смайлики. Вот этот в моем понимании - очень-очень сильное удивление, вот этот - огорчение, когда все на душе очень плохо и грустно.
Чтобы больше не оффтопить, предлагаю перейти в личку или закончить беседу.
Сорри еще раз за оффтоп.

Сообщение отредактировал Иден Кастилио: Понедельник, 06 мая 2013, 00:12:51

Иден Кастилио, и я извиняюсь, тоже не хотела вас обидеть, даже в мыслях не было

Amor,

Сообщение отредактировал алёнка77: Понедельник, 06 мая 2013, 06:53:55

алёнка77 (Четверг, 06 декабря 2012, 06:48:58) писал:

Сообщение отредактировал Amor: Вторник, 07 мая 2013, 16:17:27

Иден Кастилио (Четверг, 06 декабря 2012, 00:05:54) писал:

Вообще-то это злость

Feda, Иден Кастилио

Иден Барр, алёнка77, Amor, снежка, Gold, mumu, Иден Кастилио, Feda, Clair (спасибо за просьбу прервать оффтоп)! Спасибо за впечатления и отклики, отзывы и комментарии!

Мне всегда казалось, что, возможно, перейти границы не менее трудно, чем преодолеть.

Итак:
Джон взял с края кафедрального стола традиционно лежащую там монету. Молчание стало звонким и Джон услышал, как стучит, спеша ему на помощь, сердце. Одним щелчком он подкинул монету в сторону Нойера:
– Орел.
Полет монеты привычно совпал своими переворотами с толчками сердца Джона и на точно рассчитанном пятом обороте она приземлилась в руку Нойера. Тот поднял взгляд на Джона:
– Орел.
Джон, довольный представленным докладом, завершившимся звенящей тетивой полета, серьезно сказал:
– Я знаю. Надеюсь узнать на следующем совете и ответ на мое обоснование. Я надеюсь.

