Записки новичка

Какое-то время ничего не происходит. Я лежу прислушиваясь к себе, но ничего особенного не ощущаю, а затем внезапно меня пронзает такая боль, что мое тело выгибается дугой над кроватью. Мне кажется, что меня парализовало, я не могу не только кричать, но и просто вдохнуть воздух. К счастью, через пару секунд меня отпустило, и я бесформенным кулём рухнула назад, пытаясь отдышаться.
- Ну как тебе? Новейшая разработка! - с такой гордостью, словно сам ее создал, похвастался Нейгер. - Подожди, это только начало. Приступы будут становиться все дольше, а промежутки между ними все меньше. Во время пика, а это произойдет где-то минут через двадцать, активная фаза будет длиться до тридцати секунд, а промежутки сократятся до трех минут. Поверь, это очень неприятно.
- Тебе-то откуда знать? - переводя дыхание, спросила я. - Или на тебе это тоже испытывали?
- Шутишь? Ну-ну. Шути-шути. Через час действие препарата закончится, но ты не волнуйся, у меня есть еще. Как только захочешь все это прекратить, скажи мне где диск и я вколю тебе антидот.
Он откинулся на спинку стула, устраиваясь поудобнее. Жаль, но я такой возможности была лишена. Да мне уже становится и не до того. Я чувствую, как глубоко внутри, вновь растет и расширяется нечто, названия чему я не могу подобрать, и через секунду, меня вновь сковывает боль.
Следующие полчаса прошли именно так, как он и предсказывал. Приступы становились все дольше, а промежутки все меньше. Нейгер особо разговорами не донимал, с интересом наблюдая за мной, и видимо ожидая, что я сама сделаю первый шаг. Ну а я была занята в основном тем, чтобы дышать. Страшнее всего была не боль, хотя она буквально выламывала все кости, но опасность задохнуться. Я чувствовала себя так, словно меня методично и жестоко пытаются задушить, одновременно растягивая на дыбе.
- Интересно, на сколько хватит твоего сердца? - задумчиво поинтересовался Джон.
- Если тебе действительно от меня что-то нужно, то вряд ли со мной случится непоправимое, до того, как ты это получишь, - задыхаясь, парировала я. - Ну а некоторые неудобства, я уж как-нибудь перетерплю.
Но несмотря на браваду, чувствуя я себя не лучшим образом. Сердце бьется как загнанное, все тело покрывает холодный, липкий пот, и в промежутках между приступами наваливается такая слабость, что я еле шевелю языком.
К исходу первого часа, я оказалась совершенно вымотана, и когда приступы прекратились, я лежала на кровати беспомощной тряпкой. Теперь, меня даже привязывать не было бы необходимости, я все равно не могла пошевелить ни рукой , ни ногой.
Нейгер подарил мне минут пятнадцать без боли, и предпринял еще одну попытку уговорить меня:
- Мне ведь не доставляет удовольствия мучить тебя. Но ты не оставляешь мне выбора. Скажи, где диск, и все закончится.
Но не дождавшись ответа, он потянулся, встал, и взяв очередной шприц, вновь направился ко мне. На меня навалилась волна дикого ужаса. Точно знаю, что еще один сеанс я не выдержу, но не могу избежать того, что меня ждет. От полнейшего бессилия и невозможности что-либо изменить, из глаз помимо моей воли, потекли слезы.
- Н-ну, это не серьезно, - поморщился Нейгер. - Ты же сильная девочка. Просто скажи где диск.
- Я не могу сказать тебе то, что ты хочешь.
- Почему? - он ласково провел ладонью по моей щеке, вытирая слезы. - Ты боишься Мэдлен?
- Все боятся Мэдлен.
- Только не я.
- А зря.
- Она ничего тебе не сделает. Обещаю.
- Я больше боюсь шефа.
- А его-то почему? - удивился Нейгер. - Ты просто выполняла приказ. Ты не могла знать, и ты не виновата.
- Еще как могла, - подумала я про себя. - Прямо печенкой чуяла.
- Помоги мне, а я помогу тебе, - продолжал тем временем Нейгер. - Я замолвлю за тебя словечко. Мы вернемся в Отдел, и все будет нормально.
Он немного помолчал, и задумчиво предложил:
- Может, ты хочешь чего-то взамен лояльности? Меньше заданий, больше выходных. Человеческого отношения? Мы готовы пойти на некоторые уступки.
Какая ирония. Человеческое отношение! Похоже это именно то, чего я никогда не получу от Мэдлен, даже в благодарность за все перенесенное ради нее.
- Кто ты вообще такой? - удивленно спросила я.
- Очевидно, тот, кто может всё это устроить. Но мне нужен диск.
Я хочу ему поверить. Я очень хочу ему поверить. Поверить в то, что все это возможно. В то, что пытка прекратится и мы вернемся в Отдел. Что будут выходные и человеческое отношение. Я очень хотела, и я поверила ему.
Но... я не могу предать Мэдлен. Просто не могу. Если бы она отдала мне приказ - одно дело. Приказ можно отменить другим приказом. И приказ шефа вполне подошел бы. Но она меня попросила, и это все меняет. Я соврала Нейгеру. Я не боюсь Мэдлен, вернее боюсь конечно, но не это является причиной того, что я не скажу ему ничего. Я не могу предать ее доверие. Она выбрала меня. Пусть даже зная, что со мной будет, если я попадусь - все равно. Я согласилась на это добровольно, сама. Меня никто не заставлял, и я скорее умру, чем подведу ее.
- Знаешь, я пожалуй откажусь от твоего щедрого предложения, - и от осознания того, что я отказалась от последней возможности оттянуть мучения, слезы еще сильнее потекли из глаз.
С лица Нейгера медленно сползло сочувственное выражение и сменилось на холодно-равнодушное:
- Как скажешь, дело твое, - разочарованно произнес он и не церемонясь, воткнул шприц мне в руку. На этот раз у меня не было сил даже на рывок.
Следующий час я помню смутно. Местами, я теряла сознание, но всякий раз Нейгер вытаскивал меня из блаженного небытия, и вновь начинался тот же ад - по кругу. Одно хорошо, мне уже было наплевать на его психологические игры. Я вообще мало что замечала вокруг себя, сосредоточившись на том, чтобы дышать.
Возможно поэтому, я пропустила момент, когда дверь распахнулась и на пороге возник Курт, застав врасплох не только меня но и Нейгера. Через секунду уже свалившегося со стула, скуля и зажимая потянувшуюся было за пистолетом и простреленную Куртом руку.
Затем мне опять стало ни до чего, и в следующий раз когда я очнулась, Нейгера в комнате уже не было, а Курт отвязывал мои затекшие и ободранные в кровь об ремни, руки. Чуть отдышавшись, я показала ему глазами на шприцы, лежащие на столе и чуть слышно прошептала:
- Антидот.
Но Курт лишь несогласно покачал головой:
- Нет, это тебя убьет. Антидот есть у меня. В фургоне.
- Откуда?
- Мэдлен позаботилась.
Он снял с себя куртку и накинул мне на плечи.
- Идти сможешь?
Я кивнула и попытавшись встать с кровати грохнулась бы носом в пол, если бы не успевший подхватить меня Курт - ноги совсем не слушались.
Он поднял меня на руки и понес в фургон, по дороге оправдываясь:
- Извини что так долго. Сигнал пропал, мы не могли тебя найти, нам пришлось прочесывать местность.
Я оставила его извинения без ответа. Я все еще не знаю, кому могу доверять. И даже упоминание им Мэдлен, и его необъяснимое возникновение здесь, меня не успокоили. Только она может отменить свой приказ, пока не увижу ее - буду молчать, и всех считать потенциальными врагами.
Курт, как и обещал, вколол мне антидот и я почти моментально уснула, пригревшись под его курткой и привалившись к его же плечу.

