Применение процесса Гельмана не по назначению (не повторяйте в домашних условиях)

Off-Label Uses for the Gelman Process

Название: Применение процесса Гельмана не по назначению (не повторяйте в домашних условиях)
Рейтинг PG-13
Автор: jackiejlh
Персонажи: Мэдлин, Шеф, Никита, Биркофф, ОМП

Описание:
Жизнь в Отделе всегда связана с осложнениями. Какие-то осложнения — и людей, которые их вызывают, — устранить несколько труднее, чем все прочие.

Примечания автора:
Моя нелепая и чересчур масштабная попытка придать смысл арке Секс-Полиции. Тут две части серьезности, одна часть нелепости и одна часть секса, завернутые друг в друга и слепленные кусочками скотча сюжета, а также игнорирующие множество эпизодов между боже!мы!секс!полиция! и концом четвертого сезона, потому что, честно, арка Секс-Полиции в контексте канона лишена смысла, и я ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, не держите на меня зла.


Примечания переводчика:
Действие происходит до событий фанфика "Порой всем бывает тяжело"

____________________

Глава 1: Осложнения


Мэдлин ненавидит этот ресторан.

Персонал здесь без исключения некомпетентен. Еда ужасна. И если бы она была из тех, у кого есть воображение или склонность к драматизму, то могла бы поклясться, что чувствует грязь на полу прямо сквозь подошвы своих туфель.

Конечно, её очевидная неприязнь к этому месту и есть та причина, по которой Гордон всегда выбирает этот ресторан для их редких встреч лицом к лицу, и когда она замечает Гордона в дверях, то даже не пытается скрыть свое плохое настроение, тем самым позволяя ему одержать мнимую победу. В последнее время в Центре стало невероятно трудно найти информатора. Кроме того, Гордону редко удается разузнать что-нибудь, требующее личной встречи, хотя бы в течение недели после её звонка, не говоря уже про несколько часов.

— Сегодня у меня есть кое-что интересненькое, — говорит он без всякой преамбулы, садясь напротив неё и качая головой при виде приближающейся официантки. Молодая девушка закатывает глаза, и со шлепком бросает меню обратно в стопку на барной стойке, и, поскольку она остается в отдалении, Гордон вновь переключает внимание на Мэдлин. — Приказ от сильных мира сего о перегруппировке на высших уровнях, неофициально. Был введен в действие почти два года назад.

Оглянувшись вокруг, дабы убедиться, что никто не подслушивает — в отличие от Мэдлин, у Гордона есть склонность к драматизму — он наклоняется ближе.

— Оперативница из Первого и, насколько я знаю, она всё ещё там. Пришла прямо от мистера Джонса. Я копался в поисках… не относящейся к делу информации, и это случайно попалось мне на глаза.

Реакция Мэдлин лишена энтузиазма, она лишь нетерпеливо вздергивает бровь, и он вздыхает.

— Что ж, ладно, — продолжает он, откинувшись в кресле, — что касается подробностей, то их было немного. Женщина, к настоящему моменту находится внутри организации как минимум год или два, но, насколько мне известно, может оказаться и десять лет. Однако я могу сказать, что, кем бы она ни была, она важна для Джонса. Судя по всему, он ежемесячно получает отчеты о её деятельности.

А вот это явно приковывает её внимание.

— Настоящий мистер Джонс, — спрашивает Мэдлин, — или тот, кто притворяется мистером Джонсом в этом году?

Гордон неловко ёрзает на сиденье.

— Я предпочитаю не думать об этом. Даже простого знания о том, что мистеров Джонсов больше, чем один, вполне достаточно, чтобы они начали кидаться приказами о ликвидации как сумасшедшие наводящие ужас Санта-Клаусы, — он смотрит в сторону и хмурится. — Или Санты-Клаусы? Как тут правильно использовать множественное…

Мэдлин закатывает глаза и обрывает его.

— Когда у тебя будет что-то полезное для меня, — говорит она тихо и, судя по побледневшему лицу Гордона, очевидно, она не потеряла способности вкладывать угрозу в самые безобидные слова, — надеюсь, ты со мной свяжешься?

Он кивает.

— Да. Конечно.

Она встает и выходит, не сказав больше ни единого слова (и полностью игнорируя саркастическое замечание Гордона: «Пожалуйста! Рад был встретиться и поболтать с тобой!», равно как и ворчливую жалобу официантки своей коллеге: «Мерзкая сучка занимала мой столик целых двадцать минут и ни черта не заказала»), её разум уже перебирает возможные имена.

Четыре моделирования ситуаций, два аналитических отчета, три часа наблюдения и шесть часов размышлений спустя она останавливается на человеке, который и так и так был её первым подозреваемым.

— У нас могут появиться осложнения, — говорит она на следующее утро, входя в Голубятню и останавливаясь рядом с Полом.

Он усмехается.

— Я бы больше волновался, если бы у нас их не было.

Она не улыбается в ответ, и через секунду он покорно вздыхает.

— Насколько серьезные?