* * *

– Надеюсь, ваш план сработает. Вот список. Я передал дальше по постам, чтобы вас не задерживали, – пограничник пожал Крузу руку, улыбнулся, задерживая взгляд на Иден, которая несколько напряженно улыбнулась в ответ, и отправился к другому охраннику.
Круз невидящим взглядом посмотрел в список, затем – на удаляющуюся спину пограничника и, чувствуя некоторое недоумение, растерянно произнес, думая в это время совсем о другом:
– Надо же, и документы не потребовал. Что ты ему рассказала, когда я в кафе ходил?
Иден стояла рядом и в то же время была от него так далеко, что Круз удивлялся, как они вообще еще говорят что-то друг другу, что-то слышат, как Иден находит в себе силы не просто находиться рядом с ним, а еще и отвечать ему. Она чуть шевельнулась, но не взглянула на него, тоже глядя на охранников, и не менее рассеяно сказала:
– Не то, что ты, возможно, подумал…
Круз с тяжелейшим трудом повернул голову и заставил себя посмотреть на Иден:
– Я и не думал… Я лишь понял, что ты сказала ему, что мы агенты, и удивился, что он так легко поверил на слово.
Иден слегка повела плечами; куртка чуть соскользнула и Иден изящно подхватила ее, возвращая наверх, напоминая этим жестом недавнюю картину своего задумчивого одиночества на крыльце, произведшего на Круза впечатление, от которого он пока не мог оправиться.
– Ты пошел в кафе, а он подошел к машине, и заявил, что его предупредил о нашем приезде мистер Гарвер, и что он должен оказать всяческое содействие и поспособствовать продвижению через границу агентов, разыскивающих беглецов. Он действительно… старается. И я предлагаю быстрее ехать.
– Ты согласна? – Круз собрал все мужество, чтобы задать ей вопрос, глядя в глаза.
– Согласна с чем? – несмотря на то, что Иден смотрела на него будто издалека, Крузу виделась в ее глазах боль, и он не мог понять, чья это боль – ее или его, отраженная и бьющая вновь по нему.
– С тем, что мы доедем до гостиницы в Тихуана, где ты можешь выспаться, отдохнуть и набраться сил, – Круз, едва не спросивший, согласна ли она ехать дальше с ним, почувствовал, насколько провокационно-выпрашивающий ее согласие этот трусливо снимающий с него ответственность вопрос, и успел скрутить его в себе.
Иден несколько секунд молчала, словно ждала продолжения его слов, затем кивнула:
– Да, мне бы это не помешало.
Она повернулась и пошла к машине, а у Круза возникло чувство, что она уходит от него, исчезает в тонких линиях дождя и никакая сила не заставит ее ни вернуться, ни оглянуться, потому что этой единственной силой была любовь, которая так бесконечно долго раненой птицей то падала с небес, то взмывала ввысь, что было немыслимо, невозможно представить, что однажды ее сразит молнией и она погибнет. Понимание, что это уже случилось, не просто пришло – обрушилось – на границе собственного мира убеждений, принципов и веры в себя, в тот момент, когда он увидел, КАК Иден смотрит на фотографию, твердо держа ее в своих руках. Она хочет запомнить. Круз был совершенно уверен в этом.
Круз сел за руль, и повел машину вперед. Перед его глазами продолжала стоять Иден с фотографией того танцевального дня на пляже, а ощущение, что она застала их с Келли в постели, и не думало оставлять его. Это невыносимо. Он попробовал представить, что это он смотрит на фотографию, доказывающую связь Иден с… его братом, например… Это невозможно. Что Иден, с ее сердцем и душой, чувствовала, глядя на них? Боль, потерю и разочарование… Если она ощутила все это, значит, она все еще… Или он не ошибся, и птица их любви погибла, сраженная его метким выстрелом и павшая к ногам? Не ошибся, и Иден, всматривающаяся в фотографию, запоминающая ее, простилась в эти распадающиеся мгновения со своей любовью к нему? Как она выдерживает его, когда он и сам с огромным трудом это делает? Это немыслимо. Необратимость последствий собственных поступков и их страшная разрушительная сила отринула в сторону все его чувства, оставив лишь одно – вину. Она, притихшая и притаившаяся за осколками его самолюбия и остатками достоинства, окончательно смела их со своего пути и встала перед Крузом, требуя от него приговора. Он в отчаянии обратился к тем объяснениям, которые с такой убедительностью еще недавно высказывал Перлу, и теперь не нашел среди них ни одного, которое давало бы ему право оправдать себя. Он вернулся к тем выстраданным размышлениям, которые привели его в объятия других женщин, но теперь вся их казавшаяся прежде жизненность и вынужденность перестала быть законным исключением из правил, и обернулась разоблачением самообмана, срывающего с него маску и демонстрируя бывшего мужчину любимейшей женщины, легко и с удовольствием играющего в бондиану в ее родной сестрой.
