Дом там, где Мэри

Nat_MM (Суббота, 09 апреля 2022, 23:42:35) писал:

Спасибо! Мейсона ужасно хочется защитить и приласкать после того, что с ним сделали сценаристы.
По поводу писем вы правы, ружья для того и развешиваются, чтобы выстреливать) Правда, еще не знаю, как именно)) Сюжет в целом уже оформился, но вот детали еще не настолько продуманы.

Глава 5. Мне кажется, я люблю…

Она проснулась от звуков грома и сильного дождя, барабанившего в окно. Гроза. Было раннее утро. Марк дежурил в больнице в ночную смену и придет домой только через пару часов.
Мэри некоторое время лежала в постели. Внезапная гроза разбудила ее прямо в середине сна, и от этого она какое-то время еще помнила явственно то, что ей снилось. Всё тот же сон. Она не могла разглядеть черты лица человека в этом сне – только взгляд темных глаз, светящихся такой теплотой, такой любовью… Да, она была уверена, что он любит ее, и что она любит его в ответ… и больше ничего. Она слышала его шёпот – «Мэри», и в этом голосе была и молитва, и обожание, и боль, и нежность. Она не слышала никогда, чтобы кто-то ТАК произносил ее имя. Она была уверена, что этот человек был плодом ее воображения – просто так проявлялась тоска ее измученной души по заботе, по взаимной любви, по чему-то ещё несбыточному… И она часто просыпалась в слезах после этих снов, сама не зная почему. Возможно, потому что человек, который звал ее по имени в этих снах, казался там самым родным, самым близким на свете.

Мэри встала, открыла форточку и вдохнула влажный воздух. Она всегда любила грозу, и раскаты грома никогда не пугали ее даже в детстве – ее завораживала эта стихия, бушующая и непокорная.
Она стала молиться, но привычные слова утренней молитвы не мешали ее мыслям уноситься далеко отсюда, в прошлое.

Когда-то, еще в юности, ей хотелось любить и быть любимой. Хотелось почувствовать, как это – испытывать страсть, влечение друг к другу, но не только. Еще больше ей хотелось узнать на собственном опыте, как с годами бурные чувства перерождаются во что-то не менее прекрасное – в любовь и заботу, воспитание детей, совместные воспоминания. Хотелось понять, как это – жить в одном доме вместе с любимым мужчиной, взрослеть и стареть вместе, даже совершать ошибки и принимать недостатки друг друга, воспитывать детей в любящей семье. Она помнила то чувство защищенности и счастья, когда она была ребенком и отец был еще жив. Позже ей часто хотелось расспросить мать о том, как они познакомились с отцом, как проходило их первое свидание, как он сделал ей предложение… но она почему-то никогда не говорила с матерью об этом – скорее всего, боялась, что подобные вопросы приведут к очередному запою.
Живя в монастыре, она сознательно гнала от себя подобные мысли – к чему, если она все для себя решила? Что семейная жизнь не для нее, что она будет невестой Христовой и найдет себя в служении. И все же в глубине души она никогда не забывала о том, о чем мечтала в детстве. Наверное, в конце концов все это прорвалось наружу.

«Господи, прости меня, – произнесла она вслух. – Я не знаю, что со мной».
Сверкнула молния, и вместе с этой вспышкой на неё накатило волнение. Яркая картинка того, как она стоит под дождем, любуясь грозой и одновременно пытаясь удержать себя в руках и спрятаться от бури эмоций, которую она почему-то испытывала. И следующая картинка – тревожная и, кажется, совсем не связанная с первой – элегантно обставленная комната с медицинским оборудованием, но явно не похожая на больничную палату, безжизненное тело на кровати, она пытается реанимировать его, кто-то ей помогает, кто-то, к кому она испытывает ту самую бурю эмоций… И снова взгляд таких уже знакомых темных глаз, полный такой невыразимой благодарности, что перехватывало дыхание…
Мэри вздрогнула, реальность этой картинки ошеломила ее. Она раскрыла окно полностью, протянула руку под капли дождя, снова и снова пытаясь вспомнить что-то еще, но ничего больше не всплыло в ее памяти. Было ли это реальное воспоминание и как оно было связано с ее снами? Вряд ли эта картинка была реальной. Мэри была уверена, что в том коротком промежутке времени, заполненном поверхностными рассказами ее мужа, не было места ничему подобному.
Мэри вздохнула. В этих снах она ощущала себя такой любимой и желанной, словно в волшебной сказке. Наверное, мозг просто замещает отсутствующие воспоминания мечтами из юности. Откуда она нафантазировала себе такое? Эти глаза, смотрящие так, словно она была величайшим сокровищем в мире, руки, обнимающие ее так бережно, губы, прикасающиеся к ее губам с такой любовью. Эти романтические мечты о любви, в которых она не могла признаться никому. Что бы сказал Марк, если бы узнал, что она мечтает о том, кто существует только в ее фантазии? Она вздохнула. Как бы она ни ненавидела ложь, но просто представить себе не могла, как говорит это Марку. Ей нужно сходить на исповедь. Обязательно.