Сообщение отредактировал DeJavu: Пятница, 06 октября 2017, 21:35:10

По приезду в Отдел, несмотря на то, что в общем-то я уже чувствовала себя вполне сносно, Курт отвел меня в медблок и оставил там на попечении врачей. Меня успели осмотреть, померить давление и что-то еще вколоть, а затем в медблок быстрым шагом вошла Мэдлен и скомандовав: "Оставьте нас", остановилась напротив кушетки, на которой, свесив ноги, сидела я.
Секундного взгляда, брошенного мною на привычно-холодную и бесстрастную Мэдлен, хватило мне чтобы осознать, что похоже я абсолютно неверно оценила ситуацию. Мэдлен - предатель? Как мне вообще могла прийти в голову подобная чушь? И дело не в том что сейчас мы в Отделе и она не хочет компрометировать себя, и потому притворяется, что встречи у нее дома и личной просьбы не было. Нет - просто сказка закончилась. Мне слишком многое сказали её глаза - холодные, умные, проницательно-насмешливые. Именно они привели меня в чувство. Вот это - настоящая Мэдлен, а то что было в ее квартире всего лишь фарс. И как я могла хоть на секунду поверить в нее - ту?
Я угрюмо молчу и исподлобья смотрю на нее, не собираясь сама ничего спрашивать. И Мэдлен дождавшись, пока мы останемся одни, заговорила первой:
- Молодец Мари, ты отлично справилась с заданием.
Я уже многое поняла и поэтому ее слова о задании не стали для меня шоком и удивили гораздо меньше, чем могли бы. Значит, я права и ее просьба - лишь спектакль. Игра в кошки-мышки, где я исполнила роль простой серой мышки, а Мэдлен сыграла на моих слабостях и желаниях, которые, похоже, для нее не являются секретом. Она показала мне то, что я хотела увидеть. Выходит, не было никакой личной просьбы, а каждое ее слово и выражение лица во время нашего разговора было выверено и взвешено, чтобы в итоге вызвать у меня именно ту реакцию, что ей нужна.
Очень неприятно чувствовать себя настолько управляемой и предсказуемой. Но с другой стороны, что я могла противопоставить психологу такого уровня как Мэдлен? У меня просто не было шансов.
- С заданием значит? - не скрывая сарказма в голосе, переспросила я, желая дать понять, что все поняла.
Мэдлен словно в крайнем удивлении приподняла бровь, спрашивая:
- А что еще это могло быть?
Вот значит как. Ясно. Я конечно этого ожидала, но столь беззастенчивое вранье, меня все же неприятно поразило. Ну что ж, проехали.
- Кто такой Нейгер? - соглашаясь и принимая ее правила игры, хмуро спросила я.
- Он предатель.
- Правда? А он сказал, что предатель вы. Не прямо, но это подразумевалось, - чуть запнулась я.
- В самом деле? - с хорошо скрытой насмешкой уточнила Мэдлен. - И ты ему поверила?
- Да, - не стала отпираться я, зная по своему горькому опыту, что врать ей бесполезно.
- Почему же тогда не дала ему то, что он хотел?
Пожалуй, это самый трудный и неловкий вопрос, который мне задавали за все время моего пребывания в Отделе. И я просто молчу и стараюсь не встречаться с ней взглядом, испытывая желание провалиться куда-нибудь поглубже, уровень так на восьмой. Врать ей я не могу но и сказать правду вслух - для меня тоже невозможно и немыслимо.
- Я-ясно, - понимающе протянула Мэдлен. Ей мои слова без надобности. Она и так все понимает и знает о моей наивной, глупой, необъяснимой привязанности к ней, раз уж использовала ее в своих целях.
И от того, что до меня наконец это дошло, краска стыда медленно залила мне щеки. А Мэдлен ни слова больше не сказав на эту тему, за что я была ей безмерно благодарна, продолжила объяснение:
- Мы уже некоторое время знали о Нейгере и о том, что он сливает информацию, но у него сильные покровители, а у нас не было доказательств.
- И вы все подстроили?
- Именно. Диск был приманкой. Группа вела тебя всю дорогу, устроив так, что Нейгер потерял тебя перед аэропортом, а когда диск был уже в безопасности, устранилась и позволила ему тебя взять.
- К чему такие сложности? Не легче ли было позволить ему узнать где диск и взять с поличным?
- Он не стал бы светиться сам, а просто доложил тем, на кого работает его координаты, и сам вернулся бы в Отдел. Цель операции не была бы достигнута.
- Если все так, как вы говорите, то почему я не замечала слежку?
- Тебя отслеживали по датчику, у группы не было необходимости постоянно оставаться в зоне видимости. Ну и кроме того, это вопрос опыта, а у тебя его пока явно не достает для самостоятельной работы. Кстати, это одна из причин, почему мы выбрали на эту роль тебя.
- Одна из причин? А какие другие?
- Твоя склонность держаться под пытками до последнего. Тебя для этого просто нужна правильная мотивация.
- Правильная мотивация? И какая была на этот раз? - язвительно осведомилась я.
И лишь задав вопрос, я поняла, что он явно был лишним. Я и сама знаю ответ, ибо вот она, мотивация, стоит передо мной и иронично улыбается. Она прекрасно знала, что попроси она меня о чем-то лично, и я в лепешку расшибусь, выполняя ее просьбу. И это, а вовсе не моя склонность держаться под пытками и недостаток опыта, явилось главной причиной. Я конечно не думала, что смогу скрыть от нее свое отношение... Нет, буду честной, пожалуй думала что это незаметно, вопреки все рациональным доводам приводимым мной самой себе. И даже когда Аннет буквально ткнула меня носом, прямым текстом обвинив в том, что я благоговею перед главным психологом, я и на это умудрилась закрыть глаза. Просто я не видела то, что не хотела видеть. Но теперь смысла притворяться нет. Я знаю, что она знает, и чувствую себя так, словно меня застукали за чем-то очень неприличным, а кроме того, смешной и жалкой одновременно.
Но хуже всего даже не это, а то что я с ужасом понимаю, что повторись ситуация, и я вновь с радостью наступлю на те же грабли. Не важно, как она со мной поступает, я ничего не могу с собой поделать - это выше меня.
Недавно посетившее меня желание провалиться поглубже, усилилось многократно. Я даже непроизвольно заерзала под ее взглядом, но усилием воли заставила себя сесть ровно и держать удар.
К счастью, и на этот раз, видимо поняв по моему несчастному лицу, что вопрос вырвался у меня случайно и я вовсе не хочу услышать на него ответ, она ограничилась лишь снисходительной улыбкой. И я спеша поскорее уйти от скользкой темы, и в то же время самим своим вопросом невольно признавая, что несмотря на недосказанность, мы обе все понимаем, я поинтересовалась:
- Но если вы знали, что я вас не предам, почему было просто не сказать мне все как есть? К чему этот обман? Вы все равно мне не доверяли?
По легкому отрицательному кивку, я поняла, что не угадала, и выдала еще одну версию:
- Вы не доверяли моим актерским способностям?
- В некотором роде, - на этот раз согласилась Мэдлен. - Получилось бы у тебя разыграть полное неведение? А пойми Нейгер, что ты, а значит и Отдел в курсе, скорее всего он убил бы тебя, а сам исчез.
Мне ничего не оставалось, как соглашаясь со справедливостью сказанного, кивнуть, но у меня уже настолько накипело, что я не удержалась:
- Мэдлен, могу я вас кое о чем спросить?
По выражению ее лица, я поняла, что спросить-то могу, но не факт, что услышу желаемое.
- А это обязательно, постоянно использовать меня втемную?
- Разве тебе так было не легче?
- Тогда, возможно да. Сейчас - нет.
- Ты чувствуешь себя обманутой? Но ты лишь позволила себе, обмануть саму себя. К слову сказать, тебе были даны все возможности оторваться от слежки. Конечно, позже, тебя все равно отследили бы по датчику, но оторваться ты могла. Ты не воспользовалась этой возможностью, в основном потому, что о самой слежке и не подозревала. Что ж, в следующий раз будешь внимательнее. И о Нейгере. Не попасть к нему в руки, у тебя также были все шансы. Обвинять тебе, кроме себя самой - некого.
- Тогда в чем смысл? Если бы я засекла слежку и ушла от Нейгера, вся ваша затея разлетелась бы как карточный домик.
- Конечно. Но я знала, что для этого у тебя слишком мало опыта. Считай это задание работой над ошибками.
Я чувствую себя как котенок, которого извозили в им же сделанной луже. Противно. Но она права. Я могла сделать их всех, но думала не о том. Нужно было получше сосредоточиться на текущем моменте, а не морально рефлексировать. Еще один щелчок по носу. Болезненный, но не смертельный. И чисто из вредности, понимая, что все равно ничего этим не добьюсь, я буркнула:
- И все же, легче работать, когда знаешь, что тебя ждет.
К моему удивлению, Мэдлен не оборвала меня, а развила тему:
- В Польше, во время операции с Новаком, ты знала. И это тебе не помогло, скорее наоборот. К сожалению, это не твой вариант.
- Но это не мешает вам меня использовать? - ехидно поинтересовалась я.
- Не мешает, - согласилась она, и судя по веселым искоркам в глазах, этот разговор ее немало забавляет. Чего не могу сказать о себе.
- Значит, это продолжится и дальше, - констатировала я.
Мэдлен чуть пожала плечом:
- Нравится тебе это или нет, но ты будешь работать на благо Отдела. Тем или иным способом. Обманывая тебя, легче добиться требуемого результата. Но если тебе это так претит, есть и другая возможность. Как только ты осознаешь, что Отдел всегда прав и никогда не ошибается, возможно, необходимость в таких методах отпадет сама собой. Все зависит от тебя. Если хочешь, это вопрос доверия.
- То есть, вы требуете от меня безоговорочного доверия и преданности?
- Именно.
- Трудно доверять Отделу, зная что меня обманывали, обманывают и если понадобится, будут обманывать и впредь. И разве я давала повод сомневаться в моей преданности?
- Ты не понимаешь. Дело не в том, что ты делаешь, а в том, что ты при этом думаешь и чувствуешь. Меня не устраивает не твое поведение, а твое отношение к ситуации. Ты работаешь потому, что тебя заставляют, из страха перед наказанием. Но если бы ты была внутренне убеждена в правоте Отдела, и полностью, не только поступками, но и мыслями, ему верна, то смогла бы обмануть Нейгера, даже зная что он предатель.
Я с сомнением покачала головой:
- Вы же сами сказали, что актриса из меня никакая.
- Дело не в актерских способностях. Кстати, у тебя с ними все в порядке. А в том, что подсознательно ты не хочешь их применять. Вспомни Новака. Кипя негодованием на "жестокий" Отдел, заставляющий тебя быть шлюхой, ты не смогла сделать вообще ничего. Но пребывая в святой уверенности, что спасаешь Аннет, десять минут спустя, не моргнув и глазом, ты соблазнила охранника.
- Это что, тоже все было подстроено? - ошеломленно констатировала я.
- А у тебя какие-то претензии? - хладнокровно парировала Мэдлен. - Ты не можешь или не хочешь переступить черту и не соотносишь себя с Отделом. Внутренне - ты сама по себе, а Отдел всего лишь досадное обстоятельство, которое ты не можешь изменить и просто подчиняешься ему. Тебе это мешает. Отдел не обстоятельство - он твоя жизнь. Тебе нужно принять это. Отсюда все твои проблемы.