Кто он для Иден сейчас? Источник страданий… Предавший, бросивший ее когда-то любимый и любящий мужчина… Вряд ли он может быть достоин ее доверия, ее любви и ее самой. Он бы тоже не доверился такому себе. Круз с болью подумал о том, что готов едва ли не радоваться тому, что в жизни Иден есть Джон. Джон, который одним своим чувством к Иден может поддержать ее… Который не лжет… Не отпускает просто так, но и не удерживает силой... Говорит, что она свободна… Который смотрит на нее так, и говорит о ней так, будто способен отдать за нее жизнь. А Иден?... Круз вспомнил, как стояла Иден на крыльце кафе и во всем ее облике было столько грустной мечтательности, что он почти не сомневался – она думала в те минуты о Джоне. Она смотрела на дождь, но ее лицо светилось такой нежностью, будто капли, долетающие до ее лица, были прикосновениями того, о ком она думала, а когда она поднырнула под дождь, грациозно наклонившись вперед, у Круза и вовсе появилось ощущение, что Иден не на расстоянии нескольких шагов от него, а там, где она может стать счастливой и с тем, кто может ей это счастье дать. Круз вдруг понял, что всерьез думает об этом еще и потому, что если Иден влюблена в Джона, то ей… нет, не легче, переносимее все то, через что она проходит из-за него самого.
Круз оглянулся на Иден. Она смотрела в окно в такой серьезной задумчивости, что он передумал было окликать ее, но в тот момент, когда он собирался отвернуться, Иден будто почувствовала его взгляд и посмотрела на него.
– Иден… Мне так жаль…
Иден, как ему показалось, с трудом сдерживая какое-то чувство, отозвалась:
– Мне тоже жаль, что я не поняла гораздо раньше всего того, что осознала сегодня.
– Иден… – Круз и хотел, и отчаянно не хотел говорить о самом трудном. Он вновь посмотрел на Иден. Она старалась держаться, но в выражении лица, во взгляде и даже в том, что она забыла снять ненужную уже куртку, проскальзывала такая усталость, что Круз ощутил всю неуместность и даже недостойность своего желания поговорить.
Иден спросила со спокойным вызовом в голосе, который отозвался в его сердце острой болью:
– Ты что-то хочешь мне сказать?... Или рассказать?
Круз не мог себе представить худший момент для своего раскаяния и оправдания перед Иден, всю ночь проведшей в дороге, и испытавшей недавно, в том числе и по его вине, сильнейший стресс, болезненный удар. Он ответил, стараясь одновременно следить за дорогой, и не выпускать из виду Иден:
– Если ты не захочешь после встречи с детьми оставаться в Мексике, то… предложение Джона очень… достойное.
Лицо Иден на мгновение прояснилось:
– Я тоже думала об этом. Джон, – ее голос вновь мелодично вплел это имя в бледнеющие рядом слова, – наверняка не в последний момент придумал предложить мне его, а значит, он все приготовил таким образом, что в дом можно приехать в любое время. Но все-таки, я… подумаю об этом лишь после того, как встречусь с детьми.
Круз почувствовал порыв поговорить с ней хотя бы о детях, о том, как они приедут к ним, и что скажут, но сдержался:
– Понимаю. В любом случае, пока ты не будешь полностью свободной, мне хотелось бы, чтобы ты была под защитой.
Иден уверенно отозвалась:
– Так и будет.
Она вновь вернулась к виду за окном, а Круз – к дороге. Они уже проехали по свободному для них коридору между двух кордонов, и были наконец-то в Мексике. В его Мексике, которая могла помочь ему вернуть себя. Но могла и лишить его последней надежды на это. Машина подбирала и пропускала под собой одну за другой мили дороги, оставляя их позади, а у Круза было такое ощущение, будто он перелистывает годы своей жизни в поисках не только того себя, который когда-то вызывал чувство гордости и уважения, и производил впечатление благородства и рыцарства, но и того, кто позволил разрушить в себе все это… Они с Иден молчали и Круз пытался вспомнить, найти тот самый момент… Они молчали и Круз перебирал эпизоды их совместного пути, что мелькали перед ним вместе со знаковыми дорожными отметками…
Они молчали до Тихуана. Они молчали, заходя в гостиницу. Они молча посмотрели друг на друга, расходясь по смежным номерам. На пороге комнаты Иден остановилась:
– Круз…
Круз смотрел на Иден.
– Мы преодолели границу. Завтра утром встреча с детьми… Похоже, что благодаря Кейну, Перлу, тебе и Джону пока все идет хорошо и без сбоев, – несмотря на усталый вид, в глазах Иден появились мягкие лучи, и Крузу показалось, что на сердце его стало на крохотную каплю надежды легче.
– Да, и надеюсь, что так будет и дальше. Я буду очень рад, если ты дашь себе выспаться перед завтрашней встречей. Она также важна для меня, как и для тебя, – он не мог помыслить о просьбе побыть рядом, пока она не заснет, хоть и мечтал об этом вчера, когда они только покинули временную стоянку и выехали на трассу.
– Спасибо, – Иден аккуратным, как ему показалось, движением, сняла его куртку, что так и продолжала согревать ее плечи, и протянула ему перед тем, как зайти в комнату и не менее аккуратно закрыть за собой дверь.
Круз принял куртку, и несмотря на всю боль и печаль, что так и пребывали в нем, его поддержало слабое утешение, что все действительно идет по плану, и что Иден свободна, и благодарит за это. Он еще какое-то время постоял, стараясь сохранить в сердце щедрую теплоту ее слов, а затем, сомневаясь, что заснет, решил все-таки хотя бы прилечь и подумать обо всем происходящем, о том, что он открыл и потерял, о том, как ему это найти, о том, что ждет впереди, и… об Иден…