— Розенталь, — многозначительно отвечает она, не поворачиваясь к нему и не отвечая на его удивленный взгляд. Она просто рада, что он всё ещё помнит ту миссию — это было почти двадцать лет назад, и ни один из них даже там не присутствовал.

— Который? — вопрошает он таким ожесточенным и глубоко оскорбленным тоном, будто у него нет своих собственных информаторов на всех уровнях иерархии Отдела — и Мэдлин не может осуждать его, по правде говоря, она чувствует почти то же самое.

Она смотрит вниз на оперативников, находящихся в Главном зале, и останавливает свой взгляд на одном конкретном лице. Пол следует за её взглядом, и удивление в его глазах чуть тускнеет.

«По правде говоря, — думает Мэдлин, — он должен был знать».

Взгляд оперативницы поднимается вверх, глаза встречаются с их глазами, вбирая холодное оценивающее выражение Мэдлин и едва прикрытое желание Пола придушить её прямо на месте. Никита прерывает зрительный контакт и быстро покидает Главный зал, лишь на мгновение бросив неловкий последний взгляд на окна Голубятни.

____________________

Глава 2: Дурацкие пластиковые значки

Саммари:

Мэдлин не представляет себе вариант развития событий, при котором Центр никак не отреагирует, если они с Полом станут пытать их информатора с целью выяснить, какая же информация была передана Центру.

Конечно, сложные задачи требуют проявления изобретательности, и это является единственной положительной стороной всей ситуации.

____________________

В те дни, когда у неё есть подходящее настроение, Мэдлин находит визиты в Башню весьма расслабляющими. Отличный способ как самой снять напряжение, так и заодно хотя бы на пять минут заставить расслабиться Пола, когда его уровень стресса зашкаливает до такой степени, что решения перестают быть обоснованными и начинают переходить границы благоразумного (хотя она никогда не скажет ему об этом, так как скорее всего это лишь вдохновит его чаще вести себя неблагоразумно).

Честно говоря, такое настроение у неё бывает нечасто. С годами стало очевидно, что её личное удовлетворение зависит в большей степени от её способности подчинить своей воле хаос повседневной жизни. Она не очень гордится этой чертой характера — она вообще старается не признавать, что её настроение может зависеть от чего-либо, кроме требований момента — но она знает себя слишком хорошо, чтобы игнорировать или полностью отрицать правду.

Сегодня как раз один из таких дней, когда ей нужно отвлечься. Обстановка спокойная — по правде говоря, даже слишком спокойная — но подозрительность цветет повсюду. Ну, или, по крайней мере, больше обычного. В дополнение к Джорджу и его выводящим из равновесия камерам, нынешняя ситуация привнесла новый виток сложностей и негативных эмоций, с которыми приходится иметь дело.

Если Никита передает информацию в Центр, то Мэдлин и Пол, в свою очередь, должны тщательнее следить, к какой информации та получает доступ. Все эти дополнительные и совершенно ненужные проблемы очень раздражают. Иногда Мэдлин думает, что если бы Надзор, Центр и Никита просто позволили ей и Полу заниматься спасением мира, ее жизнь была бы намного проще. С другой стороны жизнь тогда была бы намного скучнее, поэтому Мэдлин просто пытается справляться с задачами по мере их поступления, находя удовлетворение в азарте борьбы и, чаще всего, победы, несмотря на объединенные усилия террористов всего мира, различных идиотов из Центра и Надзора, а также отдельных оперативников-предателей.

Пол же, напротив, удовлетворения от преодолевания не получает. Он больше склонен к вовремя предпринятым агрессивным действиям. Или же не очень вовремя. Прямо сейчас этот порыв скорее мешает её… снятию стресса.

Прокладывая дорожку поцелуев вниз по её животу, он на полпути останавливается, и, положив подбородок ей на бедро, задумчиво бормочет:

— Нам надо узнать, что она им сказала.

Пару секунд Мэдлин разглядывает потолок, надеясь, что если она не ответит, он вернется к своему предыдущему занятию. Он не двигается. Со вздохом, она легонько надавливает руками ему на плечи, побуждая перекатиться с неё на постель, и поднимается на ноги. Она накидывает один из тех больших халатов, что всегда хранятся в шкафу рядом с кроватью и опускается в ближайшее кресло.

— И как ты предлагаешь это сделать?

— Пытки обычно эффективны, — отвечает он. Хотя он шутит лишь отчасти, она всё равно коротко усмехается, впрочем, не считая нужным удостоить данное предложение ответом.

— Одному богу известно, какую именно информацию она им передала, — он делает паузу, хмурится, затем спрашивает. — Эдриан? Файл Джемстоун?

— Маловероятно, но… возможно, — допускает Мэдлин.

— Нам нужно знать наверняка, — снова настаивает он, однако в его словах нет прежней убежденности. Их возможности ограничены, и ему это так же хорошо известно, как и ей.

— Мы можем перевести её в расходную группу, — произносит она, проигрывая этот вариант у себя в голове и уже понимая, что идея не слишком удачная.

