Unintended - Санта-Барбара: законченные фанфики

Из старенького :girl:

«Мы теперь всегда будем вместе. Вспомнят меня – сейчас же вспомнят и тебя.
Меня, подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя,
сына короля-звездочета и дочери мельника – красавицы Пилы».

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

I.
Ему снится, что она рядом. Ее пальцы копаются в его волосах. Она взъерошивает их и снова приглаживает.
«Иден... Как хорошо... Как хорошо, что ты здесь».
Она только улыбается в ответ.
Ему тепло от ее улыбки. Его переполняет радость. Он плачет от счастья.
Она обнимает его и целует его волосы, лоб, виски, брови, нос и щеки. Она собирает губами его слезы.
«Круз. Я так скучала... Так скучала по тебе».
«И я скучал. Ты и представить себе не можешь...»
Он хочет поцеловать ее, но она собирается уходить.
Он знает, что нельзя отпускать ее. Ни за что нельзя отпускать.
«Нет, Иден. Не уходи».
«Мне нужно еще кое-что сделать».
Ее рука выскальзывает из его руки. Опять.
«Я с тобой! Подожди, я пойду с тобой!»
«Нельзя. Я должна сама».
«Нет. Я не отпущу тебя одну!»
Он торопится, но она все равно успевает выбежать из комнаты раньше.
Он переворачивается на другой бок, чтобы вернуть события обратно. Он знает, что нельзя открывать глаза. Он изо всех сил старается не потерять нить сновидения. Он помнит, что нельзя просыпаться. Иначе будет другой сон. Если ему удастся заснуть.
В конце концов, он садится на кровати и обхватывает голову руками. И покачивается, как маятник, вперед-назад.
Он еще помнит ее прикосновения. Ее поцелуи, ее ласки, ее пальцы в его волосах. Воспоминания и впечатления еще свежи и остры. Она только что была. Она как будто все еще здесь.
Она повсюду – и нигде.

Он не собирался плакать. Он хотел только забрать Адриану домой. Но она сразу поняла, что на него опять накатило.
– София, я не могу так... Не могу так больше. Мне нечем дышать. Нечем дышать без нее.
Она, с трудом сдерживая слезы, подошла к нему и прижала к себе его голову.
– Мой дорогой... Я не знаю, что сказать. Нам всем ее не хватает.
Слезы уже нельзя было сдерживать.
– Что мне делать? Мне приснилось... опять приснилось, что она вернулась. Я не хотел просыпаться. Не хотел...
– Мне она снится только маленькой. Совсем еще крошкой. Снится, как я беру ее на руки. Снится, как она читает мне сказку.
– Что мне говорить Адриане, София? Что мне опять сказать Адриане?

Он слышал, как позвонили в дверь, и как няня Адрианы впустила гостя. Потом услышал топот Адрианиных ног на пути в его кабинет. И принялся вытирать мокрые щеки. Но слезы никак не хотели останавливаться. Он разозлился на себя и с силой хлопнул ладонями по лицу. Адриана была уже близко.
– Папа! К тебе дядя пришел!
– Правда? Скажи ему, что я сейчас... Сейчас иду.
Она остановилась на пороге в нерешительности, заподозрив неладное.
– Папа.
– Что, солнышко?
– У тебя живот болит?
– Нет. Почему ты так думаешь?
Она прошла в кабинет и забралась к нему на колени. И теплой ладошкой погладила его по щекам.
– Ты плакал. Давай, я тебя полечу?
Он глубоко вздохнул.
– Давай. Пойдем, узнаем, кто к нам пришел, и будем лечиться.
– Армитадж? Вот так сюрприз! Чем обязан?
– Здравствуй, Круз. Так-то ты встречаешь старых знакомых? Адриана так подросла. Она похожа...
Он не дал ему закончить.
– Да. Ты по какому-то конкретному делу? Ты давно вернулся?
– Только что.
– И прямиком ко мне? Я польщен.
– Не стоит. А то я сейчас покраснею.
– Послушай, Куинн, уже довольно поздно, и мне пора укладывать дочку. Если у тебя нет ничего срочного, можешь отдать дань вежливости завтра.
Он улыбнулся почти улыбкой Барра.
– Ты не будешь меня арестовывать?
– Не сейчас. Но на твоем месте я бы не стал здесь задерживаться.
Он все с тем же выражением лица повертел в руках Адрианину куклу и отложил ее на диван.
– Я думаю, это в твоих интересах тоже. Мы могли бы поговорить наедине? – он покосился на девочку, которая сидела на полу и складывала кубики в коробку.
Круз тоже посмотрел на дочку и пригласил гостя в кабинет. Этот визит не доставлял ему удовольствия.
– Намереваешься сделать мне предложение, от которого я не смог бы отказаться?
– Возможно. Ты все еще собираешь информацию об Иден?
Он застыл на месте и шумно сглотнул.
– Что с ней?
– Сначала я хотел использовать это, чтобы ты закрыл то дело, о похищении, а теперь... Давай оставим это на твое усмотрение.
– Что с ней?
– Я видел ее в Барселоне.
– В Барселоне? Когда? Как она? Где она сейчас? Ты привез ее?
– Это было почти месяц назад. Мы встретились в парке Гуэль. Она называла себя Лиса.
– Месяц?.. А где она сейчас? Почему ты раньше не сообщил?!
– Я не был уверен, что это она. Я считал ее погибшей. Да и вела она себя не так, как Иден. Где она сейчас, я не знаю. Я пытался найти ее, но тщетно.