Чтобы отвлечься от этих мыслей ни о чем, Мэри погромче включила радио и стала готовить завтрак. Красивая мелодия, звучащая из динамика, была смутно знакомой. Под нее хотелось медленно плыть в танце. Мэри вышла на середину кухни и прикрыла глаза, покачиваясь в такт музыке – когда-то, девочкой, она так любила танцевать под звуки радио, одна. Но сейчас она почему-то представила себе руки, обнимающие ее за талию. Как давно она не танцевала…

– Как я вижу, ты в отличном настроении? – голос Марка прозвучал резко, возвращая ее к действительности. Почему она чувствует себя так, словно должна извиняться за свое хорошее настроение? Мэри отмахнулась от этой мысли.
– Что-то случилось, Марк?
– Что-то случилось? Ничего! Ничего хорошего! Меня уволили!
– Как?
– Да вот так! Ни за что! Наслушались всяких слухов! Проклятые газетчики, напридумывали всякого, а простые люди страдают.
– Как я могу помочь? – спросила Мэри, подходя к нему. Но он только отмахнулся:
– Да как ты поможешь? Что ты вообще в этом понимаешь? Они меня всего лишили!
Он с размаху стукнул кулаком по столу так, что кружка с чаем полетела на пол, и прошёл в спальню, хлопнув дверью.

Мэри молча подмела осколки кружки, думая, как сказать Марку о том решении, что зрело в ней уже давно, но наконец оформилось после вчерашней прогулки. Сейчас, конечно, было не самое подходящее время. Марк все еще был на взводе – как он воспримет то, что она собирается сказать ему? Да, его гнев был направлен не на неё, а на тех, кто лишил его работы, но его резкие слова заставили ее внутренне сжаться.
«Я же не боюсь его. Я знаю Марка полжизни, почему я так реагирую? Дурное настроение бывает у всех, у меня тоже… Это не повод перечеркивать все хорошее, что у нас есть».
Она открыла дверь спальни. Марк лежал на кровати, сложив руки на груди, и бросил на нее взгляд, полный гнева и раздражения.
– Я сам на них в суд подам за незаконное увольнение! Не имеют никакого права!
Мэри присела рядом и попыталась успокоить его:
– Марк, посмотри на ситуацию с другой стороны. Возможно, все не так плохо. Ты сам жаловался, что тебя не ценят там и только используют. Не то чтобы мы были стеснены в средствах, и я могу найти работу.
– Конечно, это ведь то, что ты хотела. Тебе это только на руку. А то, что у нас есть средства, не значит, что можно их необдуманно тратить. Я откладывал деньги, чтобы внести депозит за дом, а не для того, чтобы их транжирить… впрочем, ты привыкла не заботиться о деньгах за то время… – он осекся, потом просто махнул рукой раздраженно, – да чего от тебя ждать.
– Если ты о монастыре, Марк, то нас учили жить экономно и даже вести учетные книги, – сказала Мэри. – Да, у меня была возможность получить образование за счет монастыря, за что я благодарна, но это не было чем-то экстравагантным. Я многим обязана матушке Изабель и другим служителям, и я никогда не воспринимала все, что они дали мне, как должное.
Марк ничего на это не ответил, и Мэри наконец решилась сказать то, что готовилась сказать уже давно.
– Марк, я собираюсь вернуться в Санта-Барбару.
Он переменился в лице.
– Зачем тебе это, Мэри?
– Я хочу увидеть своими глазами место, где я жила последний год. И не только. Навестить монастырь, съездить к маме и Кристи в Вентуру, постараться вспомнить хоть что-то из того периода.
– Мэри, ну вот ты понимаешь, что мне сейчас совсем не до того? Ты собираешься меня бросить в трудной ситуации, когда я только что потерял работу?
– Я не собираюсь тебя бросать, я всего лишь хочу навестить маму и монастырь, и провести несколько дней в Санта-Барбаре. Ты можешь поехать со мной. Тебе все равно придется искать работу где-нибудь ещё, так почему бы не там? Я просто думаю, что это поможет мне немного разобраться в себе, тебе так не кажется?
– Мэри, это глупо. Как это поможет? И можно подумать, в Санта-Барбаре меня жду с распростертыми объятиями. А что касается нашей жизни там… тебе не приходило в голову, что это как раз то, от чего я хотел бы оградить тебя?
– Марк, я устала от этого незнания. Не нужно меня ни от чего ограждать, я хочу понять, кем я была, и сделать это сама. Если ты не хочешь ехать со мной, то я поеду одна.
– А на что ты там будешь жить, пока не найдешь работу? И с какой стати я буду оплачивать этот вздор?
– Поживу у мамы пока. Я не думаю, что мне будет сложно найти работу. Если ты не хочешь платить за билет, я попрошу денег у мамы, или поеду на машине, или даже автостопом! – Говоря все это, Мэри все больше и больше убеждалась в правильности своего решения, и все больше понимала, что не позволит Марку отговорить ее. – Это мое решение, Марк, и я собираюсь его осуществить!
Марк немного помолчал и сказал с явным неудовольствием:
– Ладно. Но даже не думай, что я отпущу тебя одну в эту авантюру. Можешь собирать вещи, а я позвоню Тэде и скажу, что мы приедем на пару дней.