* * *

Иден прикоснулась теплыми пальцами к его щеке, и весь ее жест был таким ласковым, а слова – полными сочувствия, что Джон вновь, в который уже раз, с открывшимся от рвущегося прощания сердцем, шагнул к ней, и медленно, бережно, чувствуя и замечая все ее ответные движения, начал обнимать ее, сначала проводя руками по плечам, слегка касаясь их, затем – ощутив ее руки, плавно проскользнувшие по его спине – охватывая ее всю, пропитываясь каждым ее изгибом, каждой волной ее волос, и – с восторгом понимая, что в ней нет никакого сопротивления, а лишь стремление навстречу к нему – пропустил легкие осторожные поцелуи, вложив в единственный поцелуй всю нежность и отчаянную влюбленность, глубокую любовь и страстное желание продолжения, наслаждаясь ответом…
Джон открыл глаза. В отличие от других снов, здесь продолжения не было, и от этого ему стало трудно дышать от не отпускающего под сумасшедшие сердечные ритмы волнения тела. Он решительно дошел до спортивного небольшого зала, облачился в свой тренировочный комплект и нагрузил себя привычными силовыми упражнениями, стараясь сосредоточиться на ближайших планах. Не помогло. Не переодеваясь и выйдя на прохладный после дождя сочный воздух, он размеренно, применяя и варьируя на ходу различные техники дыхания, побежал в сторону, противоположную «райскому» берегу, пока не понял, что перевыполнил норму в три раза сверх обычной. Не сработало. Он попробовал обдумывать вполне возможный следующий доклад, грозящий ему в случае повторного слушания на научном совете, но в нем было так много Иден, что он даже не рискнул продолжать думать об этом. Не подходит. Всерьез заинтересовавшись своей и не думающей прекращаться однозначной реакцией, Джон перешел на научный анализ того, что с ним происходит. Стало еще хуже. Или лучше? Он почти развеселился, несмотря на то, что все-таки надеялся еще справиться со своим состоянием, столь желающим воплощения сна наяву. Может, поразмышлять о временных и постоянных трудностях эксперимента в лабиринте?... Не вышло. Тогда о том кардинальном, выручающем в самые трудные минуты, когда нужно отвлечься и забыть на время вообще обо всем – о проблеме поиска… Не получилось.
Что ж… Джон скинул обувь и пошел по приятно прохладному песку в сторону круто уходящего в океан мыса… Он встал на самой кромке резко вонзающегося в стремительную глубину океанских волн обрывистого склона, снимая с себя последнюю одежду. Перед ним раскинулся вернувший ему надежду океан. Джон мысленно вернулся в точку пробуждения ото сна, с силой оттолкнулся от берега, и свободно набирая скорость в восторженном полете, с наслаждением погрузился в объятия волн, откуда вынырнул через минуту в таком блаженствующем состоянии, что еще немного расслаблено полежал на мягкой воде, улыбаясь нежно-облачному небу…
Через полчаса он, вдохновленный и готовый к следующим, возможно, тоже бессонным суткам, быстро составил текущий отчет, подготовил несколько планов, сделал обычные звонки, в общем, в рекордные сроки изобразил обычную рабочую деятельность, размышляя одновременно над важными предстоящими делами и, еще через час с новыми силами переходя непосредственно к ним.