II.
Почти месяц назад.

Он сидел на бесконечной скамейке в парке Гуэль и вглядывался в орнамент, выложенный битой плиткой, бутылочным стеклом, кусочками глиняных горшков и прочими осколками.
Всюду были туристы. Он уже привык к ним за те два дня, что успел провести в парке. Они что-то говорили на разных языках, фотографировались, заглядывали вниз, в другую часть парка, и уходили.
Он уже перестал обращать на них внимание. Мало кто из них пытался рассмотреть скамейку.
Что, черт возьми, хотел сказать этими иероглифами Антонио Гауди? Ведь говорят же, что рано или поздно должно появиться. Говорят, здесь можно увидеть знаки Зодиака, зашифрованные письмена, афоризмы, даже математические формулы. Где-нибудь вон там наверняка притаились среди плиточно-бутылочных осколков ряды Фурье. Говорят, здесь много чего можно разглядеть. Но, наверное, не ему.
Солнце палило нещадно. Он открыл бутылку с остатками теплой минералки и подумал, что пора восполнять запасы питьевой воды.
Ближайшая палатка была на выходе из парка. Молоденькая продавщица его уже узнавала.
Она прошла мимо в двух шагах от него по руку с каким-то шатеном. Живая. Она должна была его заметить.
Девчонка в палатке никак не могла отсчитать сдачу, и, если бы не крупная купюра, он бы сразу рванул следом.
Она со своим спутником даже не взглянула на скамейку. Они спускались к наклонной аркаде. Он побежал за ними.
– Иден!
Она не обернулась, не остановилась и вообще никак не отреагировала, но ошибки быть не могло. Даже несмотря на то, что сопровождал ее явно не Круз.
Он ускорил шаг и, наконец, тронул ее за локоть.
– Иден. Привет.
Она посмотрела на него так, словно видела впервые. Неужели может быть кто-то, настолько похожий? Или она просто все еще злится?
Ее спутник счел нужным вмешаться.
– Здесь, очевидно, какое-то недоразумение.
Француз. Честное слово.
– Вы ошиблись. Приняли ее за кого-то другого. Просим простить нас.
– Это вы извините.
Она улыбнулась.
Эта улыбка его смутила. Выбила из колеи. Так улыбаются женщины, когда флиртуют. Но не тогда, когда злятся.
Если бы не эта улыбка, он бы ни за что не стал догонять их вновь.
– Мсье, вы обознавались.
– Надо говорить «обознались», Октав, – мягко поправила она и протянула руку для знакомства. – Меня зовут Лиса Веллингтон.
– Куинн Армитадж.
Ее ладонь была горячая и мягкая. Ее улыбка – кокетливая и лукавая.
– Вы американец, Куинн?
Вот чертовка! Она сведет с ума кого угодно!
– Я-то? Что ж, пожалуй, да. Я рос в Англии.
– А я в Париже. Это мой друг Октав Дрюо. Он работает на строительстве Саграда Фамилия, и я приехала к нему погостить на пару деньков. А вы в Барселоне на отдыхе или по работе? Чем Вы занимаетесь, мистер Армитадж? Или Вы позволите называть себя Куинн?
Нет, у кого-то из них двоих с головой точно не все в порядке.
– Да, сделайте одолжение, зовите меня Куинн. Я, можно сказать, в творческой командировке.
– Тогда, быть может, Вы выберете время, чтобы поужинать с нами?
Она что-то пытается сказать ему? Он должен читать между строк?
– С удовольствием, спасибо. Вот моя визитка, буду ждать звонка. Всегда приятно встретить соотечественников.