…

Мэри вышла из комнаты, а Марк долго думал о том, что делать с ее внезапным желанием вернуться в Санта Барбару. Показываться на глаза семейке Кэпвеллов у него не было ни малейшего желания, но вряд ли он мог остановить Мэри – упрямства ей было не занимать, он это знал еще с детства. Отправить ее одну, чтобы она снова подпала под влияние всех этих людей, будет самоубийством с его стороны. Да и открыто противостоять этой поездке будет казаться подозрительным, а меньше всего он сейчас хотел, чтобы Мэри подозревала его хоть в чем-то. Значит, оставалось только одно – ехать с ней и все контролировать.
Возможно, из этого что-то и выйдет. Он уже давно был разочарован их семейной жизнью здесь – Мэри все так же уклонялась от выполнения супружеских обязанностей, и он был вынужден довольствоваться проститутками – благо в Нью-Йорке их было предостаточно. Ее глупые расспросы о том, как именно развивались их отношения, и выпытывание деталей злили его. Обычно он отмахивался общими фразами, а как-то раз раздраженно обвинил ее в том, что она ничего не чувствует к нему и поэтому не может ничего вспомнить, и добавил, что он не обязан заполнять пробелы в ее памяти мельчайшими подробностями. После этого она перестала докучать ему своими расспросами, от которых он ужасно устал.
Но это абсолютно не означало того, что он был готов отдать ее в руки Мейсона. Ну уж нет! Марк слишком много сил и времени потратил на то, чтобы показать себя с самой лучшей стороны, он был ей идеальным мужем – если она после всего опять захочет сбежать, то он будет выглядеть идиотом в собственных глазах, и этого он не мог допустить.
Марк махнул рукой. Да нет, это все пустые волнения. В конце концов, Мейсон с такой легкостью стерся из ее памяти. Если даже Мэри увидит его, то не узнает. Даже если она все вспомнит, то что? Скорее всего, Мейсон уже завел себе новую подружку, или же совершил какой-нибудь очередной непростительный поступок за это время, которым можно будет ткнуть Мэри в лицо, в очередной раз раскрыв ей глаза на ее любовника. Это, конечно, если прошлых проступков и грехов Мейсона окажется для нее в этот раз недостаточно.
Марк почувствовал, что начинает успокаиваться. В конце концов, что он терял? Что ему угрожало в Санта-Барбаре? Обвинение в изнасиловании без показаний Мэри не имеет никакого смысла. А она не пойдет против него, да кто ей поверит? Он за все эти месяцы к ней не притронулся, она не сможет этого отрицать. К тому же то обвинение было с него снято за отсутствием доказательств – признание, написанное под угрозой пистолета, суд не посчитал достаточно убедительным. В факте сокрытии её смерти он не виноват. Фальшивые похороны? Он готов отрицать то, что знал, что в закрытом гробу никого не было, и никто не сможет доказать обратного. Сэм будет молчать, Тэда обо всем узнала только после похорон и после того, как получила чек на два миллиона, так что теперь она и сама повязана – он убедил ее хранить молчание, чтобы не лишиться щедрой компенсации Си Си Кэпвелла. Он не заставлял ее лгать, просто попросил не контактировать больше с семейством Кэпвеллов. И еще Марк попросил не упоминать ничего Мэри из врачебных соображений – он тогда долго объяснял Тэде, как важно для Мэри вспомнить все самой и под его контролем, так что Тэда усиленно старалась не сболтнуть ничего лишнего в тот свой приезд, и он был ей за это очень благодарен.
А то, что он просто увёз Мэри, никому не сообщив – ну так он же не под присягой показания давал. Почему вообще он должен был говорить посторонним, по сути, людям, о том, что его жена оказалась жива? Фактически Кэпвеллы не приходились ей никем, он ее законный муж, а ее кровные родственники все знали. Никому он ничего не был должен. Это они ему были должны. За несправедливые обвинения, за попытки лишить его лицензии, за угрозы…
Успокоив таким образом свою совесть, Марк стал раздумывать о том, что же он скажет Мэри, если ей вдруг придет охота навестить семейство Кэпвеллов.