Джон с привычной, годами выработанной тщательностью, и вниманием к деталям изобразил схему своего предполагаемого доклада в защиту Иден, продумывая всевозможные варианты дискуссионного потока, предполагаемую сеть самых опасных, глупых (что тоже опасно) и каверзных вопросов, домысливая и оттачивая на этой основе не только текст, но и разработав взаимозаменяемые в случае самых неприятных неожиданностей ответы. В остальном ему придется полагаться на быстроту своей реакции и интеллект. Джон придирчиво оглядел схему и, подкорректировав несколько вопросов, и разбавив ответы быстрыми шаржами на основных претендентов, угрожающих подорвать его надежды на благоприятный исход, пришел к выводу, что меньше всего он предпочел бы видеть своим противником и основным оппонентом самого себя.
Джон некоторое время поразмышлял о вполне возможных сбоях в планах, но не нашел пока никаких причин даже для несерьезного беспокойства. Он решил, что новости из-за границы лучше подождать в родительском доме и, прихватив с собой схему, в несколько приподнятом настроении пошел к своему катеру.
Войдя в дом, Джон с удовольствием прислушался к его живым звукам, сопровождающим его когда-то счастливое детство в большой семье: уютное тиканье часов в библиотеке, и размеренное, с серебристым полузвоном, отделяющим получасовое время – в гостиной; мягкий шелест штор, подвластных дуновению сотканного из пауз вечного сквозняка, причиной которого был излишне вычурный вентиляционный ход, поражающей когда-то его детское воображение, придумавшее игру в лабиринт; открытые двери комнат как будто тоже заполняли своим молчаливым приглашением вкусное пространство свежего воздуха.
Джон понял, что приехал очень вовремя, когда музыкально пропел звонок и на пороге он обнаружил курьера с выполненным уже заказом. Несмотря на нетерпение, Джон сначала поднялся наверх, и лишь затем аккуратно распаковал пакет. Несколько долгих секунд он рассматривал то, что так красочно описывал и объяснял, какого именно эффекта он хочет, и, налюбовавшись результатом, расположил вещь на подходящем месте; подумал немного, достал тонкий блокнот и на страничке, извлеченной оттуда, написал, с волнением упираясь в паузы поиска подходящих слов, извинительную записку, и прикрепил ее булавкой, которую нашел в одном из нижних ящичков.
Услышав ожидаемый сигнал, он поспешил вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и с волнением поднял трубку.
– Да?... Когда?... Как она выглядела?... Где ты сейчас?... Дальше следить опасно, тем более есть подозрение, что он тебя вот-вот заметит, если не уже… Побудь там пока как наблюдатель… Да, я перестраховщик. Напомнить о береге Онтарио?... Что, тоже не в силах забыть?... Так вот, если в нашем случае хоть что-то приведет даже к приближенно подобному, я тебе покажусь скромной тенью того, кого ты видел в деле, ставшем для тебя уроком. До связи.
Джон со смесью облегчения от услышанного, волнения за Иден и досады на себя за несдержанность и напрасное упоминание о том давнем случае, положил трубку и задумался. Значит, они благополучно едут явно в сторону… Джон прислушался. К знакомым звукам примешался вполне узнаваемый, но которого здесь на данный момент быть не должно: деловитое шуршание шагов по гравию на дорожке, ведущей к дому. Джон одним прыжком достиг окна, увидел, кто именно вот-вот нарушит его уединение, стремительно переместился к полированному столику, одним ловким движением спрятал белый парус конверта в только ему известную щель между двух панелей, за замысловатой статуэткой, стоящей ближе к стене, и совершив еще один прыжок, оказался за дверью, которая через мгновение медленно открылась после поворота в ней ключа. Джон в удивлении и крайнем возмущении от такой наглости чуть приподнял брови и, дождавшись, когда мужчина войдет, с лавинным грохотом сильным толчком закрыл тяжелую дверь за его спиной.

© OlGal, 2013

Сообщение отредактировал OlGal: Вторник, 07 мая 2013, 19:36:42