Пол озвучивает её сомнения насмешливым фырканьем.

— Снова? У этой женщины жизней больше, чем у проклятой кошки, — ворчит он, поднимаясь на ноги. Пол начинает расхаживать в узком пространстве между кроватью и креслом, при каждом проходе перешагивая через ноги Мэдлин, пока она, закатив глаза, полностью не забирается в кресло, поджав их под себя. Обычно когда он так делает, то напоминает ей тигра в клетке — мощного, напряженного, ждущего момента, когда его выпустят на свободу, чтобы он смог полностью реализовать свой потенциал.

В голом виде эффект однако несколько теряется.

Мэдлин наблюдает его метания по комнате со смесью нежности и раздражения. Он зациклился, и это не только действует на нервы, но ещё совершенно непродуктивно.

Конечно, веди он себя по-другому, это был бы уже не Пол.

— Мы всегда можем использовать старый надежный метод.

— Забьем кол ей в сердце? — предлагает он, останавливаясь и с нетерпением глядя на неё.

При этих словах она едва удерживается от смеха, но на самом деле во всей этой ситуации очень-очень мало веселого.

— Не будем обращать на неё внимание. Рано или поздно она совершит какую-нибудь ошибку, не относящуюся к данному вопросу. Тогда у нас появиться абсолютно обоснованная причина для её ликвидации, которую не сможет оспорить даже Центр. При условии, конечно, что она сама как-нибудь не убьется. Ведь она уже несколько лет идёт по кривой дорожке.

Да, Никита сама сделала этот выбор, и это одна из тех черт, которые Мэдлин в ней не выносит. У Никиты есть потенциал, есть одаренность и возможность стать великой, но она отказывается оправдывать высокие ожидания, и этот факт, мягко выражаясь, злит. Несмотря на то, что до недавнего момента Мэдлин продолжала подталкивать Никиту к тому, кем она могла бы стать, Никита вновь и вновь доказывала, что в конечном итоге она придет к саморазрушению. Мэдлин давно перестала разочаровываться по этому поводу и теперь лишь сожалеет, что за собой девушка тянет на дно и Майкла.

Конечно, с другой стороны, всё это также могло быть притворством. При этой мысли в душу Мэдлин начинает закрадываться завистливое уважение, но тут она же пресекает это. Если Никита действительно отдает себе отчет в своих действиях, значит, дела обстоят ещё хуже. Работа в Отделе слишком важна для этих... игр.

Тот факт, что Майкл — один из лучших оперативников, которых им удалось завербовать за все те годы, что они находились у власти — раз за разом рисковал своим будущим в Отделе ради кого-то, кто, как выяснилось, просто играл с ними всеми… Что ж, вариант с забиванием кола в сердце начинает казаться всё более привлекательным. Не говоря уж о том, что данная ситуация является прекрасной иллюстрацией, почему отношения в Отделе всегда ведут к краху и ликвидации.

Мэдлин предпочитает не замечать иронию в том, что пришла к подобному заключению, находясь в одной комнате с раздетым Полом.

— Я собираюсь принять душ, — сообщает она, вставая. Пол лишь рассеянно кивает — верный знак, что все его мысли крутятся только вокруг Никиты.

Когда она появляется из ванной шесть минут спустя, он уже полностью одет и, наклонившись над столом, набрасывает для неё заметки и какую-то схему на обратной стороне салфетки. Она наблюдает за ним не без любопытства — каждый раз, как он придумывает какой-то план, в итоге переворачивающий её мир с ног на голову, это всегда начинается с бумаги. Она и сама точно не знает, чувствует ли трепет ужаса или же предвкушения.

Наконец он поворачивается и сует салфетку ей в руку. Она пробегается глазами по его записям и сдвигает брови.

— Для процесса Гельмана нет веских оснований, — отмечает она — хотя, честно говоря, обоснованных причин применять его на Эдриан тоже не было. Тем не менее, шестеренки в её голове уже начали крутиться, потому что она знает Пола лучше, чем саму себя. По одному взгляду на его выражение лица и расправленные плечи она понимает, что он выбрал для себя курс действий и будет следовать ему вне зависимости от того, одобряет она или нет.

— Так найди обоснование, — настаивает он тем крайне упрямым нерациональным тоном, который, она считает, является по своей природе неотъемлемой частью Пола и одновременно безумно раздражает.

Она вздыхает.

— Мы можем заставить её сказать нам, что она передала им, а затем заставить позабыть, что наш разговор вообще состоялся, — продолжает он.

— А затем посмотрим, как она медленно сходит с ума и в конечном итоге умирает? — негромко спрашивает Мэдлин, внимание её большей частью сосредоточено на записях на салфетке, чем на разговоре.

— Да, — коротко отвечает он и, бросив на него лишь мимолетный взгляд, она просто-таки чувствует, как ему не терпится возобновить свое хождение по комнате.

— Если такое случится, кто-нибудь в Центре может заметить, — она озвучивает максимально очевидное, и уголки её губ слегка подергиваются.