Olga_z, спасибо за очередной глоток воздуха в наши рабочие будни мне хоть и не терпится поскорее дождаться первой встречи Мэри и Мэйсона, посмотреть на эту бурю эмоций, но в то же время очень нравится больше узнавать Мэри через ее воспоминания, через ее мечты в прошлом и желания в настоящем, это очень интересно... а Марк уже реально начинает прям раздражать всем своим существом, тем приятней будет лицезреть его фиаско (шутка, плохое желать никому нельзя, но вот Марк - исключение)))) и тоже здорово, как показана его попытка "успокоить" совесть... очень жизненно!

Nat_MM (Понедельник, 11 апреля 2022, 16:19:35) писал:

Nat_MM, спасибо за теплые слова! Мне тоже нравятся их воспоминания и мечты. Изначально их планировалось поменьше, но кажется, героям хочется поразмышлять и немного разобраться в себе, особенно Мэри.
Марк, к сожалению, уверен в собственной непогрешимости и соответственно в том, что хорошим героям (к каковым он себя относит) все сходит с рук, а ошибки прощаются. Ну, посмотрим, куда его это заведет.
К тому же он прав в одном - Мэри Мейсона не помнит. Его любовь к ней - помнит. Ее чувства к нему - помнит. А вот подробностей их отношений не помнит, так что все будет непросто. Но есть у меня такое ощущение, что как только Мейсон и Мэри оказываются вместе, они со всем способны разобраться и справиться)))

Nat_MM (Понедельник, 11 апреля 2022, 16:19:35) писал:

полностью согласна с отзывом! Тоже зашла подышать, так сказать) И к моей великой радости - новые главы! Написано здорово, как будто видишь все это! во время прочтения с изумлением увидела в своей реальной жизни прототип Марка!! И как раньше я не сравнила этого кадра с Маккормиком?
Тоже не терпится насладиться встречей наших главных героев . Даже было бы интересно, если Мери не сразу все вспомнила, а "заново" с Мейсоном познакомилась...
еще одна моя любимая линия - отношения Мейсона с отцом. Тут они как живые). И у меня абсолютно такие же ощущения от Мейсона после трагедии- делайте со мной что угодно...Что воля, что не воля... Здорово описаны здесь его чувства! Ну уж понятно, нам сразу хочется утешить зайку)).

Первая часть главы - до появления Марка - весенняя и нежная, как облачко яблоневого цвета, подсвеченное солнцем. И мысли Мери - мысли юной девушки в предвкушении чуда любви. Память с ней знатную шутку пошутила, она забыла целый год жизни, а получилось, что многие события они, как корочка, отшелушились и обнажили самую суть - ее настоящее чувство к Мейсону и к Марку. Чувство, на которое не могут влиять внешние обстоятельства, мнение окружающих и тому подобное.
Понимаю, что вы описывали вечер наедине с Мейсоном, закончившийся отключением СиСи. Но я сначала подумала на другой такой же вечер с грозой и дождем. Первый рабочий день Мери в доме СиСи, гроза, ее счастливое лицо, прижавшееся к оконному стеклу, залитому дождем. Даже не счастливое, а вот как вы описали, лицо юной девушки, ккоторая смотрит на большой мир широко раскрытыми глазами, , в предвкушении приключений, в предвкушении чудесного-расчудесного, в предвкушении любви. Только в ее случае это не девичья мечта, а любовь мужчины, которая была в ее жизни. Осталось только вспомнить.

