Первый неконтролируемый порыв схлынул, и Мейсон ослабил напор - стал двигаться более неторопливо и плавно, но не останавливался. Теперь он хотел чувствовать награду ее губ и дрожь тела, слышать каждый вздох, видеть, как влажной поволокой туманится взор. Между ними наступило полное согласие, когда уже не нужно было ни о чем спрашивать и ничего говорить.
Обе его ладони проникли под махровую ткань и гладили ее обнаженные плечи, но запахнутый халат сковывал его движения, а развязать пояс Мейсон пока не решался. Это раздразнило Мэри. Внутри нарастало сладкое мучительное томление, вся поверхность кожи словно раскалилась и требовала прохлады его рук и губ. Одежда ей мешала, давила, возникло непреодолимое желание освободиться от нее… и освободить Мейсона.
Не отрываясь от его губ, Мэри принялась вслепую сражаться с пуговицами на его рубашке. Расстегнув несколько, она, уже почти задыхаясь от возбуждения, коснулась пальцами его груди и, распахнув ворот, прильнула сначала щекой, а потом смелее – губами. Мейсон тихо застонал, взял в ладони ее голову и, заглянув в бархатные глаза, беззвучно позвал: «Пойдем» …
Не разнимая рук и не отпуская друг друга взглядом, они поднялись на второй этаж в спальню. Камин здесь давно потух, горела только настольная лампа, которую, уходя, забыла погасить Мэри.
- Тебе не холодно? – спросил Мейсон. Мэри с удивлением отметила, что от волнения его плохо слушается голос.
- Нет. Хорошо, что темно.
- Почему? Ты такая красивая, мне даже обидно, что в этом полумраке я не могу разглядеть всю тебя. Хотя, честно говоря, для этого не нужен свет. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу тебя. Но в жизни ты всегда во много раз красивее и желаннее. Мэри… - он подошел к ней со спины и охватил руками талию. – Я люблю тебя. Люблю так, что сердце останавливается. Пообещай мне, что больше никогда никуда не уйдешь…
- А ты – мне…
- Это легко, - он сдвинул в сторону волнистую прядь ее светлых волос и провел губами по шее – от мочки уха до ключицы. У Мэри подкосились ноги, Мейсон точно знал, как свести ее с ума. – Я всегда буду рядом с тобой, если не прогонишь…
- Тебя?!...- Мэри собиралась добавить что-то еще, но тут Мейсон одним уверенным движением распустил пояс на ее халате, и все слова в мире стали неважны. Он властно и одновременно бережно развернул ее к себе лицом. Темные и блестящие, как агаты, глаза прожигали ее до донышка, открыто любовались ее наготой и согревали светом неподдельного восхищения. Под этим взглядом Мэри не зажалась, а расцвела. Она, всегда полагавшая, что до сногсшибательной красавицы ей очень далеко, вдруг почувствовала себя королевой – пленительной и несравненной.
Мейсон протянул руку, халат с ее плеч упал на пол, и Мэри будто шагнула в бездну, где единственной нитью, удерживающей ее от бесконечного падения, оставался взгляд того, кого с каждой минутой она любила все сильнее.
То, что случилось потом, было намного лучше, чем в самых смелых ее фантазиях. Каким-то чудом она сумела забыть свое вечное стеснение и просто доверилась Мейсону, позволив ему делать все, что он хотел. Он уверенно вел ее к вершине, точно зная, что и когда ей нужно. Его поцелуи и ласки то были подобны легким взмахам крыльев бабочки, и тогда Мэри начинала вся трепетать и тянуться ему навстречу, то почти вдавливали ее в постель, требовательно подчиняя себе, заставляя вскипать в жилах кровь и жаждать все более откровенного.
Мэри, в отличие от Мейсона, понятия не имела, что именно нужно делать, чтобы доставить удовольствие, но, безоглядно раскрывшись, она отвечала ему так, как подсказывала ей переполнявшая сердце любовь. Любовь, чистая и уже не сдерживаемая, была в каждом ее прикосновении, взмахе ресниц, улыбке и шепоте. Мейсон буквально плавился, чувствуя, как ее пальцы зарываются ему в волосы или с силой сжимают его плечи. Он еще никогда в жизни не испытывал такого оглушительного, ослепляющего наслаждения.
И когда он запрокинул Мэри голову, она открыла глаза – в них как будто мелькнуло падающее небо. С ее губ сорвался слабый стон. Она обняла Мейсона и, тихо поцеловав его в уголок рта, прошептала: «Я люблю тебя».