По виду Пола нельзя сказать, что это его очень заботит.

— Значит, найди причину, по которой это не будет иметь значения, — он хватает свое пальто со стола, куда в спешке бросил его сорок пять минут назад, и направляется к двери. — Просто придумай, как сделать так, чтобы всё сработало, — приказывает он, уходя.

Мэдлин снова опускает взгляд на записи в своей руке, перечитывая полусформировавшиеся идеи и возможные сценарии, которые набросал Пол, затем поворачивается к стоящей на столе вазе и бросает туда салфетку. Та оседает среди стеблей цветов, и Мэдлин наблюдает, как вода окрашивается в темно-синий цвет, а слова потихоньку расплываются.

Идея, конечно, не лишена недостатков и может привести к серьезным негативным последствиям. Мэдлин даже не вполне уверена, что технология позволяет делать то, что описал Пол, хотя, скорее всего, выяснение этого момента будет самым простой частью плана, если они решат воплотить его в жизнь. Единственный важный нерешенный вопрос — как удержать Центр от вмешательства. Очевидно, что они не собираются защищать Никиту — та была на краю гибели больше раз, чем полевой или любой другой оперативник имеет на это право. Но Мэдлин не представляет себе вариант развития событий, при котором Центр никак не отреагирует, если они с Полом станут пытать их информатора с целью выяснить, какая же информация была передана Центру.

Конечно, сложные задачи требуют проявления изобретательности, и это является единственной положительной стороной всей ситуации.

В конце концов, это и решает вопрос. Еще долго после того, как исчезли слова на салфетке, Мэдлин продолжает сидеть за столом, печатая на своей панели и перебирая в уме возможные и невозможные варианты.

Профиль, на котором она, в конце концов, останавливается, абсолютно нелеп и смехотворен, но... так или иначе вполне подойдет — особенно, если мнение Никиты повлияло на досье Центра на нее и Пола. Никита всегда считала, что они замышляют что-то против нее, и большую часть времени она была... ну, лишь частично права.

— Так что… — говорит Пол три дня спустя, просматривая панель со смешанным выражением веселья и ужаса на лице, — мы будем кем-то вроде… даже не знаю, как это назвать… секс-полиции?

Мэдлин усмехается.

— Ты должен признать, они никогда не заподозрят никакой связи между шпионажем Никиты и этим.

— Если ты так говоришь, — бормочет он, пролистывая пальцами экран, чтобы узнать что ещё она придумала. — Я чувствую, нам надо раздобыть парочку этих дурацких пластиковых полицейских значков, — он возвращает ей панель с таким видом, будто сам факт нахождения подобной идеи в его руках оскорбляет его. — В конце конов, Центр уже считает, что мы сошли с ума.

Она пожимает плечами.

— Да, но это сработает. И, кроме того, — добавляет она с ироничной улыбкой, — они оскорбляют наш интеллект, почему бы нам не оскорблять их.

Глава 3. Люди-которые-хотят-убить-Джорджа

Саммари:

— Мне нужна услуга, — говорит Мэдлин, чувствуя, как странно для нее звучат эти слова.

____________________

Профиль «этой чуши с секс-полицией», как называл его Пол, практически сразу был приведен в исполнение — несколько ключевых разговоров в местах, где, по заверениям Гордона, Центр установил камеры, позволили проинформировать высшее руководство о ходе вещей, не заставляя их при этом вмешиваться. Но затем всё так же быстро данный профиль отходит на второй план.

Пол подбрасывает Мэдлин записку о том, что Джордж добавил Башню в свою систему наблюдения, и вместе они наконец-то разбираются с Джорджем… вот только, в итоге они не разбираются с ним вообще. Разочарованная тем, что потратила два года впустую и не получила ничего, кроме нескольких десятков синяков у себя и легкого чувства вины у Пола, она направляет свою энергию на проблему Никиты. По крайней мере, эту ситуацию она хоть как-то может изменить.

Единственная проблема заключается в том, что после завершения миссии с Джорджем Надзор отключил или вывел из строя большинство своих камер, и в основном это были те камеры, через которые Центр тоже вел за ними наблюдение.

Телефонный звонок, наспех организованный перелет, и Мэдлин снова оказывается в ресторане, который, кажется, существует только для того, чтобы её раздражать.

С того момента, как она переступила порог, официантка не сводит с неё взгляд. Мэдлин игнорирует её, отчего та начинает буквально сверлить её глазами.

Гордон, который никогда ничего не игнорирует, подмигивает девушке, беря со стойки меню. Официантка делает вид, что она совершенно возмущена, а затем отворачивается, чтобы начать жаловаться одной из своих коллег.

— Знаешь, я был в Испании, — говорит Гордон, опускаясь на свое место, но Мэдлин уверена, что на самом деле он не расстроен тем, что его отозвали. Обычно он использует любой предлог, чтобы нарушить правила и попасть в неприятности. Она подозревает, что «легкая жизнь», которую он ожидал в Центре, оказалась более скучной и менее легкой, чем он предполагал. Однако Мэдлин не говорит об этом, в конце концов, скука дает ему повод создавать проблемы для своего руководства, и если эти проблемы по большей части работают ей во благо, у неё нет причин жаловаться.