Я в молчаливом изумлении смотрю на Мэдлен. Мало того, что она выслушала мои претензии, она еще и предлагает мне возможность изменить ситуацию. Ее ипостась психолога, сегодня явно перевешивает, во всяком случае по отношению ко мне. Ну что ж, все что угодно только не обсуждение моего отношения к ней, лучше поговорим о моем отношении к Отделу.
- А вам не все равно, что я думаю и чувствую, раз уж вы добились беспрекословного подчинения?
- Мне все равно. А вот тебе видимо нет, раз ты подняла этот вопрос. И кстати, почему у тебя такое неприязненное отношение к Отделу? Из-за того, как ты попала сюда? Но теперь, зная то что ты знаешь, ответь себе честно - разве могли мы поступить по другому? Да, наши методы могут быть жестким и иногда весьма, но у нас нет выбора и тебе это прекрасно известно. Возможно, слова о спасении невинных жизней звучат высокопарно и уже набили тебе оскомину, но от этого они не перестают быть правдой.
Первый раз Мэдлен говорит со мной так искренне и откровенно. Я ищу и не нахожу в том, что она сказала никакой неправды. Хочу найти, но знаю что она права. И мне это не нравится. Согласиться с ней, значит окончательно признать свою жизнь неотделимой от Отдела, а я видимо действительно оттягиваю этот момент. И вот, судя по всему, он настал. Ведь и на самом деле, цели Отдела не так уж плохи. Бывали моменты, когда я и сама гордилась принадлежностью к чему-то столь хорошему. Правда, все портят его методы, но и здесь, я скрепя зубы, по большому счету согласна с Мэдлен - иначе нельзя, просто не получится. Так может она права? И мне нужно не просто терпеть свою жизнь и пытаться выжить, а полностью принять ее? Если посмотреть под этим углом, то Отдел может... нравиться? Может это и есть тот пресловутый следующий уровень сознания, когда работать начинаешь не из-за страха, а из внутреннего убеждения? Сложно представить, что например Майкл, чего-то боится, а он один из лучших оперативников Отдела. А Мэдлен? Ей-то чего бояться? Она-то уж точно работает не из страха.
И все же подавляющее большинство в Отделе мотивирует страх, а мне прямым текстом предлагают нечто другое, и, правда весьма смутно, обещают в случае если у меня это получится, изменить ко мне отношение. Если честно, я не знаю, как мне ко всему этому отнестись.
Только что, меня знатно обломали, все мои надежды, что меня поставили на отдельную ступеньку, оказались чистейшей воды манипуляцией, и вот тут же вновь дают надежду на какое-то особое отношение.
Как поступил бы на моем месте любой нормальный человек? По меньшей мере насторожился бы и послал нафиг. А как поступаю я? Надежда вновь пускает во мне корни. Я неисправима.
Работать мне на них или нет - здесь ничего не поменялось. У меня как не было выбора, так и нет. Но вот делать это по-прежнему из под палки или добровольно, со всем своим рвением, не потому что заставляют, а потому что я так решила, потому что я так хочу - эта возможность появилась. Не то чтобы ее раньше не было, но Мэдлен как-то так хитро повернула разговор, что получилось именно это. Она дала мне выбор. И на этот раз он действительно есть. Я могу продолжить работать как раньше, и ее это вполне устроит, по ее же признанию, ей это нисколько не мешает. И я могу принять Отдел, полностью, без остатка, отдав себя ему, и в этом случае, возможно, обманывать меня наконец-то перестанут, потому что нужды в этом уже не будет. Во всяком случае я поняла ее именно так. Вопрос в том, готова ли я заплатить такую цену?
- Иными словами, вы предлагаете мне полюбить свою работу, - резюмировала я.
- Можно сказать и так. Во всяком случае, окончательно принять свою судьбу.
- Я давно уже смирилась с тем, что мне придется жить и умереть в Отделе.
- Нет, не смирилась, - несогласно покачала головой Мэдлен.
- Вам виднее, - я не вижу смысла спорить на эту тему, я могу решить это только наедине с собой.
- Мэдлен, можно последний вопрос? - я спрашиваю разрешения, скорее отдавая дань вежливости, нежели потому, что это на самом деле необходимо, я ведь вижу что сегодня она снисходительна ко мне как никогда, а также чтобы показать, что злоупотреблять ее терпением я больше не собираюсь. - А если бы я отказалась в самом начале?
- А ты бы отказалась?
- Нет, но...
Она не сказала больше ни слова, но казалось весь ее вид весьма красноречиво вопрошал: "Ну так о чём тогда речь?" Шах и мат.
- И что дальше? - признавая это, спросила я.
- Ничего. Договор остается в силе. Оставшиеся четыре дня в твоем полном распоряжении.
И она вышла, оставив после себя легкий аромат духов и полное смятение в моих мыслях.

Ну Медди как всегда, спустила девчушку с небес на землю.

sma (Воскресенье, 08 октября 2017, 16:03:42) писал:

Ну да. Будет еще маленький кусочек, кое-что проясняющий.

Подняв глаза к открывшейся двери, Мэдлен с улыбкой поприветствовала вошедшего шефа:
- Хорошо что ты зашел, я как раз собиралась к тебе.
- Есть новости?
- Да, о Нейгере, - и отвечая на безмолвный вопрос шефа, добавила. - Все в порядке.
- Это временная мера, - не то возразил, не то констатировал Пол.
- Конечно, - не стала спорить Мэдлен. - Но он подобрался слишком близко, необходимо было срочно что-то предпринять.
- И ты его подставила?
- Да, - и отреагировав на ожидающий взгляд шефа, пояснила. - Информация по операции в Судане. Уровень Альфа. Полагается немедленная ликвидация.
- Джордж пришлет кого-то еще.
- Несомненно. Но ему придется начать все сначала. У нас появится время.
- Ты права, - согласился Пол.
И хотя больше между ними не было сказано ни слова, в напряжении витавшем между ними, и в безмолвных взглядах которыми они обменялись, казалось незримо присутствовало одно имя - "Эдриан".

Оставшись одна, Мэдлен некоторое время просто сидела, облокотившись на стол, положив подбородок на сцепленные пальцы рук и задумчиво глядя на монитор. Затем, словно решив что-то для себя, она открыла досье персонала, нашла файл Мари Леклерк, и вновь чуть помедлив, забегала пальцами по клавиатуре.

Эпизод 21. Знать. Помнить. Чувствовать.




Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко...

Ю. Энтин




Вернувшись домой, я первым делом смыла с себя грязь, пот и кровь минувших суток, заклеила порез на руке свежим пластырем и перехватив наскоро то, что нашлось в холодильнике, отправилась в постель, несмотря на всё происшедшее в общем-то в неплохом настроении. И с предвкушением заслуженных выходных, провалилась в сон.
В голове ярким светом взорвалась ослепительная вспышка...


