Ошеломленная и растерянная, она тронула его за плечо.
- Что случилось?
- Этого мало, Мэри… - глухо, не оборачиваясь, ответил он. – Мне мало. Знаешь, о чем я чаще всего думал в детстве? Если бы кто-нибудь мог исполнить всего лишь одно мое желание, я загадал бы безусловную любовь. Я все старался и никак не мог постичь – за что отец так любит Ченнинга, Иден, Келли, Теда? Я ведь учился лучше и вообще доставлял ему куда меньше проблем, потому что стремился заслужить его любовь. Уже потом, повзрослев, я понял, что это невозможно. Человека либо любят таким, какой он есть, независимо от заслуг и прегрешений, либо просто не любят. Достижения тут ни при чем. Ты упомянула мои кубки… Вот этот я получил на окончание школы, меня признали выпускником года, - Мейсон с горькой улыбкой повертел в руках статуэтку в виде богини Победы – Ники. – Мой триумф превратился в грандиозное фиаско. Отец не приехал на торжественную церемонию. У Ченнинга в тот день был матч – он играл в поло. Не самый важный матч, не кубковый, и тем не менее отец из двух событий менее значимым посчитал мой выпускной. А ведь эта статуэтка для меня имела смысл только в его присутствии. Я чуть не плакал, когда мне ее вручали под аплодисменты огромного зала. Потом увидел Софию, она улыбалась и хлопала вместе с другими, после церемонии подошла и поздравила, но стало только хуже. Так тяжело было сознавать, что столько людей ценят и уважают мои достижения, а единственный человек, ради которого это было сделано, остался равнодушным. Тогда я поклялся, что больше никогда не стану побеждать для кого-то, только для себя. Наверное, с того дня начался Мейсон Кепвелл, которого ты презираешь теперь. Смешно…
- Что?
- Уверен, как раз ты относилась бы ко мне иначе, будь у меня в копилке побольше достижений. Но, увы, все кубки остались в юности…
Мэри слушала и думала, какой он все-таки необыкновенный, многогранный человек – Мейсон Кепвелл. Кто еще мог бы вот так отказаться от синицы в руках, потому что тоскует по журавлю в небе? Кто еще, будучи блестящим профессионалом, умницей и обаятельнейшим дьяволом, мечтой любой женщины, умудрялся бы не ценить своих достоинств? И кто еще мог в глубине души остаться наивным мальчишкой, которого до такой степени по-прежнему жгут детские обиды?
Его рассказ не вызвал у Мэри жалости, она знала, что жалеть его не за что. Он неправ, полагая, что она его презирает. И вдвойне неправ, говоря о том, что она любила бы его больше из-за каких-то кубков.
- Мейсон…
Он даже оглянулся на ее интонацию.
- Давно я не слышал, чтобы ты называла меня по имени таким голосом…
- И очень хорошо. Может быть, прислушаешься… Ты столько лет живешь своими обидами на отца… Я не говорю, что у тебя не было на то оснований – видимо, были, и предостаточно, но, Мейсон, это старая история. Она тебе и тогда слепила глаза и сейчас мешает увидеть, что то, о чем ты мечтаешь, у тебя есть… Та самая безусловная любовь. На твой выпускной приехала София. Ее никто не просил – она сама захотела разделить с тобой этот день. Она искренне радовалась твоему успеху, а ты даже не заметил. Иден, Келли и Тед, как бы ни относились к твоим поступкам, ни разу не пошли на подлость против тебя. Они все знали про… Джину, но ведь ни словом мне не обмолвились…
- Такими темпами ты и у моего отца отыщешь признаки любви и уважения ко мне…
- Да вы оба просто отказываетесь видеть это друг в друге! Вы с Си Си, как два бойца – без остановки сражаетесь, тем самым к старым ранам добавляете свежие, и каждый боится первым бросить оружие из страха оказаться беззащитным. Хотя, на самом деле, давно мечтаете о мире.
- Что же ты мне предлагаешь – сдаться на его милость и молиться, чтобы в нем проснулись отцовские чувства?
- Я думаю, тебе не надо так часто оглядываться назад. Прости Си Си его несовершенство. Не исключено, он и сам о многом жалеет, просто уже ничего не может исправить…
Мейсон вдруг перестал хмуриться, просветлел лицом и улыбнулся с восхищением.
- Ты неподражаема! Честное слово, я серьезно подумаю над твоими словами, мне вдруг показалось, ты подобралась очень близко к истине… - и добавил, словно уже не мог сдержаться:
- Я так устал жить без тебя…
- А я устала отгонять твою тень, - грустно пошутила Мэри. – Со мной явно что-то не то – я так долго не могу смириться с тем, что мне хорошо только с тобой. Я как будто раздваиваюсь. Одна часть меня знает тебя и верит тебе, а другая – судит исключительно по твоим неблаговидным поступкам, по мнению Си Си, по чужим словам… И я никак не могу решить, какая часть меня права.
- Обе правы. Это сложно для тебя, Мэри. В твоем измерении мир был черно-белым, в моем все краски давно перемешались. У нас, конечно, разная система координат,-Мэри даже вздрогнула: Мейсон почти слово в слово произносил ее собственные мысли. - Просто тебе нужно признать, что ты действительно изменила меня и мою жизнь, и тогда паззл сложится. Я бывал плохим парнем, и когда люди клеймят меня, уничтожая остатки положительного имиджа, которого ты так жаждешь, они имеют на то основания. Но то – они. Не ты. Тебя тогда не было в моей жизни. Будь иначе, возможно, я не совершил бы и половины того, что сейчас так тебя терзает. Я много лет провел в маске, пряча под ней детские обиды и невостребованную любовь, и позволял окружающим видеть только защитную ширму. А с тобой было по-другому. Тебе хотелось открыться, и я верил, что, узнав меня настоящего, ты уже не придашь значения «славе», которую я создавал себе столько лет.
- Выходит, я не оправдала твои надежды…
- Наоборот. Ты среагировала именно так, как должна была среагировать на грязь и ложь самая чистая, честная и красивая девушка на свете. Наверное, все справедливо - я уже не заслуживал такого счастья.
- Так поэтично ты обрисовал мое образцовое ханжество, - невесело усмехнулась Мэри.
- С чего вдруг подобная самокритика?
- Не знаю. Услышала твой рассказ и словно посмотрела на себя в зеркало, - она отважно подняла на Мейсона глаза. - Ты ведь и правда всегда делал для меня замечательные вещи. Столько радости у меня не было за всю жизнь… А потом случилась Джина, и я сразу зачеркнула все хорошее. Потому что ты не заслуживал любви и снисхождения… Боже мой!
Мейсон прекрасно понимал смуту в ее душе, наблюдая, как через свою боль, догмы и сомнения она продирается к нему. Как пытается разворошить то, до чего много месяцев боялась дотронуться, потому что было слишком мучительно, а теперь честно хочет разобраться в себе, в природе своего отношения к нему. Мейсону на секунду стало страшно: ведь это Рубикон. Если, пройдя этот путь до конца, Мэри не сможет принять его и снова гордиться их любовью, то уже не вернется к нему никогда.
Как ему хотелось обнять ее, почувствовать на своем лице мягкие волосы, коснуться губами теплых губ, которые своей робостью и нежностью сводили его с ума! Мэри ведь сейчас не оттолкнет, она сама, как под магнитом, тянется к нему, но нельзя… Ее так легко сбить, помешать… У них все будет, но потом… если она распутает клубок своих переживаний, эмоций и мыслей…