Она одаривает его извиняющейся улыбкой — своего рода предложение мира, и взгляд Гордона говорит о том, что он принимает его.

— Мне нужна услуга, — говорит Мэдлин, чувствуя, как странно для неё звучат эти слова.

Гордон рассеянно листает меню, вскинув одну бровь, но не поднимает на неё глаз. Мэдлин позволяет ему продолжать в том же духе ровно десять секунд — в хороший день это практически предел её терпения — прежде чем выхватывает меню у него из рук.

— Я голодный, — ворчит он, впрочем, не делая ни малейшего движения, чтобы забрать у неё меню. — Я был на совещаниях всё утро, и у меня ещё одно запланировано на вечер. По сути, я здесь на обеденном перерыве.

Она бросает на него критический взгляд, опуская меню на сиденье рядом с собой.

— Ну, хорошо, семичасовой обеденный перерыв, — признает он. — Тем не менее, ты притащила меня сюда, и самое меньшее, что ты можешь сделать, это угостить меня обедом.

— Мне нужна услуга, — повторяет она, не желая вслед за Гордоном отклоняться от основной темы. — Мне нужно, чтобы Надзор вновь установил наблюдение за Голубятней.

Гордон морщится, Мэдлин кажется, что таким образом он пытается выразить сочувствие, но в итоге выражение его лица говорит скорее о замешательстве.

— Шеф и так целыми днями находится в аквариуме у всех на виду. Он и правда хочет, чтобы там снова были ещё и камеры?

— Не особенно, — отвечает она, не вдаваясь в подробности, и когда становится очевидно, что она не собирается ничего объяснять, Гордон пожимает плечами.

— Считай, это уже сделано, — он задумывается на мгновение, затем поправляется. — Ну, в любом случае, считай, это будет сделано к четвергу. Я не вернусь раньше этого времени, и мне нужно будет написать статистический отчет, который заставит их думать, что повторный мониторинг аквариума — это к лучшему, так что… — его слова обрываются, затем он качает головой. — Пусть это будет пятница, — ещё одна пауза. — В субботу наверняка.

Мэдлин раздраженно поджимает губы, но не заостряет внимание на этом вопросе, так как в действительности она ожидала, что Гордону потребуется куда больше времени.

— Я слышал, что на прошлой неделе у вас было столкновение с Джорджем… — говорит он, вставая и наклоняясь, чтобы забрать меню с её сиденья, и затем снова усаживаясь на свое место. — Всё пошло не по плану?

Поскольку она лишь сердито сверкает глазами, он вздыхает.

— Слушай, я ведь не стал включать всё это в отчеты для Центра, не так ли? Я просто надеялся, что из этого выйдет что-нибудь путное, вот и всё. Джордж — мудак, — бормочет он. — Я думал, может быть, всё это приведет к тому, что он… не знаю, — Гордон пренебрежительно машет рукой в сторону двери, — уйдет, — заканчивает он, — или помрет. Неважно.

При этих его словах она с трудом удерживается, чтобы не рассмеяться, и поспешно заменяет смех веселой улыбкой.

— Мы должны организовать клуб или что-то в этом роде, — продолжает Гордон. — Знаешь, клуб людей-которые-хотят-убить-Джорджа. Мы позволим Шефу его возглавить, потому что Бог знает, что он устроит, если не будет главным. Ты можешь…

Он резко замолкает, поскольку она встает и берет свою сумочку.

— Эй! Я думал, ты угостишь меня обедом?

— Я не могу выносить этот разговор настолько долго, чтобы успеть пообедать, — отвечает она, и это, пожалуй, самое честное из того, что она сказала за весь день. Гордон только ухмыляется. — Тебе просто придется вычесть деньги из моего бюджета.

— Точно, — весело говорит он ей вслед, — будто ты когда-нибудь укладываешься в бюджет!

____________________

Глава 4. Использование этого метода не по назначению может вызывать побочные эффекты

Саммари:

Как выясняется, если лишить разум Никиты возможности хранить секреты, то в результате неприятного побочного эффекта та превращается в хихикающую бессвязно лепечущую идиотку.

____________________

Майкл и Никита (была ли это её подлинная личность или она лишь играла свою роль, Мэдлин не может сказать наверняка, и это невероятно обескураживает) настолько предсказуемы, что это почти удручает. Почти, потому что это как раз и есть та причина, по которой данный профиль вообще оказался выполнимым. События развиваются так быстро, что даже Пол не успевает стать нетерпеливым. Ну, не слишком нетерпеливым.