Дом. Я дома. Я поняла это в ту же секунду, по охватившему меня, почти забытому чувству уюта, покоя и безопасности, и наконец-то отпустившему постоянному и оттого уже почти незамечаемому напряжению. И это почти счастье. Да нет, без всяких почти. Здесь и сейчас, я счастлива. Просто я очень давно не испытывала это чувство, и потому не сразу его узнала и поверила ему.
Субботний сентябрьский вечер. Только начинает смеркаться. Солнце еще не совсем скрылось за горизонтом, и сад за приоткрытым окном, через которое едва уловимо тянет далеким запахом горелых листьев и бодрящей свежестью вечера, окрашен в золотисто-оранжевые, медленно переходящие в багровую краску, тона. Ветерок едва уловимо колышет стоящий на подоконнике в старой вазе, букет астр. Тихо и уютно.
Я сижу в нашей гостиной на первом этаже, забравшись с ногами на небольшой диванчик, стоящий у стены. Сегодня утром, приехав домой на выходные, я обнаружила, у нас в гостях старого друга моего отца - Николаса Бергмана. Я много о нём слышала, но познакомилась вживую, только теперь. После того, как отец встретился с моей мамой и уехал в Россию, они не виделись долгие годы, но друг о друге не забывали.
Он приехал откуда-то из Северной Европы, и родители с ним общаются в основном на английском, которым оба владеют в совершенстве. Я же - лишь на примитивно-бытовом уровне. В чем конечно же сама и виновата, так как от попыток целенаправленно со мной им заниматься, отказалась категорически и уже давно. У меня совсем другие интересы в жизни, которым я посвящаю большую часть своего свободного времени, а зубрежки и в школе хватало. Я всегда считала, что если мне это будет нужно - подтяну, а пока нет смысла. О чем сегодня, пожалуй первый раз пожалела. И все же, в некоторой степени родители добились своего - английским я владею на порядок лучше моих ровесников. С самого моего детства, мать с отцом иногда переходили дома на инглиш, чтобы, как я теперь понимаю, незаметно и непринужденно приучить меня к нему. Этот способ дал результат, но на их взгляд недостаточно хороший, и они с одной стороны, иногда этим бессовестно пользовались, переходя на беглый английский, чтобы посекретничать, а с другой - чтобы меня поддразнить. И когда я, не понимающая и половины из того что они говорят, начинала возмущаться, мне в ответ раздавалось лишь ехидное: "Учи".
Обычно, я не люблю гостей, предпочитая чьему бы то ни было обществу, общество родителей, испытанных друзей ну и еще нашей черной немецкой овчарки Дика. Я по натуре интроверт и мне никогда не бывает скучно наедине с собой. И тем более сегодня, натосковавшись с непривычки вдали от дома больше чем за неделю, я предпочла бы провести выходные без посторонних, наедине с родителями, но как ни странно, Николас, вернее просто Ник, как он велел себя называть, мне понравился. С ним легко и просто. Редкий случай, когда мне не нужно хоть какое-то время, чтобы абсолютно свободно начать общаться с незнакомым человеком. Не то чтобы я была чересчур зажатой с кучей комплексов, но то что я открываюсь и начинаю доверять далеко не сразу - это правда. Так вот, времени с сегодняшнего утра мне хватило с лихвой, чтобы мы с Ником стали лучшими друзьями, даже несмотря на разницу в возрасте и языковой барьер. Ник знает русский примерно на том же уровне, что и я - английский, но нашему общению это как ни странно, не мешало, скорее наоборот, добавляло комических моментов и еще больше сближало.
Вот только Дику он не понравился, и овчарку пришлось закрыть в вольере во дворе. Из-за чего пёс с самого утра, почти не переставая, жаловался на несправедливость мироустройства. А сейчас что-то затих. Обиделся наверное, а может просто устал. Но ничего, завтра Ник уедет и его заточение закончится. Надо будет во искупление вины, сходить с Диком на прогулку к озеру.

Сумерки постепенно заполняют комнату, но свет включать никто не спешит. Мать с отцом развлекают Ника разговором, а я незаметно сижу в уголке, слушая мягкое звучание дружеских голосов и смех матери. Смысл разговора ускользает от меня, и постепенно голоса становятся лишь фоном, на котором мои мысли улетают все дальше и дальше, и в итоге остаётся лишь ощущение обволакивающей теплоты и уюта.
- Мариш, ты не заскучала там? - раздается голос отца, я вздрагиваю и осознаю, что едва не заснула.
- Нет, па, все нормально.
- Ну смотри, - чуть виновато, за то что пусть и вынужденно, но они исключили меня из своего разговора, согласился он.
Я лениво перебираю в мыслях множество возможностей, чем бы мне занять сегодняшний, еще далеко не поздний вечер, но в результате продолжаю просто сидеть здесь и про запас впитывать в себя домашнюю атмосферу.
Моей мечтой всегда был Суриковский университет, в просторечии попросту - "сурок". Но для того, чтобы ее осуществить, необходимо уже иметь художественное образование определенного уровня, и провинциальная художественная школа, которую я закончила параллельно с обычной, здесь совсем не подходит. И я сделала первые шаги на пути к своей цели, поступив в художественное училище. Родители были не в восторге от моего выбора, но неожиданностью он для них не стал - я рисую, сколько себя помню, посвящая этому занятию любую свободную минутку. И они не стали меня отговаривать, предоставив мне право решать самой, и дав возможность попробовать и понять, не ошиблась ли я в выборе. За что я им очень благодарна. И можно сказать, я была бы абсолютно счастлива, наконец занимаясь любимым делом, если бы не одно но. Я впервые уехала так далеко от дома, и ужасно скучала по городу, родителям, друзьям и Дику. Я конечно понимаю, что все это временно, я привыкну, обзаведусь новыми друзьями, и возможно, даже не захочу возвращаться назад, но пока мне нелегко.
Встряхнувшись, я решаю отбросить неприятные мысли и наслаждаться моментом, пока он длится. В конце концов, до завтрашнего вечера, когда мне нужно будет опять уезжать - еще целая вечность...

