8
Этот выходной день Круз проводил на работе. Накануне позвонил бывший напарник и срочно попросил встретиться по важному делу. Круз не был ни раздосадован, ни удивлён - он привык. Жаль было только отрывать свободное время от семьи; не так давно Круз находил в работе спасение, но сейчас каждая минута, проведённая вдали от жены и детей, казалась невосполнимой утратой.
Он сел за свой прибранный к выходным стол, взглянул на часы. Едва он, расслабившись, откинулся на спинку стула, как потекли навеянные местом, временем, мысли…
Год назад Круз точно знал, что такое счастье, так же точно, как знал, что для него оно уже недостижимо. Пока Уэстлокк не смог вернуть Иден.
Полгода назад врачи осторожно заговорили о возможности уже не ремиссии - впервые прозвучало слово «излечение».
Три месяца спустя Иден вновь вошла в дом на побережье.
Говорят, что, пока не побываешь на краю гибели, не научишься ценить жизнь.
Должно быть, со счастьем - то же самое. Пока не потеряешь его навсегда, не понимаешь, чем обладал. Теперь, стоило ему лишь мельком - на большее не хватало сил - оглянуться на те дни, когда до Иден нельзя было дотянуться, нельзя было позвать ее, когда она исчезла, растворилась в чужой женщине с холодными глазами, как он вновь почти переставал верить, что все закончилось. Едва он переступал порог дома, и она с беззаботно-лукавой улыбкой оборачивалась к нему, как к горлу подступал теплый комок, сгусток почти душащего счастья, в которое каждый раз - почти боишься поверить.
Он ещё помнил наполненные страхом, наполненные счастьем первые дни её возвращения домой.
Вот, она заходит в дом, оглядывается так, будто боится что-то не узнать, или боится, что что-то в этом доме не узнает ее. Он идет за ней следом, ждет, когда она заметит, что он уже разжег камин, когда спросит о детях, или усядется на диване и попросит чашку чая. Он ждет, когда она поверит, что вернулась.
Иден обнимает вернувшихся с бабушкой малышей - прячется лицом в платьице Адрианы, целует Чипа, тормошит их, смеется- а в глазах прячется страх, он видит, как неуверенны, робки ее жесты, как тщательно прячет она свою напуганность, отделенность. Он отзывает детей на кухню, усаживает за печенье, а вернувшись, молча подходит к Иден, одиноко стоящей у окна, обнимает ее. Она застывает лишь на миг, а потом, когда, обернувшись, порывисто прижимается к нему, он все еще безуспешно пытается поверить, что они вместе - и сделать так, чтобы в это поверила она. Похоже, ей это удается быстрее.
Теперь все иначе, и на фоне ровного, глубокого счастья почти незаметны всполохи тревоги.
Эти отдельные точки, пики страха - от взгляда, который на миг, кажется ему, вдруг подернулся отстраненной неживостью, от на миг прижатой ко лбу ладони…
Вот, Иден, собираясь куда-то, прикладывает к вечернему платью винного цвета сначала брошь, затем колье, а он злится на себя, потому что ему чудится, что она чуть долее, чем это необходимо, задерживает взгляд и руки на драгоценностях, или что чуть слишком поблескивают в зеркале ее глаза.
Еще сильнее он злится, когда Иден беззаботно предлагает Джулии завезти к ним Саманту, поиграть с малышами в ее выходной день.
- Круза не будет, и мы сходим на пляж или…
Он стискивает зубы в ожидании следующей фразы Джулии. И не ошибается. Теперь остается только попытаться не увидеть, как Иден с беспомощной смелостью спрячет понимание. А еще: быстро отвернувшись, небрежно провести рукой по глазам.
Консультировавший Иден психотерапевт предупредил его, как вести себя, когда Иден захочет поговорить о выпавшем из ее жизни отрезке, о том, что изменилось с тех пор временно, а что - навсегда.
Но Иден никогда не говорит об этом. Словно запретила себе помнить что-либо из тех дней, как будто просто вернулась из длительной, тяжелой командировки. Он понимает ее, он сам пытается спрятаться от правды.
Как нужно, как остро-необходимо поверить, что ничего не было, что ничего из того, о чем все еще рассказывает история болезни Иден Кепвелл Кастилио, не происходило, не могло произойти. Не с его Иден.