– Вы танцуете, Куинн?
Если она хочет что-то сказать, то лучшую возможность уединиться сложно придумать.
– А твой кавалер не вызовет меня на дуэль?
– Ты боишься дуэлей, Куинн?
– Скажем так: моя жизнь дорога мне как история.
Она усмехнулась и, будто случайно, от смущения, спрятала лицо у него на плече.
Кажется, он начал понимать, что его брат нашел в этой женщине. И перестал понимать, что происходит.

Он щелкнул выключателем и прикрыл дверь номера. Разулся и прошел к террасе. Центр Барселоны вдали сверкал огнями, шум улиц постепенно стихал, и в воздухе чувствовалась прохлада. Особенно явно по сравнению с душной атмосферой внутри номера. Он забыл приоткрыть стеклянную дверь лоджии, когда уходил.
Теперь он раздвинул ее до максимума и вернулся в комнату, чтобы налить себе сангрии, но, не найдя под рукой бокал, отхлебнул прямо из горлышка. Сладкий ягодный вкус остался во рту после глотка. Он ослабил узел галстука, скинул пиджак и стащил галстук. И вместе с сангрией вышел на террасу.
Он уже сомневался, что это она. Может, у Иден есть сестра-близнец?
Эта мысль вызвала у него смешок. Пришлось запить ее вином.
Иное объяснение не приходило в голову.
В ней было что-то от Флейм – какая-то грация, умение соблазнять взглядом, и что-то от Келли. Возможно, внешнее сходство. Возможно, что-то еще. Неуловимое. Непредсказуемое. Непонятное.
Кто-то открыл дверь его номера. Он сделал вид, что не слышит. Он чувствовал, что это она.
Он слышал, как она сняла туфли еще у порога, потом услышал, как положила сумочку на стол, потом ощутил аромат ее духов.
– Мне не понравилось, как мы расстались.
– Правда?
Он обернулся и скользнул по ней взглядом. Пока только взглядом.
На ней было все то же красное платье, что и в ресторане. Только волосы теперь были распущены по спине и плечам.
– Давай попробуем еще раз.
Ее голос прозвучал томно. Ее пальцы пробежались по его руке, в которой была бутылка. Он слишком уверенно сжимал горлышко.
Он приблизил к ней лицо, свободной рукой проводя по ее обнаженной спине, потом по руке от плеча до кисти. По руке, которой она обняла его.
Их глаза были совсем близко. Он коснулся щекой ее щеки и потерся о ее кожу. Как хорошо, что он побрился перед ужином.
От ее волос пахло цитрусом и – чуть-чуть – сандалом.
– Ты все еще уверена, что хочешь попрощаться?
Он прошептал это едва слышно, одними губами ей над ухом, и утопил пальцы в ее волосах.
– Да... Только по-другому.
Ее губы почти коснулись его уха, пока она говорила это.
– Ты покажешь?
Он произнес это чуть громче, потому что теперь его губы были возле ее губ и оттягивали момент соприкосновения.
Он чувствовал вкус ее дыхания и томился в предвкушении поцелуя. Это должно было произойти само собой, когда они дошли бы до точки. Оставалось совсем немного. Еще секунда. Еще удар сердца. Еще один вдох.
Чертова бутылка выскользнула у него из руки и разбилась вдребезги о бетонный пол лоджии.
Она вздрогнула и отстранилась.
– Чертова бутылка! Не бери в голову.
Она стояла, приглаживая волосы, и смотрела, как под ногами растекается красная лужа. В ее глазах был ужас.
Он попробовал привлечь ее к себе, но она отпрянула. Он не сразу понял, что ее так напугало.
– Похоже на кровь, да?
Он заметил, как по ее голым рукам и плечам пробежала дрожь. Лучше бы он не говорил этого.
– Это вино, Иден.
Она посмотрела на него так, словно он застал ее на месте преступления.
В ее взгляде была мольба, страх, отчаяние, неверие, раскаяние, сожаление, трепет. Она словно видела в нем другого. Хотела видеть. И этот ее взгляд – он предназначался тому, другому. Близнецу. Роберту.