Но оказалось, что у будущего на меня совсем другие планы. Будущее... Очень часто нас ожидает совсем не то, о чем когда-то думалось и мечталось. Оно умеет разочаровывать и удивлять. Причем настолько, что нашей фантазии просто не хватило бы, чтобы вообразить то, что в итоге сбылось. Как оказалось, я не имела в запасе не только вечности, но и пары минут. В мгновение ока, моя жизнь навсегда разделилась на до и после. Я помню всё что случилось фрагментами, но в то же время на удивление четко, вплоть до запахов.
Распахнувшаяся от сильного удара дверь, и заполнившие гостиную черные силуэты людей, в масках и с оружием. Ник закрывшийся моей мамой и странные, приглушенные звуки выстрелов. Одновременно с этим, метнувшийся через комнату отец, сбивший меня на пол и прикрывший собой. Его обреченная, давящая на меня и вминающая в пол, неподвижная тяжесть. Влажная, липкая теплота под ладонями. Ошеломляющее осознание непоправимости происшедшего.
- Папа! Папочка!
Внезапно оборвавшийся вдалеке крик матери. Неправдоподобно громкий щелчок выключателя и заливший гостиную яркий, болезненный после полумрака свет. Цветное пятно рассыпавшихся по полу астр. Хруст осколков вазы под тяжелыми ботинками. Чужая речь, лишь с иногда понятными для меня фразами, скорее не из-за плохого знания языка, а из-за того, что я и не пытаюсь понять. Мозг почти отключился под огромным и всепоглощающим ужасом случившегося. Слишком молниеносно, невообразимо и неправдоподобно то, что происходит. И над всем этим витает безмятежный запах осенних костров, с едва уловимым привкусом крови и пороха.
И все же, одна из фраз, зацепилась за мое сознание: "The gal is alive", - "Девчонка жива" - это может быть только обо мне. Но я не успела осознать, что это может для меня значить, как чья-то сильная и равнодушная рука, оторвала меня от отца за шкирку как кутенка, и потащила за собой. Я кричу и отбиваюсь, но меня перехватывают так, что делать это становится почти невозможно и выносят во двор чуть ли не на руках.
На улице стемнело и я вижу лишь силуэты и стоящую у открытых ворот дома, большую машину. Нет, пожалуй даже фургон, со включенным мотором и горящими подфарниками. К нему-то мы и направляемся.
Краем глаза, в свете падающем из окна, я выцепила неподвижно лежащую тушку Дика в вольере. Так вот почему он замолчал и не поднял тревогу. Они убили его первым, сволочи! Я с новой силой задергалась в железных объятиях, но это ни к чему не привело. Лишь хватка стала совсем уж жестокой, выдавливая из меня остатки дыхания.
Нормально вдохнуть я смогла лишь в фургоне, где мой похититель толкнул полузадушенную меня на сиденье, подальше от двери и предупреждающе направив на меня палец, скомандовал: "Sit. And shout up!" Моих познаний в английском, с лихвой хватило, чтобы понять - мне велели сесть и заткнуться. Впрочем, вторая часть приказа, явно была лишней и видимо носила чисто превентивный характер, ибо пусть и не по своей воле, но заткнулась я уже давно.
Чуть отдышавшись, я затравленно огляделась и обнаружила что внутри мы не одни. Еще один такой же безликий мужчина в черном, при нашем появлении оторвался от монитора, по которому он внимательно за чем-то наблюдал, и бросив в мою сторону взгляд, похоже что-то спросил. Но мой конвоир, как мне показалось по интонации, ему не ответил, а скорее что-то приказал, не сводя с меня пристального взгляда, словно боялся, что стоит ему отвернуться - и я исчезну. И наблюдатель больше ни слова не говоря, открыл незаметную в стене панель, достал и протянул моему мучителю нечто, больше всего похожее на странный пистолет. Мой провожатый взяв его, вновь шагнул ко мне вплотную и не обращая внимания на мое сопротивление, схватил за горло и откинув голову, прижал пистолет к шее. Я ощутила укол, и за мгновение до того как на меня навалилась темнота, успела встретиться взглядом с до боли знакомыми карими глазами, глядящими на меня из под маски. Глазами Курта.

Сообщение отредактировал DeJavu: Вторник, 19 декабря 2017, 22:42:43

Я резко села на кровати, хватая раскрытым ртом воздух. Меня трясло. Но почему? Почему? Почему именно это?! Я предпочла бы все что угодно, только не эти воспоминания. Почему не счастливые моменты детства? Да любые другие. Но вспомнила я то, что причиняет мне невыносимую боль. Права была Мэдлен. Даже несмотря на то, что она преследовала свои цели, она поступила со мной очень милосердно, забрав мои воспоминания и заменив их на другие. И лишь теперь, когда они вернулись, я в полной мере это осознаю. Хочется крикнуть - верните все обратно, я хочу опять ничего не помнить!
Свернувшись клубком и зажав в зубах подушку, я сдавленно вою и давлюсь слезами. Знать и помнить - разные вещи. Очень разные вещи. Знать, помнить, чувствовать - безопаснее всего просто знать.
Я на секунду замираю, ибо от этой мысли в моей голове словно со щелчком становится на место еще один паззл. И вновь взрывается ослепительно яркая вспышка.


Я медленно, словно преодолевая сопротивление, открываю глаза. Белизна. Вокруг всё, абсолютно всё - белое, белое, белое. Болезненно яркий свет отражается от блестящих кафельных стен, большого, пожалуй даже огромного помещения. Множество фигур в белых халатах и масках, бесшумно и на мой взгляд бессмысленно, снуют каждый занимаясь своим, непонятным для меня делом, и почти растворяясь силуэтами на фоне стен. Белое на белом.
Я делаю попытку поднять голову, но она словно налилась неимоверной тяжестью, и мне это почти не удаётся. Получается лишь чуть приподнять ее, скосить глаза вниз и обнаружить, что я лежу на чем-то вроде медицинской кровати, одетая в некое, довольно куцее подобие ночнушки. Естественно белое. С короткими рукавами и даже не закрывающее колени. Руки и ноги привязаны к кровати широкими ремнями. Коричневыми. Я со смутным недовольством поднимаю взгляд выше, не желая видеть что-то выбивающееся из общей успокаивающей белой гаммы.