Наконец, дверь отворилась, вошёл Билл. После тёплого рукопожатия и пары общих фраз он начал:
- Круз, я не побеспокоил бы тебя, если бы это не было действительно важно.
- Ты всегда можешь ко мне обратиться, я...
Но Билл остановил его.
- Посмотри это.
Круз открыл папку, быстро пробежал глазами содержимое.
И сердце его упало.
Строчки файла были такими же сухими, деловитыми, предельно информативными, как если бы речь шла о повышении курса на токийской бирже. "Диссоциативное расстройство личности", и "медикаментозный курс, психотерапия", и, наконец, "клонирование в целях ..."…
Прочитанные термины, диагнозы упорно отказывались укладываться в сознании - их вытеснял образ Иден. В их последнюю встречу - она уже была собрана, уже уверена, что вернула себе и контроль над своей жизнью, и контроль над своим - их - прошлым. Излучающая эту уверенность, силу - и не подозревающая, как мало отделяет ее от всего, что таилось за скупыми терминами в тонкой папке. Вспыхнуло и тут же погасло и другое воспоминание: солнечные искры океана в светлых глазах влюблённой в него девочки…
Он не дочитал, опустил документ.
Как такое возможно? Такое - он не произнес диагноза даже мысленно - не могло произойти с Иден. Не с ней.
Он, отчасти чтобы стряхнуть с себя оцепенение, отчасти потому что потянуло выпить, двинулся к стоявшему в примкнувшем к холлу кабинету. У стола с графином остановился - в руках все еще были упаковки препарата.
Еще не двигаясь, он на миг прикрыл глаза - мысли словно отказывались выйти из твердых, непроницаемых контуров четких, предельно простых терминов.
Через несколько минут оцепенение не прошло, только отступило, освободило для действий. Он шевельнулся, положил руку на крышку графина, но снимать не стал.
К тому времени, когда он все же подошел к порогу гостиной, он смог выделить из расплывчатого хаоса мыслей только одну. Только прочитать этот диагноз оказалось достаточно, чтобы несколько минут как будто провалились, утонули в зыбком ощущении кошмарного сна. От попытки понять, чем был этот диагноз для Иден, он почти физически отшатнулся.
К тому времени, когда он переступил порог гостиной, он так и не смог понять, что и как скажет поднявшейся ему навстречу белокурой женщине.
Лиса мгновенно ощутила, даже не взглянув на него: то, как он на нее смотрел, изменилось. Она почти непроизвольным жестом скрестила руки на груди, подобралась в независимо-напряженную позу. Взгляд скользнул к металлическим коробочкам в его руках.
Роберт замедленно положил лекарство на стол перед ней. Еще с миг задержал взгляд на упаковке, потом перевел его на нее. Лису почти удивило, насколько легко получилось прочитать его: он был растерян. Но ещё какое-то, неприятно полоснувшее её чувство, читалось в его взгляде; Лиса вспомнит, но не сейчас - последний раз такой взгляд она видела у того странного молодого врача, который заходил к ней с профессором за день до её «выписки» из клиники.
А пока она беззаботно качнула головой, стряхивая с себя этот взгляд, и подняла брови.
- Вижу, убеждать ты умеешь, - принужденно-раскованно произнесла она, указывая на лекарство и жалея, что кофе уже выпит; и нечего взять в руки и нечем прикрыть паузу.
- Это оказалось не так и сложно, - сдержанно ответил он. И отошёл.
Немного неровным движением Лиса вскрыла металлическую - ещё хранившую тепло его рук- коробочку, достала ампулу, надломила кончик, вылила содержимое в стакан и, плеснув в него стоявшую на столике минеральную, проглотила лекарство. Несколько минут прошло в тишине - Лиса сидела, откинувшись на спинку кресла, Роберт, казалось, был полностью поглощён текущими делами.
К облегчению, которое охватило ее, едва во рту разлился привычный горьковато-приторный вкус тиранола, примешалось нарастающее чувство тревоги. Если он сумел достать лекарство, то, скорее всего, он знает, кто она. Кто она… он знает. А она - нет… нет.