И потом появляется Марк, у которого традиционно, как у пиявки из "Лунтика": "все плохо, плохо, плохо". Ничего плохого про него сказать не могу, но он похож на себя. Ни в чем не виноват, это все другие.

Сообщение отредактировал marusik: Вторник, 12 апреля 2022, 21:12:54

Fyyf, спасибо! Марк у сценаристов таким достоверным вышел, я сейчас пересматриваю период начала его попыток ухаживания за Мэри и вижу, что они его практически с самого начала уже планировали таким, каким он и вышел.

Встречи я сама жду, но еще несколько необходимых сцен до нее нужно дописать...

Marusik, как красиво вы это сказали! А вы ведь все правильно уловили: Мэри я именно представляла из того первого вечера в доме СиСи, но ее воспоминания, конечно, о моменте с Мейсоном.

Ольга, спасибо огромное за прекрасный эпизод. Воспоминания, вспышки памяти Мэри о Мейсоне так красиво, так поэтично описаны. Марк- наидушнейший тип, скорее бы Мэри уже от него избавилась.

Elena78 (Среда, 13 апреля 2022, 20:23:21) писал:

Спасибо! Марк да, не очень красиво себя ведет здесь и дальше тоже постарается напакостить.

Глава 6. Я снова вижу тебя везде

Дни после возвращения из Нью-Йорка прошли в каком-то странном тумане. Мейсон с трудом сдерживал желание рвануть обратно и бродить по той улице в надежде снова встретить знакомый силуэт, развеять это наваждение. Но здравый смысл каждый раз побеждал. Мейсон понимал, что просто хотел увидеть ее до отчаяния, и воображение снова оказалось сильнее правды. Это и раньше происходило, но никогда не было настолько правдивым. Он был готов поклясться, что это была она! Жаль, что ему не удалось разглядеть ее поближе – тогда он бы не мучился сейчас сомнениями.
Мэйсон зашел в библиотеку и окинул взглядом шкафы, полные книг. Как часто в детстве он скрывался здесь от всех – книги дарили ему утешение, будоражили фантазию, уводили в другой мир – мир, где были благородство и любовь, и захватывающие приключения, и люди, которые казались ему удивительно близкими, но в то же время невообразимо далекими, непохожими на тех, кто его окружал. Чужие истории давали выход невысказанным мечтам и стремлениям, желанию стать немного похожим на героев, которые любили, сражались за честь и справедливость, побеждали… Кем бы он стал без книг? Он не знал, его жизнь была неотделима от этих историй…
Он взял в руки томик Киплинга, забытый на столике, и книга привычно открылась на «Паршивой овце» – рассказе, столько раз перечитываемом в детстве. Наверное, он всегда чувствовал свою связь с Панчем – тот же восторг перед книгами, ту же необходимость прятать свои истинные чувства ото всех, те же смутные воспоминания о матери и ее ласке… Да, ему не нужно было скрывать свою любовь к чтению и портить себе глаза до слепоты – книги ему не запрещали, и бить его не били, и София, конечно, совсем не была похожа на тетю Анни-Розу, но в детстве это казалось не таким уж важным, а главным было то, что чувствовал он себя порой так же. Он был в том же возрасте, что и Панч, когда мама исчезла из его жизни – так же внезапно, без объяснений. И надеялся, что когда-нибудь – пусть через много лет, он был согласен ждать – она вернется точно так же, как в рассказе, и приласкает его, и откажется верить всему плохому, что наговорят про него. Как он мечтал тогда об этом…
Он перечитал последние строки:
«когда детским губам довелось испить полной мерой горькую чашу Злобы, Подозрительности, Отчаяния, всей на свете Любви не хватит, чтобы однажды изведанное стерлось бесследно, даже если она ненадолго вернет свет померкшим глазам и туда, где было Неверие, заронит зерна Веры».
Когда-то он до отчаяния желал, чтобы мама вернулась и чтобы ее любви хватило, чтобы стереть прошлое бесследно, но этого не случилось. Мэри же, сама того не зная, простым своим присутствием в его жизни дала ему то, о чем он даже не смел мечтать и чего не мог выразить словами. И, как оказалось, до Мэри он даже не знал, на что способна любовь. И что ее на самом деле хватит на все. Да, прошлое не сотрется бесследно, но возможно, этого и не нужно. Достаточно было того настоящего, которое у них было. И будущего, о котором они мечтали и которого уже не будет.
«Как же мне жить без тебя, Мэри»? У него все ещё не было ответа на этот вопрос.