Пол злится на то, как Майкл и Никита продолжают встречаться прямо у них под носом, при этом каждый раз умудряясь избежать слежки или наблюдения, и это создает определенные трудности. Мэдлин ничего не может сделать (и нет никого, кому она могла бы угрожать), чтобы доказать сам факт их отношений, если не считать самый первый инцидент, на который указал Биркофф. Но есть ли, нет ли доказательств настоящего романа между двумя оперативниками, Пол и Мэдлин все равно продолжают действовать на виду у камер Центра. Пол принимает окончательное решение официально — в конце концов, он всегда был упрямым человеком, склонным к активным действиям, поэтому Центр, скорее всего, не станет задавать лишние вопросы касательно этого решения — и едва врачи и ученые успевают подготовить оборудование к транспортировке, как Мэдлин оказывается в вертолете, направляющемся в лабораторию «Дженефекс».

Всё, более или менее, идет по плану. Никита появляется как раз вовремя, и Мэдлин произносит речь, которую она подготовила ещё в вертолете. Ей даже удается сказать девушке, что она ей завидует, хотя и с трудом сохраняя при этом спокойное выражение лица, — на случай, если Никита вспомнит что-нибудь из их разговора до перепрограммирования, — и через несколько минут Никита с широко распахнутыми глазами уже в аппарате.

Как выясняется, если лишить разум Никиты возможности хранить секреты, то в результате неприятного побочного эффекта та превращается в хихикающую бессвязно лепечущую идиотку. Технические специалисты, обслуживающие аппарат, оправдываются тем, что эта технология, строго говоря, не предназначена для подобных вещей. При этом их извинения и сожаления выглядят настолько неискренними, что если бы они все не были так откровенно напуганы, Мэдлин могла бы поклясться, что они сделали это специально. Она уже чувствует, как где-то у висков начинает нарастать головная боль.

— Уйдите, — приказывает она. Двое оперативников, не склонные возражать, поспешно покидают комнату. Однако один из техников — Бреннан Дейли, если она не ошибается, хотя большинство техников и ученых, работающих над процессом Гельмана, она знает только в лицо — колеблется.

— У вас есть всего примерно шесть минут, — предупреждает он, направляясь к двери.

Она кивает, сопротивляясь желанию закатить глаза.

— Я в курсе.

В конце концов, они все читали тот же профиль не более двух часов назад.

Дейли исчезает из комнаты, и как только за ним закрывается дверь, Мэдлин обращает свое внимание на находящуюся перед ней женщину.

Никита сидит на краю аппарата, откинув голову назад и, хихикая, смотрит на потолочные светильники. Она не откликается, даже когда Мэдлин зовет ее по имени. Мэдлин рукой берет Никиту за подбородок, заставляя повернуть голову так, чтобы та смотрела ей в глаза.

— Мэдлин! — восклицает Никита так, словно бы только сейчас заметила, что она тут не одна. — Разве не красота? — она показывает вверх на лампочки, а потом хмурится, когда Мэдлин вновь физически переключает её внимание.

— Никита, мне нужно, чтобы ты сосредоточилась, — строго говорит Мэдлин и, может быть, потому что Никита запрограммирована подчиняться, а может быть, потому что она слишком привыкла жить и поступать, как ей скажут, но Никита мигает несколько раз и трясет головой и, кажется, ей удается сконцентрировать свое внимание только на Мэдлин. Или, по крайней мере, она пытается.

— На кого ты работаешь? — спрашивает Мэдлин, и Никита смеется.

— На Первый Отдел, — отвечает она так, будто это очевидней некуда.

Мэдлин вздыхает.

— На кого ещё?

— На тебя, — немедленно отвечает Никита. — И на Шефа, — она некоторое время размышляет, потом добавляет: — И иногда на Майкла.

— На кого ещё? — Мэдлин обдумывает вопрос, затем решает изменить формулировку. — Ты работаешь на кого-нибудь вне Отдела?

— О! — лицо Никиты озаряется пониманием, и она восклицает с ликующим видом. — Мистер Джонс! — После чего она с широкой улыбкой хватает Мэдлин за запястье и с волнением еле слышно шепчет. — Он не тот, кем ты его считаешь.

— Да, полагаю, так, — отвечает Мэдлин с ободряющей улыбкой. Ей не особенно важно, кто такой мистер этот Джонс — в любом случае не похоже, что Никита могла бы работать с настоящим. — Что ты ему сказала, Никита?

Но внимание Никиты снова рассеивается, и взгляд вновь обращается к лампам на потолке. Нахмурившись, Мэдлин вырывает свое запястье из рук Никиты и громко хлопает в ладоши перед её лицом. Внимание Никиты возвращается, она смотрит широко раскрытыми глазами.

— Что ты рассказала мистеру Джонсу?

— Много чего, — отвечает Никита с озадаченным видом. — Я… — она опускает глаза, её взгляд начинает метаться по сторонам, напоминая компьютер, который пытается одновременно выполнять слишком много задач и в результате начинает глючить и зависать.

— Он знает об Эдриан? — быстро спрашивает Мэдлин, пока Никита не начала пересказывать ей в подробностях, как она сообщила мистеру Джонсу, что ела на ужин или какую-нибудь другую ерунду.