Медленно и равнодушно, взор скользит по правой руке, безучастно фиксирует иглу капельницы в ней, поднимается выше, останавливается на потолке и на какое-то время замирает.
Я понимаю, что нахожусь в незнакомом месте, среди незнакомых людей, и притом в весьма сомнительном положении. Но меня это не беспокоит. У меня словно бы отключили все эмоции, оставив при этом память и разум. Да, я всё помню. Помню неподвижного отца и как меня оттаскивает от него, словно щенка за шиворот, беспощадно-сильная рука. Помню внезапно оборвавшийся крик матери, чужую машину, мертвого Дика, человека в маске, укол. Я помню всё. Но ничего по этому поводу не испытываю. Словно мне оставили одну лишь констатацию фактов. Ни горя, ни ненависти, ни страха. Ничего. Абсолютный ноль эмоций. Меня не волнует где я, и что со мной происходит. Скорее напротив, эта белая, выхолощенная комната, удивительно подходит к тому состоянию, в котором я нахожусь. Меня не пугает даже то, что я понимая как мое нормальное поведение отличается от того, что я демонстрирую теперь, не нахожу в этом ничего странного, хотя уже одно это должно было показать, насколько сильно со мной что-то не так.
Физически я тоже не испытываю никакого дискомфорта. Я не хочу ни шевелиться, ни говорить, и вновь закрываю глаза. Звуков почти нет. Лишь мягкий, едва заметный гул, да редкое, чуть слышное, успокаивающее попискивание приборов.
Не знаю, сколько времени я провела в этом состоянии странной апатии, но внезапно из полузабытья меня выдернул резкий и неприятный звук, отдающийся эхом от стен и удивительно неподходящий этому месту - звук каблуков по каменному полу.
Я открыла глаза и увидела посреди комнаты тревожное темное пятно. Женщина в черном костюме, с красивым лицом, которое однако, чуть портит выражение холодной отстраненности. Её словно окутывает аура спокойной властности и неясной угрозы. И с ее появлением атмосфера в помещении незаметно, но сильно изменилась, стала напряженнее.
Я всё так же ничего не испытываю, но это вторжение, в ставшую уже привычной обстановку, меня смутно беспокоит. Она тем временем подходит ближе и с любопытством, чуть наклонив голову к левому плечу, смотрит на меня.
Нет, не с любопытством. Любопытство предполагает и некоторое дружелюбие, здесь же этого нет и в помине. Профессиональный интерес. Она смотрит на меня как ученый на лабораторную мышь.
Я не могу сообразить, нормально ли это - ничего не чувствовать? Может это так и должно быть, может нет, и меня это не трогает. Но эта женщина мне не нравится, насколько кто-то может мне не нравиться в моем странном состоянии. Мне неприятен ее холодный, препарирующий взгляд. Я хочу чтобы она ушла, и преодолевая апатию, отворачиваюсь в противоположную от нее сторону. Теперь мой взгляд упирается в белую кафельную стену, рядом с которой стоит моя кровать. И в стене все равно отражается темный силуэт, но все же это лучше.
Прохладные пальцы ложатся на мой подбородок и мягко но неотвратимо, поворачивают мою голову обратно. Почему она не хочет оставить меня в покое? Меня встречает мягкая, успокаивающая улыбка, но глаза остаются холодными, и я понимаю - улыбка лжёт. Отпустив меня, она подкручивает что-то на стойке капельницы, обернувшись командует: "Начинайте", и отступает вглубь.
А меня обступают белые фигуры и начинается ад. Кровать регулируют так, чтобы придать мне полусидячее положение и обклеивают меня датчиками. И где-то посередине этого действа, на меня обрушиваются внезапно вернувшиеся эмоции. Прежде всего - дикий страх. Я жутко боюсь всех этих людей, и того, что они со мной делают, что вполне естественно в том положении, в котором я нахожусь. И помимо страха - ненависть. Я прекрасно понимаю, что они имеют самое непосредственное отношение к гибели моих родителей, и ненавижу смертной ненавистью всё, на что падает мой взор в этом месте. Где-то на задворках сознания, затаилось и горе по потерянной семье, но здесь и сейчас, меня слишком занимают проблемы текущего момента, чтобы сосредотачиваться на нём.
Тем временем на голову мне надевают нечто вроде шлема и фиксируют так, что шевельнуть ей, я больше не могу. И через секунду мой мозг взрывается бессмысленной, хаотичной мешаниной мыслей, образов и звуков. Меня это жутко пугает. Инстинктивно я пытаюсь рвануться, но безуспешно, и я обреченно замираю и расширившимися от ужаса глазами, нахожу стоящую за белыми спинами темную фигуру. И именно на ней фокусируются все мои вернувшиеся чувства. Именно ее я боюсь и ненавижу. И как ни странно, только с ней, связана моя надежда на избавление от этого кошмара, и соответственно, хоть какие-то положительные эмоции в этом месте, ибо для меня нет никакого сомнения в том, что все остальные здесь - всего лишь статисты, инструменты, а командует парадом только она.
И все время, пока я была еще в состоянии, я не сводила с нее глаз, пытаясь выцепить ее взгляд, чтобы умолять прекратить все это. Но постепенно, тошнотворная круговерть образов затягивает меня. Нарастает сначала тупая, давящая боль, а затем и острая, простреливающая виски. Перед глазами все чаще вспыхивают огненные вспышки, а звон в ушах усиливается до совсем уж нестерпимого уровня, переходя в ультразвук. И последним, что я увидела, перед тем как окончательно провалиться в черное, бесконечно вращающееся ничто, был темный, с выражением холодной заинтересованности, равнодушный взгляд.