За спиной не раздавалось ни звука, и на несколько минут ему почти показалось, что в комнате больше никого нет. Никого нет - знать бы, насколько это неверно, вынырнула откуда-то зазвеневшая пустотой, дребезжащая мысль…
Они обернулись одновременно
- И что теперь? Что ты обо мне узнал? Что они сказали?
Глаза выдавали деланность её спокойствия, так, же как выдал жест, которым она, поднявшись, незаметно задержала кончики пальцев на поверхности стола.
Он ответил не сразу и не сразу встретил ее взгляд.
- Ничего,- он смотрел на нее, теперь с большей открытостью, чем когда вернулся в комнату, но с меньшей, чем час назад.- Ничего, кроме того, что ты мне рассказала. Теперь я вижу, что ты была честна, Лиса.
Она непроизвольно сцепила руки; в первый раз с того времени, как она призналась ему в том, что она не Иден, он обратился к ней по имени.
- Ты можешь сказать мне что-то; больше чем то, что я и так знаю. Я права? - она встряхнула головой, бессознательно пытаясь этим свободным жестом вернуть себе хоть чуточку уверенности. Или хотя бы придать вид равнодушия. - Твои люди смогли убедить профессора расстаться с лекарством, и я уверена, информацией он с ними тоже поделился.
- Ты ошибаешься, - равнодушно уронил он, отворачиваясь вновь к своему треклятому компьютеру.
Лиса почти физически ощутила, как вспыхнули гневом ее глаза.
- Я напоминаю тебе кого-то, да? - прерывисто проговорила она. - Иден?
Он бесстрастно продолжал нажимать клавиши, и не обернулся на её слова.
- Ты узнаешь ее во мне - не всегда, но узнаешь.
Он едва заметным движением наклонил голову, рука замерла на клавиатуре, и Лиса закончила с уверенностью, которой не было миг назад:
-И тебе не все равно.
Он все еще молчал, и с вернувшейся силой она шагнула вперед:
- Что ты о нас знаешь?! Что?
И подалась назад, когда он, с судорожной резкостью скинув руку с клавиатуры, обернулся к ней, поднялся.
- Ничего. Ничего, тебе ясно? - с ледяной яростью выговорил он.
Она с миг смотрела ему в глаза: настолько неожиданной была вспышка гнева, и еще более неожиданной- собственная реакция на нее.
- Зачем ты мне лжешь? - тихо спросила она.
Он внимательно, преодолевая себя, взглянул на нее и несколько мгновений просто смотрел в светлые глаза, уже не пытаясь ни отвести взгляда, ни смотреть мимо нее. От ее независимой, уверенной позы не осталось и следа; сцеплены нервно перед собой руки, глубоко залегшие от бессонной ночи под веками тени подчеркивают вдруг пробившуюся доверчивую беспомощность в глазах и неплотно сжатых губах. Зрачки расширены, но он с мучительной отчетливостью видел каждое пятнышко-вкрапление, испещрявшее серую радужную оболочку. «Ожившая фотография, бездушная копия», шептали в нем строчки из файла.
Он почти вслепую шагнул к ней.
- Лиса…, - он коснулся ее руки, и, ощутив, как она чуть вздрогнула от контакта, заговорил еще мягче, - послушай, о тебе нет никаких записей. Никаких. Все, что я смог узнать о тебе - ты мне уже рассказала. Это правда.
Она смотрела ему в глаза еще одно мгновение - смелым, открыто встречающим его ложь, взглядом.
И вот, в ее взгляде уже вновь отчужденная беззаботность, холодная уверенность.
Он усилием воли сосредоточился на том, что говорила стоявшая перед ним женщина.
- Что ж, - она постаралась легко заговорить и легко, без глубины, улыбнуться, - никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, - он снял руку. - Он звонит по тебе,- со смехом закончила она.
Ее слова остро напомнили им обоим встречу в кафе. Пылающий колокол, фальшивый снег. Сейчас проекции снежинок в комнате не было, но иллюзорность осталась, она пропитывала все, каждый жест, каждое слово. Иллюзия - своя для каждого или одна, общая?
Миг только миг - острой обоюдной открытости, когда даже неловкости не успеваешь ощутить - настолько он стихиен, внезапен, властен.