Никита взрывается смехом.

— Конечно! Она возглавляла Отдел.

Ранее в этот день Мэдлин размышляла о том, будет ли эффективно использовать этот метод допроса на захваченных террористах. Теперь же, в отчаянии и с практически полным разочарованием, она решает, что пытки бесконечно предпочтительнее.

— Он знает, что произошло с Эдриан? — снова пробует она.

— Да, — просто отвечает Никита, пожав плечами. И хотя Мэдлин никогда не призналась бы в этом, но кровь у неё чуть холодеет. Она смотрит на часы: времени осталось совсем немного.

— А файл Джемстоун? — продолжает она. — Он знает об этом?

— Это плохой файл, — говорит Никита, выразительно кивая. — Очень-очень плохой.

— Да, — соглашается Мэдлин, не желая отвлекать Никиту спорами. — Ты рассказала о нем мистеру Джонсу?

— Да.

Это может оказаться проблемой.

— Но не волнуйся, — поспешно добавляет Никита, будто беспокоясь, что Мэдлин нуждается в успокоении, и Мэдлин мимоходом задается вопросом, не побледнело ли у неё лицо от услышанных откровений.

Никита снова берет её за запястье и пытается притянуть ближе. Она наклоняется вперед, язык её тела говорит о том, что она считает Мэдлин своей лучшей подругой и что она вовсе не находится на допросе. Все это было бы довольно интересным, если бы темами обсуждения не были вопросы жизни и смерти.

— На самом деле ему все равно, — по секрету сообщает Никита. С раздраженной усмешкой она добавляет: — На самом деле он такой же плохой, как и вы все. — Затем она закатывает глаза. — Может быть, даже хуже. Отдел иногда спасает мир. Мистер Джонс проводит всё своё время в горячих ваннах, — она морщит нос, будто ей в целом противна эта ситуация.

Однажды, думает Мэдлин, настанет день, когда ей будет приятно ликвидировать Никиту. Не то, чтобы ей и раньше не приходилось испытывать подобные чувства, но нынешний опыт не помогает подавлять такие желания.

Критически оглядев Никиту, Мэдлин обдумывает её ответ, прежде чем, наконец, спросить:

— Если он такой бесполезный, почему тогда ты ему помогаешь?

— У него есть секреты, — заговорщицки шепчет Никита.

Мэдлин подавляет насмешливую улыбку.

— У всех нас есть секреты, Никита.

— Да, — соглашается она, пожимая плечами, — но у него есть секрет, касающийся меня. Он знает, почему я здесь.

Мэдлин хмурится, гадая, куда может завести этот разговор.

— Ты здесь, потому что убила человека, — она делает паузу, давая этой информации дойти до сознания Никиты, но та просто качает головой. — Ты здесь, потому что мы тебя завербовали.

— Нет-нет-нет-нет-нет, — невнятно повторяет Никита, качая головой. Она беспокойно подергивает ногами, её руки судорожно сжимаются, и если Мэдлин хоть немного знает её — а она уверена, что знает, — то подобное поведение означает, что Никита даже в таком состоянии начинает волноваться и нервничать.

Честно говоря, всё это просто нелепо, и они находятся здесь, чтобы обсудить совсем иное, вот только… Вот только Никита физически не может сейчас лгать. Вот только Никита верит в это всем своим существом, а раз так, то, возможно, тут есть во что верить. Вот только, похоже, ничто и никогда не бывает по-настоящему простым и понятным.

— И почему Центр хочет, чтобы ты была здесь?

— Я не знаю, — медленно отвечает Никита, — но думаю, это из-за моего отца.

Мэдлин удивленно моргает.

— И кто же твой отец? — спрашивает она, почти не желая услышать ответ, но, с другой стороны, «предупрежден — значит, вооружен».

Никита просто пожимает плечами и тихо произносит «Не знаю», прежде чем её внимание снова переключается на потолочные светильники.

В тот момент, когда Дейли стучит и через мгновение просовывает голову в дверь, Мэдлин всё ещё с любопытством смотрит на Никиту, прокручивая в голове услышанную информацию.

— Мэдлин, если вы хотите, чтобы она вернулась в фургон вместе с Майклом, нам следует заняться этим прямо сейчас, — тихо говорит он, явно нервничая из-за того, что ему пришлось прервать её.

Кивнув, Мэдлин оставляет его и других оперативников выполнять свои обязанности и проходит мимо них к запасному выходу, не сказав ни слова. Путь обратно в Отдел кажется ей чрезвычайно долгим и, оказавшись внутри несколько часов спустя, она немедленно отправляется на поиски Пола, хотя ей очень любопытно узнать, почему Оружейка выглядит так, будто кто-то взорвал там бомбу.

Как выяснилось, так оно и было.

— Стоило мне на полдня отлучиться, — говорит она, подходя к Полу в Голубятне, — и ты тут же решил сделать перепланировку?

Пол поворачивается и бросает на неё испепеляющий взгляд, а затем снова возвращается к наблюдению за бригадой рабочих, занятых ремонтом стен в Оружейке.