Очнулась я у себя в комнате. С усилием разжала намертво вцепившиеся в простыни руки, и пошатываясь побрела в ванную, где меня благополучно и вывернуло. Как я там говорила? Всё что угодно лучше чем мои предыдущие воспоминания? Ну да, ну да. Только что посетившие меня, если и не заткнули их за пояс, то во всяком случае идут вровень.
У меня такое чувство, словно кто-то там наверху, задался целью разбить все мои иллюзии или просто издевается надо мной. "Говоришь, Мэдлен проявила к тебе милосердие, забрав твои воспоминания? Ну так вот тебе, смотри как оно было. Всё еще считаешь, что она милосердна?"
По сути, она поступила неплохо, особенно если учесть, что выбора у нее и не было, но внешне это выглядело отвратительно и отталкивающе. Практицизм в чистом виде. И мне сейчас очень больно и неуютно. Но я вновь стараюсь оправдать ее. Судя по моим воспоминаниям, я с самого начала была под какими-то седативами. И хотя бы в этом, я пытаюсь найти хоть каплю хорошего к себе отношения или заботы с ее стороны, и убеждаю сама себя: "Ты только представь, во ЧТО превратилось бы твое пробуждение в Отделе и последующая процедура, если бы не это?" Но тут же с ожесточением одергиваю себя, не позволяя снова принять желаемое за действительное: "Просто твоя истерика мешала бы им работать. Вот и всё. А твоё душевное спокойствие никого не волновало. И меньше всех - её."
Но все же, нет худа без добра. Эти воспоминания немного отодвинули и затмили собой, вновь ожившее горе от потери семьи.
Нашарив в аптечке димерол, я проглотила сразу две таблетки, и зажимая раскалывающуюся от боли голову, поплелась в спальню. Но с содроганием глянув на разобранную кровать, решила - нет, хватит с меня на сегодня воспоминаний, спать я больше не буду. И тут же, к моему ужасу до меня дошло, что последний сеанс случился вовсе не во сне. Постанывая и придерживая готовую развалиться на части голову, я потащилась на кухню. Что-то я совсем погано себя чувствую. Просто на головную боль, которая нередко бывает у меня после того как я пытаюсь что-то вспомнить, это не похоже. Меня знобит и начинается кашель. Видимо, я банальнейшим образом простыла, после общения с Нейгером. Все-таки конец ноября не предназначен для лежания в холодном доме в одном топике. И значит, воспользоваться честно заработанными мною днями не получится. Обидно. А у меня были такие планы!
Заварив себе чай с лимоном, я опять отправилась в ванную, шерстить аптечку на предмет чего-нибудь от простуды. Совершенно ожидаемо не найдя там ничего - потому как мне и в голову не приходило купить нечто подобное, словно попадание в Отдел уже исчерпало все могущие случиться со мной в жизни неприятности и перенесло в другую реальность, где такие банальные вещи как простуда, просто не существуют, я все же легла спать. И к счастью заснула, пусть тяжелым, болезненным, на грани бреда сном, но без всяких воспоминаний. Хотя, казалось бы, чего теперь-то мне бояться? Самые страшные из них уже были. Но с другой стороны, я и раньше так думала, и кто знает, какой еще сюрприз может преподнести моя память?
Проспав без малого часов десять, на следующий день ближе к обеду, я все же смогла собраться и доползти до ближайшей аптеки и купить все необходимое. С этого момента, я хоть и потихоньку, но пошла на поправку.
И пользуясь тем, что в голове прояснилось, я раз за разом, вновь и вновь, мысленно прокручивала воспоминания, раскладывая их по полочкам. Но было бы большим преувеличением сказать, что я вспомнила все. Память вернулась ко мне как-то избирательно. Например интерьеры, виденные ранее лишь на плохо снятом видео, показанном мне Мэдлен в тот день, когда она открыла мне правду, теперь стали близкими и родными до последней черточки, но при этом, я так и не вспомнила, как звали мать и отца. Я помню, что уехала учиться далеко от дома, и что сильно там скучала, но понятия не имею, куда именно, и даже где конкретно жила сама. И как я ни стараюсь, перед глазами лишь всякий раз встает мутная пелена, словно на этих воспоминаниях стоит более сильный блок.
А меня неотступно терзает один вопрос. Несомненно, что в тот день, в нашем доме был именно Курт, в этом я не могла ошибиться, и скорее всего он был со своей группой. Конечно бывает по разному, но почти всегда - именно так, а это значит, что возможно, мне приходится работать с убийцей моего отца. И эта мысль не дает мне покоя. Я конечно и раньше знала, что это был кто-то из Отдела, но одно дело думать что это некто далёко-абстрактный и совсем другое - что это тот, с кем почти каждый день работаешь бок о бок и прикрываешь друг другу спину.
И я помимо воли, ибо прекрасно понимаю, что это знание ничего хорошего мне не принесет, пытаюсь вычислить, кто бы это мог быть, помимо самого Курта. Вполне вероятно, что за масками скрывались те, кого я сейчас прекрасно знаю, с кем вижусь и общаюсь чуть ли не каждый день. Неужели они ничего не чувствуют? Я всё понимаю, но чем больше я узнаю, тем мне тяжелее. Возможно, пройдет время и я сживусь с этой мыслью, но пока я не могу не думать, вспоминая знакомые лица оперативников: "Не он ли?" И я уже совсем другими глазами смотрю на тех, с кем отработала почти целый год.