III.
В глазах растекалась кроваво-красная лужа.
Кто-то умер.
Не Куинн. Роберт.
– Где ты была, Лиса?
– Не знаю.
Еще пару часов назад она ответила бы с вызовом. Сейчас – нет.
– Что? – он едва не поперхнулся. – Что ты сказала? Что за ерунду ты несешь? Ты на две минуты вышла за дверь, вернулась почти через три часа... через 2:48, если быть точнее, – и ты не знаешь, где была? Если хочешь знать, я тоже весело провел время. Только что от меня вышли две шикарных девицы. О, эта итальянка Флора! Едва она зашла, как я почувствовал, что между нами промелькнуло что-то. Ты случайно не встретилась с ними в коридоре? Нет? Флора – это та, что потемнее.
– Кто-то умер, Октав. Мне страшно.
С его лица исчезло мстительно-радостное выражение.
– Слушай, выглядишь ты неважно... Ты кого-то убила?
Она поморщилась от боли, потирая виски.
– Я не знаю. Не знаю! Я не понимаю, что происходит. Мне страшно!
Еще несколько секунд он разглядывал ее и захлопал в ладоши.
– Браво! Потрясающе! Давно не видел такой великолепной игры.
Она на несколько секунд остановилась, словно собиралась с мыслями, потом вытащила из-под кровати чемодан и, распахнув шкаф, принялась вытаскивать оттуда свои вещи.
Он смотрел на это молча, но недолго.
– Что это ты делаешь?
Она не ответила. Она была занята. Она сбегала в ванную и вернулась оттуда с зубной щеткой. Потом под кроватью же нашарила забытую пару туфель и бросила их в чемодан.
– Сбегаешь, да?
Ответа по-прежнему не было. Она продолжала сновать по комнате.
– Расческу забыла. И вот халатик еще. И пистолетик. Помочь тебе спустить чемодан?
Пистолет она вырвала у него из рук с особым остервенением.
Когда она выскочила за дверь, он пожелал ей вслед счастливого пути.

Она смотрела по сторонам и не могла понять, где находится.
Она проснулась от холода. Ее бил озноб.
В голове что-то шумело. Или это не в голове? Нет, в голове. Опять накатывает.
Роберт умер. Не Куинн. Роберт.
Она потерла виски, но это не помогло.
Кровь... Много крови. И выстрел. Сначала выстрел. Потом кровь.
Выстрел из пистолета. Металлического. Довольно тяжелого. В ее руках.
Она закрыла уши руками, чтобы ничего не слышать, но кто-то стрелял и стрелял.
Она стреляла. Она убила.
«Скажи мне, ты счастлива?!»
«Конечно, нет! Я любила тебя, и еще люблю».
Он смотрел все еще сурово.
«Повтори-ка!»
Он почти приказал ей. И ее самолюбие было уязвлено. Она повторила, но тихо.
«Я люблю тебя».
Он снова остался не вполне доволен.
«Еще».
Наверное, ему нравилось, как она произносит это.
«Я люблю тебя».
На этот раз она ответила еще тише. Он притянул ее к себе и начал целовать. Жадно. Неистово. Он успел соскучиться, пока они были в ссоре. Она тоже.
«Я сегодня поймал русалку».
В его голосе звучал восторг. Он был счастлив. По-настоящему. Тогда, в тот момент, когда любовался ею. Когда смотрел на нее сияющими глазами. Когда верил, что ее принесло море.
Русалку. Ундину.
А она погубила его.