Он отложил Киплинга в сторону. Мэри… Что она любила читать в детстве? Он не успел ее спросить, и теперь уже не узнает. Он читал ей пару раз вслух в те дни, когда она была с ним, и ей нравилось слушать его. Ему казалось, он знал ее всю, мог угадать ее мысли и чувства, она всегда была такой открытой книгой… но как же, в сущности, мало он знал о ней. Казалось, он знал, что она любит, потому что старался дать ей это все, особенно в те несколько недель, когда они были только вдвоем… пока он все не разрушил.
Он зажмурился. Почему он был так слеп тогда? Почему он не хотел видеть, насколько ей невыносимо было свидетельствовать в суде, говорить об изнасиловании… Он был настолько ослеплен ненавистью к Марку и желанием справедливости – нет, желанием мести, желанием разорвать его на клочки и уничтожить, – что он не видел, как этим медленно убивает Мэри. Да, несмотря на все слова отца, и Джулии, и Идэн, он чувствовал себя виноватым. Потому что он сам толкнул ее на эту крышу. И неважно, что он был не виноват в самом несчастном случае – но в том, что привело ее туда, была полностью его вина. Он винил себя за ее смерть, и будет всегда винить. Он был бесчувственным эгоистом, он думал о себе… почему он не видел, как она плакала? Она была беременна, как он мог так поступать с ней? Он должен был сделать все возможное, чтобы оградить ее от этих воспоминаний, чтобы даже имя Марка не произносилось в их доме никогда… Вместо этого он провел ее через ад. Как он мог так поступить с любимой женщиной? Мэри была единственным хорошим, что случилось в его жизни, его любовь к ней была его единственным хорошим поступком… и что же он сделал с этим? Неудивительно, что она не могла рассказать ему о том, как надругался над ней Марк. Насколько тяжело ей было скрывать это, насколько тяжело было думать об этом постоянно… Почему он ничего не понял тогда, почему не повел себя иначе?
Прости меня… Прости…
Как она могла любить его? Как она могла знать, насколько сильно он ее любил?
Он встал с кресла, подошел к книжному шкафу, открыл его, проводя руками по корешкам книг, пытаясь успокоиться. Желание напиться все сильнее овладевало им… если он сейчас уйдет отсюда, то окажется в первом попавшемся баре и будет пить, пока не отключится… Мэри бы этого не хотела, ведь так?
Ощущение рельефных переплетов под его пальцами помогало не проваливаться в эту бездну отчаяния полностью, заземляло, позволяло унять эту боль хоть немного… это был рефлекс, выработавшийся с детства, когда он приходил сюда и так же проводил пальцами по корешкам книг, выбирая, в какой из миров погрузиться на этот раз…
Мэйсон достал томик Честертона, погладил пальцами обложку.