- Я думала, ты мне поможешь. Больше, чем уже помог, - с прорвавшейся искренностью, тем более неудержимой, чем яснее она понимала, насколько она неуместна, опасна, ненужна, сказала Лиса. - Думала…
Она шагнула в сторону и отсутствующим, безлико-нежным жестом подняла с каминной полки веточку остролиста.
- Знаешь, как страшно жить, если ничего не помнишь? Я живу только так. Принято бояться одиночества, так? - она усмехнулась, но усмешка погасла, тронув только кончики губ. - Ну, для меня это точно неверно. Если ничего о себе не знаешь - ты всегда меньше, чем одна.
Она замолчала, ближе поднесла к глазам веточку, медленно прокручивая ее в пальцах.
Эта опустевшая после ее слов тишина подтолкнула его:
- Воспоминания, - он поморщился, и проговорил, не глядя на неё, - если бы они были гарантией от одиночества. Скорее, наоборот.
Она, не оборачиваясь, положила веточку остролиста на полку. Что-то вновь неуловимо изменилось, и он отступил на шаг.
В повисшей вновь тишине он следил, как она вернулась к столу, изящным жестом, как будто карты сдавала, взяла коробочки.
- Что будешь делать дальше?
Легко расслышав в его голосе запрятанную обеспокоенность, она беззаботно обернулась, играющим движением поведя плечом.
-То же, что и прежде. Правда, надеюсь, с большим успехом.
- Надеюсь.
- Тебе меня больше не придется подстраховывать. Хоть ты в это и не поверишь, но я умею о себе заботиться.
Он бесцельным, скомкано-оборванным движением взял со стола ручку.
- Теперь, - она выразительно посмотрела на тиранол, - все будет в порядке.
Две -три секунды она была уверена, что что-то еще оставалось незавершенным.
- Тебе больше ничего не нужно? - спросил он с неудавшейся интонацией безразличного интереса.
Она нахмурилась, делая вид, что задумалась.
- Сердце Пустыни, - она быстро и серьёзно взглянула на него. И рассмеялась.- Не переживай. Главное уже у меня в руках.
Она покрутила в руках заветные металлические коробочки и посильнее сжала их.
- Просто «спасибо», ты, пожалуй, сочтешь недостаточным? - шутливо спросила она. - Поэтому я лучше промолчу.
- Идет,- кивнул он.
Она распахнула дверь.
И всё же, перед тем как уйти окончательно, обернулась.
-Спасибо, Роберт.
- Это всё?- пересчитав деньги, Лиса подняла глаза на рассматривавшего в рыжем свете электрической лампы принесённые ей бриллианты Бернера. - Всё, что вы можете предложить мне за них?
Изучив последний камень, Бернер - невысокий старик с доходящими до плеч волосами, слегка сгорбленным носом и густой сетью морщинок вокруг вечно прищуренных глаз, - убрал бриллианты в сейф и подошёл к Лисе. Облокотившись обеими руками на спинку стоявшего напротив неё стула, он настолько приблизил к ней лицо, что она могла видеть, как блуждали в его глазах лукавые огоньки.
- Дорогуша,- начал он, - та сумма, что сейчас у вас в руках - большее, что я могу вам предложить. Если сделка вас не устраивает, - он картинно взмахнул запястьем, указывая ей путь к двери, - все соответствующие имена и адреса вам известны. Слышал, - склонил он голову набок, - что ваш приятель уже у них побывал.
Не дослушав его и не прощаясь, Лиса собрала разлетевшиеся по столу банкноты, сложила в пачку, убрала ее в сумочку и вышла вон, не оглядываясь.
Она давно знала, что Бернер платит за бриллианты в лучшем случае одну шестую их стоимости, так же как знала, что он единственный, через кого их можно безопасно сбыть. Арест Алекса лишь подтверждал её опасения.
Сколько стоит начать новую жизнь? Лиса знала, знала так же, что имеющихся у неё денег не хватит даже на смену документов.
Она завернула в Wintry Wint, заказала большую чашку капучино, и в ожидании заказа, придвинула лежавший на краю её столика иллюстрированный журнал. Life.
Лиса знала, что лучший способ решить проблему- не думать о решении этой проблемы.
Сообщение отредактировал Нойс: Понедельник, 17 ноября 2014, 22:24:22