Она не помнила, как здесь оказалась. Наверное, Лиса привела ее сюда. Вокруг были чужие дома, чужая улица, чужая речь.
Она где-то такое уже слышала. Когда-то. Раньше.
Она была на остановке. Автобусной. Как она все-таки сюда попала?
– Мистер. Мистер! Вы говорите по-английски? Мистер, что это за город?
– Фигерас, мэм.
– А где это?
– Какая вам сейчас разница?
– Нет, мистер, постойте. Сэр. Прошу вас. Я не пьяна. Мне нужна помощь. Помогите мне.
Он усмехнулся.

В сердце засела тупая игла. С того момента, как она узнала о Роберте. Узнала – и не поверила. До конца. Не осознала. Пока.
Сердце ныло, не давая забыть о себе ни на минуту. Ныло, где бы она ни была.
«Когда у него фул – ты делаешь вот так. А если у него флеш – ты играешь шарфом».
Зачем, зачем она слышит сейчас его голос? Зачем сейчас, не раньше, когда еще можно было все изменить?
Теперь уже нельзя изменить. И некого винить. Кроме себя.
Как пусто. Как больно. Как тяжело. Каждый вдох причиняет боль. Голова разрывается. Сердце тоже.
«Скажи, что любишь меня».
Он мешал ей любоваться трофеем – хрустальной статуэткой из музея. Они только что стащили ее.
«Я думала, я доказала это».
Он был не согласен.
«Только намекнула».
Пришлось оставить ундину в покое.
«Тогда придется доказать».
Она чувствует прикосновение его пальцев, вкус его губ и запах его тела – почти реально, по-настоящему, слышит музыку патефона, ощущает ветерок от вентилятора на потолке, и плачет оттого, что все так кончилось.
– Ну, чего ты ревешь, как девчонка?
– Я убила Роберта. Я. Понимаешь?
– Это не ты, это Флейм.
– Я. Я стреляла. Я убила. Роберта нет.
Она хотела бы, чтобы ей возразили. Сказали, что она ошиблась. Сказали, что с ним все хорошо. Но тупая тянущая боль в сердце говорит об обратном.
У Лисы сердце не болит.
– Ну и что? Сам виноват. А ты и в Софию стреляла.
– Нет...
– Да.
– Нет!!!
Она упала на песок, зажмурилась и закрыла руками уши. Чтобы не слышать ее. Не слышать.
Вокруг вода. Она снова тонет. Уже в который раз за последнее время. Воспоминания накатывают, словно гигантские волны, и нет сил бороться с ними.
Вокруг вода. Чистая, прозрачная, соленая. Пузырьки скользят по ее щекам. Ей нечем дышать. Она пытается выплыть, но течение сильнее ее.
Она тонет, а он протягивает ей руку. Чтобы спасти.
«Ты пять лет провел в тюрьме из-за меня, думая, что я убила Рауля? Ты взял на себя вину?..»
Да, взял. Он хотел спасти ее. Опять.
Он бы мог спасти ее.
Он бы мог.
А она не смогла.
«Я всегда буду любить тебя».
Он не обманывал. Он не знал, что так получится. Он бы сдержал слово, если бы она не предала его. Если бы она сдержала слово. Она обещала, что останется с ним. Она написала это на стене его дома. И уехала. И убила.
Слезы мешают дышать. Она не знает, где находится. Она хочет убежать от себя, и не может.
– Ты не заслужил этого, Роберт. Не заслужил.
Почему нельзя вернуть все обратно? Почему нельзя вернуть? Исправить?
Зачем она шла туда? Зачем она стреляла? Зачем она предала его? Ведь он не заслужил.
– Не хнычь. Пора выбираться отсюда. Надо найти Октава, взять денег.
Лиса хочет помочь, но только мешает.
Лиса знает, что делать. Как всегда.
– Не надо. Ни Октава, ни денег. Оставь меня. Оставь меня в покое!
«С Вами все в порядке?»
Лучше не слышать этот участливый голос.
Или все отдать, лишь бы слышать. Наяву.
Она бы не думая отдала все, что было. Если бы что-то было.
«Скажи, что любишь меня. Что станешь моей женой».
«Да, Робби. Я люблю тебя. Я стану твоей женой».
– Как же так, Роберт? Почему? Почему ты? Я не должна была уходить. Не должна была. Все было бы иначе, если бы я осталась в ту ночь с тобой. Если бы не вернулась на яхту. Почему я вернулась? Ты был бы жив.
Плакать уже не было сил. И слезы кончились.
Она легла и погладила песок возле себя. Он еще не остыл. Еще хранил тепло солнца. Зачем-то хранил.
Она обвела взглядом потемневшие в сумерках обломки скал и закрыла глаза.
Роберт умер. Она стреляла в Роберта.
Она не знала, что хуже.