Как-то, в один из вечеров после того как Джина рассказала ему о пропаже завещания и уговорила вернуться домой, он зашёл сюда и увидел Мэри, задумчиво разглядывающую книжные полки. У неё заняло пару минут, чтобы выбрать книгу, и, повернувшись к выходу, она заметила его и робко улыбнулась.
– Твоя мачеха сказала, что я могу пользоваться вашей семейной библиотекой, вот я и решила выбрать что-нибудь почитать.
Она слегка волновалась и смущалась, как делала всегда, видя его тогда.
– Честертон? – Мейсон улыбнулся и процитировал: – «Самое невероятное в чудесах – это то, что они случаются».
– Мейсон, ты не перестаёшь удивлять меня. Неужели ты прочёл все книги в этом доме?
– Только самые интересные, – он постарался улыбнуться как можно обворожительнее.
Твоя ль вина, что милый образ твой
Не позволяет мне сомкнуть ресницы
И, стоя у меня над головой,
Тяжелым векам не дает закрыться?
Твоя ль душа приходит в тишине
Мои дела и помыслы проверить,
Всю ложь и праздность обличить во мне,
Всю жизнь мою, как свой удел, измерить?
Было приятно наблюдать, как ее щеки заливает легкий румянец, а глаза заволакиваются мечтательной дымкой. Но она сразу же перебила его:
– Шекспир?
Он кивнул.
– Я тебе могу что-нибудь ещё почитать за ужином, – предложил он, и она рассмеялась.
– Это прекрасно, Мейсон, но я уже поужинала и хотела бы немного почитать что-нибудь сама – у меня всего пара свободных минут перед началом дежурства. Пожалуйста?
– Тогда пообещай, что обязательно поужинаешь со мной в другой раз?
Она помедлила, потом тихо кивнула и, проходя мимо него к двери, кинула на него быстрый взгляд, полный радостного предвкушения.

Мейсон тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Еще раз провел пальцами по обложке там, где когда-то ее касались руки Мэри, и аккуратно поставил книгу на полку.

Раздался звонок, и Мейсон рванулся к двери – на одну секунду он подумал, что, может быть, это был ответ, которого он ждал. Чудо, которого не должно быть по всем его законам, но о котором он так безнадёжно молил.
Молодая женщина, стоявшая за дверью, совсем не была похожа на Мэри. Собранные в хвост тёмные волосы, большие карие глаза. Мейсон заметил в руках незнакомки папку с какими-то бумагами.
– Добрый день. Меня зовут Джин-Луиза Саммерс, и я бы хотела поговорить о новом благотворительном проекте, которым м ы занимаемся. Вы согласны уделить мне несколько минут?
– Джин-Луиза? – Мэйсон приподнял бровь.
– И не говорите, – она махнула рукой и улыбнулась. Улыбка была приятной.
– Ваша мама была поклонницей Харпер Ли?
Она рассмеялась:
– Вы мне льстите, я родилась на пару лет раньше выхода книжки. Впрочем, это не мешало другим детям дразнить меня «Глазастиком».
Мейсон распахнул дверь.
– Проходите. Если только вы не религиозные фанатики и не собираетесь убить, обвинить или похитить кого-нибудь из членов моей семьи, то я готов вас выслушать. И даже готов предложить поужинать вместе – терпеть не могу есть в одиночестве.
«Особенно сегодня», – подумал он.
– Вы всегда приглашаете девушек на ужин при первой встрече?
Мейсон почувствовал, что ему стало трудно дышать. Он с такой отчетливостью увидел перед собой лицо Мэри в тот первый вечер, когда он уговорил ее поужинать вместе здесь, за этой дверью, надеясь на большее… Он говорил тогда слова из своего стандартного набора обольщений, сам не догадываясь о том, насколько они окажутся правдой.
Сколько раз подобные вспышки воспоминаний ослепляли его, лишали на какое-то время возможности говорить и что-то делать. Вот и сейчас он замер, невидящим взглядом уставившись в пустоту позади незнакомки.
– Вы в порядке? – девушка смотрела участливо. Он кивнул, заставил себя отогнать воспоминания.
– Да. Я возможно не очень хороший собеседник сегодня, но могу быть неплохим слушателем.