Сообщение отредактировал DeJavu: Четверг, 21 декабря 2017, 22:24:40

Вот например Род Спенсер. Высокий, широкоплечий, атлетически сложенный. С русыми, чуть волнистыми волосами и мягкими чертами лица, он больше всего был бы похож на большого плюшевого мишку Тедди, если бы не... не угрюмость, нет, скорее постоянная погруженность в себя. Он всегда спокоен, молчалив, в работе безукоризненно точен, и я ни разу не видела как он улыбается. Говорит лаконично и только по делу, но при этом делает это совершенно свободно, без напряга, у него нет проблем в общении с людьми, просто он не хочет это делать тогда, когда без этого можно обойтись.
Курт, Спенсера пожалуй даже уважает. Во всяком случае неформально, командование группой в отсутствии Курта, само собой переходит именно к нему. И справляется он с ним так же чётко и немногословно, как и со всем, что он делает.
Я чувствую, что Спенсер хороший человек, но он меня необъяснимо напрягает. Есть в нем какой-то надлом. Мне кажется, что он несчастен в Отделе. Не то чтобы здесь хоть кто-то мог быть счастлив, но бывают те, кто приспособился лучше, и те кто хуже. А он всё держит в себе, и неизвестно в какой момент у него окончательно сорвет крышу. Не хотелось бы мне тогда оказаться рядом. Хотя возможно, я ошибаюсь, и его спокойствие и безэмоциональность есть обдуманное и взвешенное принятие обстоятельств, а вовсе не то, что я там себе напридумывала. Курт ведь тоже такой, но для него это выглядит естественно, а для Спенсера - нет.
С другой стороны я и сама не особо общительна, избрав для себя эту манеру поведения еще со времен моего провокаторства. Сначала вынужденно, а потом уже не в силах, да по большому счету и не желая выйти за рамки сложившегося обо мне мнения. Я была и оставалась одиночкой даже в группе. Ситуация начала потихоньку меняться лишь полгода назад, когда на смену погибшему Монро, пришел Чин Ли.
Возможно это совпадение, просто подошло время и я сама начала постепенно оттаивать, а возможно, в нашей группе, где собралось слишком уж много чересчур серьезно относящихся к жизни людей, не хватало именно такого как Чин Ли.
Скорее всего кореец, но я не уверена точно, да и какая разница? В Отделе национальная принадлежность никого не волнует, если только от нее не зависит выполнение задания. Чуть моложе двадцатисемилетнего Спенсера. Среднего роста, с отличной фигурой. Гибкий, пластичный, с плавной текучестью движений, как у хищной кошки, но при этом артистичный и аристократичный, и кроме имени и внешности ничем не отличающийся от типичного европейца. Его английский - безупречен, в отличие от моего, в котором все же слышится некоторый акцент. А насчет того, на каком уровне у него французский - я не в курсе, в Отделе и на задании, между собой мы общаемся на инглише, а кроме этого, я с ним нигде больше не пересекалась.
В нашей команде он оказался словно глотком свежего воздуха. Не легкомысленный, вовсе нет, он однако умеет так уместно и вовремя пошутить, что даже никак не отреагировав на его шутку, ты вовсе не чувствуешь себя неловко, а обстановка тем временем разряжается сама собой. И к жизни он относится настолько легко, насколько это возможно в Отделе. И мне это импонирует. Он такой, какой мне самой хотелось бы быть.
С его приходом, я по большей части стала работать вторым номером, а он, снайпер от Бога - занял моё место. Но я на него не в обиде, мне всё равно. В общем, пожалуй можно сказать, Ли мне нравится больше всех в группе. Не считая Курта. С ним у нас отношения особые, не подпадающие под категорию: нравится - не нравится. Слишком много нас связывает серьезного. Да - Курт это отдельная тема.

Ну и наконец Винс Тэйлор. Чуть за тридцать, он ближе всех по возрасту к Курту. Высокий, темноволосый, худощавый. С желчным и язвительным характером, довольно неприятный в общении. В самом начале, когда я только начинала работать, Тэйлор принял по отношению ко мне покровительственно-снисходительный тон. И тогда меня это не особо волновало. Я осваивалась, привыкала и втягивалась в работу. Но теперь, спустя почти год, меня это начинает раздражать. В последнее время я пару раз с трудом удержалась, чтобы не поставить его на место. Меня останавливает лишь то, что Курт сразу и жёстко пресекёт все выяснения отношений в группе. А я меньше всего хочу выступить в роли возмутителя спокойствия и заработать его недовольство. Я не хочу ссориться с Куртом и сама понимаю, что выяснять статус-кво лучше не на задании. Но помимо работы, мы больше нигде не пересекаемся, не свидание же ему назначать, чтобы набить морду?
Иногда, когда миссия того требует, с нами ездит и Дерек, но бывает это не постоянно, и полноценным членом команды я его все же не считаю. Но в свете волнующего меня вопроса, алиби и у него тоже нет.