IV.
Чья-то рука легко касается ее плеча. Она вздрагивает.
– Шшшш... Тише. Тише.
Этот мягкий бархатный голос заставляет ее проснуться. Она вскрикивает.
Он зажимает ладонью ее рот. Теплой, настоящей, живой ладонью.
– Тише. Тише. Это я. Не бойся. Слава Богу, Иден, я нашел тебя.
Иден. Да, это ее имя. Ее уже так называли. Раньше.
Она плачет.
– Ты жив?! Жив... Слава Богу. Слава Богу, ты жив, Робби... – Она дотрагивается пальцами до его лица. Проводит по щекам, по лбу, по подбородку, словно хочет убедиться, хочет поверить. – Ты жив. Слава Богу. Я сходила с ума. – Тут она вспоминает все и убирает руки. – Со мной что-то происходит. Мне страшно.
– Я знаю, я знаю.
– Я сделала что-то ужасное. С тобой.
– Нет. Не переживай. Все будет хорошо. Пойдем. Нечего тебе здесь делать.
– За что?
Он не совсем понимает вопрос.
– За что ты так добр ко мне? Тебя нет?
– А как тебе больше нравится?
– Я хочу, чтобы ты был.
Она отвечает без колебаний. Он тоже.
– Значит, я буду.
Слезы опять с удвоенной интенсивностью текут по ее щекам.
– Я видела кровь. Я стреляла. Это была я, да?
– Нет. Не ты.
– Я. Я в тебя стреляла. Я могла убить тебя.
– Ты хотела выстрелить в Куинна.
– А это был ты. Я могла убить тебя. Я.
Его ладонь ложится на ее мокрую щеку. Настоящая, теплая ладонь.
– Не могла. Все вышло... непреднамеренно. Не вини себя.
– Не могу. Прости меня. Пожалуйста, прости.
– За что? Мне нечего прощать тебе.
– Я этого не заслуживаю.
– Не говори так. Не говори. Ты вся дрожишь. Иди ко мне, я тебя согрею.
Она согласно кивает и придвигается ближе. Кладет голову ему на грудь и слушает биение его сердца. Он обнимает ее обеими руками и тихонько перебирает ее спутанные волосы. Ее всхлипывания постепенно стихают, дыхание становится ровнее и глубже, и она засыпает.
Сон ее чуток и поверхностен.
Она видит синее море, белый песок и солнечные блики, сверкающие, как алмазы. И надпись – черной краской на стене: «Иден останется здесь!»
Старый патефон играет знакомую мелодию.
«Скажи, Робби, я ведь не уходила никуда, да?»
«Не уходила».
«И не было той ночи на яхте, когда погиб Рауль?»
«Не было».
«И тебе не пришлось сидеть в тюрьме?»
«Нет».
«И не было ночи в коттедже, когда тебя убили вместо Куинна?»
«Не было».
«И я не стреляла в тебя?»
«Не стреляла».
«Я бы не смогла, да?»
«Нет, не смогла бы».
«Больше мне ничего не надо».
Она слышит сквозь сон, как шумит море. Чувствует, как его пальцы ласкают ее волосы. И она прижимается к нему покрепче, потому что не хочет отпускать.