Она принялась рассказывать о каком-то центре, который собиралась открыть здесь. Он слушал вполуха… помощь жертвам насилия, девушкам, малолетним матерям… место, куда можно было придти с улицы… Мэри была бы рада помочь чему-то подобному, он легко мог представить ее себе в этой роли. Как она тогда спешила в клинику, с каким энтузиазмом занималась пациентами…
– …И столько всего нужно, мы были бы рады любой помощи – пожертвованиям, или личном участии… Сейчас самая большая проблема – найти подходящее помещение, чтобы разместить хотя бы тех, кому нужна помощь прямо сейчас…
– И много у вас таких?
– Пара беременных девушек, которым некуда идти – пока мы разместили их во временном центре. Проблема в том, что одной из девушек угрожает бывший муж, грозит отобрать ребёнка, и довольно большие шансы, что ему это удастся – у неё нет никаких доказательств против него, и ни жилья, ни работы….
– Он ее обижал? – Мейсон почувствовал, как перехватило дыхание.
Джин-Луиза кивнула.
– Ударил по голове беременную. Но теперь ничего не докажешь.
– Она обращалась в полицию? – Мейсон быстро прокрутил в голове возможные варианты. – Нужно опросить соседей, наверняка найдётся кто-то, кто подтвердит ее слова. В прошлом у ее мужа были аресты?
Она покачала головой.
– Вроде нет. Он абсолютно чист.
– Нет абсолютно чистых людей. Ей просто нужен квалифицированный юрист.
Она усмехнулась:
– Тот бесплатный адвокат, которого нам предоставили в полиции, сказал, что дело явно проигрышное, не стоит и пытаться.
– Я сказал «квалифицированный», – вздохнул Мейсон. – Запишите мой номер. И мое предложение поужинать все ещё в силе, я как раз подумаю, что можно предпринять.
– Боюсь, мы не можем себе позволить оплачивать чьи-то услуги сейчас, – растерянно сказала девушка.
– Кто сказал об оплате? Вы же сказали что-то насчёт благотворительной помощи?
Девушка расплылась в улыбке, и Мейсон отметил, что она действительно ему очень нравится. Было в ней что-то искреннее, вызывающее желание помочь. Вот только ему было не по себе от того, что она смотрела не него, когда думала, что он не видит, и в ее взгляде явно читалось сострадание. Он не хотел, чтобы она или кто-то еще задавали ненужные вопросы.

Он проводил Джин-Луизу, договорившись встретиться вечером, чтобы обсудить детали и подписать бумаги о сотрудничестве, и поднялся к себе. Он был благодарен этой возможности сделать что-то в память о Мэри. Хотя легче от этого не становилось.
Вчера он проговорился Тэду о том, что ему показалось, что он видел Мэри в Нью-Йорке, и попыток выражения сочувствия от брата оказалось достаточно для того, чтобы снова понять – он все ещё не мог ни с кем говорить о Мэри. Даже Тэду, который понимал его, пожалуй, лучше всех, он не мог открыться полностью. А при одной мысли о том, чтобы говорить о Мэри с кем-то из посторонних, в его горле вставал тугой ком, не дающий ничего произнести. Да он и не хотел никому исповедоваться – к чему это? Он сказал отцу, что в его жизни было только две женщины, которых он любил, и это было правдой. Но он был готов врать и отрицать эти слова перед любым, кто посмеет залезть ему в душу. Он не хотел, чтобы его чувства к Мэри препарировали, анализировали, не хотел участливых слов, которые ничего не меняют. Не хотел испытывать на себе сочувственных взглядов, подобных тому, который сегодня был у Джин-Луизы. Пусть лучше все презирают его и считают неспособным любить, как и раньше – это было гораздо проще выносить, чем жалость.
Он знал, как справляться с насмешками, со всеобщим презрением, с ненавистью отца. Он к этому привык, это было просто. Как справляться с всепоглощающим сочувствием, навалившимся на него после смерти Мэри, он не знал.
Их с Мэри любовь была чем-то, что принадлежало только им двоим. Он предпочитал не делиться этим ни с кем. Только иногда, очень редко, его тоска по ней все же прорывалась наружу настолько, что он не мог это контролировать. Как сегодня, когда он не смог заставить себя перестать думать о ней, перестать ждать ее. Потому что он видел ее, и это сводило его с ума!
Когда-нибудь все забудут о том, что он любил Мэри. Может, тогда ему станет легче…
Он достал из ящика стола очередную пачку доказательств его любви, положил письма во внутренний карман пиджака. Нужно съездить на квартиру, забрать кое-какие материалы, которые будут полезны в процессе помощи подопечной Джин-Луизы. Он поморщился. Имя не подходило ей, а прозвище Глазастик ей не нравится. Значит, он будет называть ее мисс Саммерс. Надо постараться, чтобы она не сверлила его больше своими огромными глазами и не выпытывала ничего о причинах его внезапного приступа благородства.


_____________________
Примечание: В главе использованы цитаты из Киплинга, Честертона, Шекспира; упоминается Харпер Ли - автор повести "Убить пересмешника". Рассказ «Мэ-э, паршивая овца» – автобиографический рассказ Киплинга. Если кто-то его еще не читал, то рекомендую прочесть, но предупреждаю – он довольно тяжелый. Есть в сети в открытом доступе.

Сообщение отредактировал olga_z: Понедельник, 18 апреля 2022, 21:34:05