– Я долго спала?
– Нет, совсем нет.
– Ты уходишь?
– Да. Мне пора.
– Куда?
– На Сиренас.
– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
– А ты?
Вопрос повисает в воздухе и растворяется в шуме волн. Она недолго молчит, заглядывая ему в глаза так, словно ищет помощи. Словно он знает то, что ей пока не известно.
– Лисы больше не будет, да?
– Не будет.
– Там не будет. А здесь?
Он легонько обнимает ее за плечи и целует в лоб.
– Не бойся ее. Ее нет.
– Я боюсь не ее. Я боюсь себя. Она – это я.
– Нет. Отпусти ее.
Она берет его руки в свои и прижимает к груди. Ее голос снова дрожит.
– Это она меня не отпускает.
– Ты сильнее ее.
Она трется щекой и подбородком о его руки. Потом опять смотрит ему в глаза.
– Что мне делать, Робби?
– Это ты должна решить сама.
– Теперь, когда ты есть, мне ничего не нужно.
Он выжидает немного прежде, чем спросить.
– А Круз?
Она смотрит на него с каким-то отчаянием.
– Я не стреляла в Круза.
– А Адриана?
Она задумывается на несколько секунд. Она почти не надеется.
– Мы можем взять ее на Лас-Сиренас?
Ответ она уже знает.
Он отрицательно качает головой. Он сам сожалеет о своих словах.
– Нет. Не сейчас. – Он подносит их руки, сцепленные в замочек, к губам и целует ее пальцы. – Ты можешь вернуться к ней...
Его слова звучат мягко и ненавязчиво. Но она морщится, как от боли.
– Не могу.
Не размыкая замочка из их рук, он тыльной стороной своей ладони вытирает ее мокрые щеки. Нежно и бережно. Как всегда.
– Ты любишь меня?
– А ты как думаешь?
– Я думала, ты любишь Келли.
– Ты знала это здесь, – он проводит по ее виску и щеке, а потом прикладывает их замочек к ее сердцу, – или здесь?
– Робби, прости меня.
– Не плачь, ундина. Не надо.
– Я сломала тебе жизнь.
– Нет. Ты подарила ее мне. Кем бы я был без тебя? Нищим рыбаком с Богом забытого острова? Ты открыла мне целый мир. А помнишь, как ты спасла меня? Как сидела возле меня, раненого, ночи напролет, не опасаясь, что они вернутся? Помнишь?
Она кивает, но плакать не перестает.
– Этого мало. Мало, чтобы искупить... чтобы заслужить твое прощение.
– Мне нечего прощать тебе. Я благодарен тебе за каждый миг, который ты провела со мной.
– Не говори. Прошу тебя, не говори так. Что я могу сделать для тебя?
– Будь счастлива.
Она несогласно мотает головой.
– Возьми меня с собой на Сиренас.
– Ты не хочешь на Сиренас. Твое место не там.
– А где?
– С твоей семьей.
Она берет тайм-аут на минуту. Она опускает взгляд и гладит его руки. Потом поднимает голову.
– Это не честно.
– Это правильно.
Она бы не смогла сказать, сколько времени они провели на берегу, пытаясь расстаться. И не знала, как отсчитывать это время – в минутах, в часах, в днях, в неделях.
– Видишь, Лисы нет.
– Нет. Она теперь не нужна мне. Я больше не прячусь. Пока ты здесь.
Он проводит пальцем по ее щеке.
– Все хорошо, ундина. Все хорошо.
Она соглашается, но с оговоркой.
– Пока ты здесь. И выстрела не было. – Она подносит его руки к лицу и прикладывает к щекам. И чувствует его прикосновение. И его тепло. И целует его пальцы. Мягко. Бережно. Благоговейно. – Как хорошо, что выстрела не было...

V.
Три месяца спустя после визита Куинна в Санта Барбару.

Его горе не знает границ и пределов.
Вокруг только серые скалы, влажный песок, темное море и мутное небо. И Иден.
Он нашел ее. Он нашел. Только поздно.
Он рыдает на берегу несколько часов, сжимая в объятиях ее тело, целуя холодные руки, прежде чем замечает буквы на песке. Слегка прибитые каплями. Местами разрушенные следами. Разные буквы. Разные слова.
Лисы нет. Роберт жив. Выстрела не было. Иден останется здесь.