— Джайлз не справляется, — сердито отвечает он. — Верни Вальтера.

Она хмурится.

— Вальтер был отправлен на пенсию, — напоминает она Полу. — Полагаю, там ему гораздо лучше.

— Мне все равно, — ворчит он. — Джайлз — идиот. Он умудрился подорвать стену — подорвать стену! Он что, только вчера начал обучение?! Он мог уничтожить Оружейку, он чуть не убил Биркоффа… избавься от него.

Биркоффа? А что вообще Биркофф делал в Оружейке во время миссии?

Она поворачивает голову, чтобы взглянуть на компьютерщика, и тот, словно почувствовав на себе её взгляд, поднимает глаза. Его щеки розовеют от плохо скрываемого чувства вины, и он быстро отворачивается к своему компьютеру, а ей едва удается сдержать смешок.

Чуть не убил Биркоффа, и правда.

Конечно, принуждение парня отказаться от Майкла, Никиты и Вальтера должно было вызвать некоторые… побочные эффекты.

Втайне забавляясь, она снова смотрит на Пола.

— Я сделаю несколько телефонных звонков. Вальтер будет здесь сегодня до конца дня.

— Посмотрим, что получится, — отвечает он, в его голосе нет и намека на благодарность, и она усмехается.

С раздражением на данный момент покончено, он меняет тему разговора.

— Как прошло?

— Всё прошло хорошо, — просто отвечает она.

Только позже, когда они остаются в Башне наедине и за пределами обзора камер, она рассказывает подробности.

— Мне не удалось много вытянуть из неё, мы были ограничены во времени, и по большей части она была почти не в состоянии говорить. Мне удалось узнать, что мистер Джонс знает о судьбе Эдриан, а также о существовании файла Джемстоун, если не сказать больше.

Глаза Пола вспыхивают от ярости.

— И что они собираются с этим делать? — требует он.

Она слегка пожимает плечами, и отсутствие у неё явной озабоченности, кажется, несколько успокаивает его.

— Похоже, они не намерены вмешиваться.

— Ну… хорошо, — бормочет он, опускаясь на край кровати. — Мы узнали что-нибудь ещё?

— Нет, — лжет она. — Но я не думаю, что сейчас она представляет серьезную угрозу, и наличие человека, который в буквальном смысле запрограммирован делать, что мы скажем, может оказаться полезным, особенно если мы сможем повлиять на то, какую информацию она предоставляет Центру. Я предлагаю пока оставить всё как есть.

— Майкл не будет проблемой? — спрашивает он — весьма обоснованно, на самом деле.

— Будет, — признает она. — Но у нас есть пара недель, прежде чем он начнет действовать.

Пол кивает, похоже, удовлетворенный этим ответом. Когда он смотрит на часы, на его лице появляется нотка озорства, и она знает, что он скажет, ещё до того, как он успевает открыть рот.

— У нас есть час, прежде чем мы понадобимся где-нибудь…

Её внимание сейчас не здесь. На самом деле, последние восемь часов все её мысли не переставая крутились вокруг слов Никиты. Однако Полу об этом знать не нужно, пока нет. Во всяком случае, пока она сама всё не выяснит. Если Пол отреагирует в своей обычной манере, это ничего им не даст, а она уже могла слышать, как он настаивает на немедленной ликвидации Никиты, и Мэдлин готова признать, что это будет наимудрейшим решением, но оно не принесет им никаких ответов на интересующие их вопросы.

Она решает, что пока что сама разберется в вопросе.

Так что да, её внимание сосредоточено на иных вещах, но… Что ж, об этом Полу тоже знать не обязательно. А учитывая все обстоятельства, отвлечься, пожалуй, было бы неплохо.

С притворным вздохом покорности она позволяет ему увлечь себя на постель.

Глава 5. Вы знаете, что обычно говорят о любопытстве

Саммари:

— Пойдём со мной, — говорит она, и это не просьба. Биркофф, кажется, сразу понимает это, потому как он немедленно блокирует свой компьютер и вслед за ней выходит из Главного зала.

____________________

— Привет, Биркофф, — произносит Мэдлин у него за спиной, и Биркофф чуть не подскакивает на своем кресле. — Работаешь допоздна.

— Да, мне тут надо было кое-что закончить, — отвечает он. Биркофф неловко ерзает на своем месте, весь его вид говорит о том, что он не знает как лучше поступить: вернуться к своему компьютеру или продолжить смотреть на неё, как олень, попавший в свет фар, но в конце концов последний вариант побеждает, и он запинаясь спрашивает:

— Вам, эм… что-нибудь нужно?

— Пойдём со мной, — говорит она, и это не просьба. Биркофф, кажется, сразу понимает это, потому как он немедленно блокирует свой компьютер и вслед за ней выходит из Главного зала.

Пока они идут по коридорам, она не произносит ни слова, и к тому моменту как они входят в лифт, Биркофф выглядит так, будто его скоро стошнит, что не может не радовать, поскольку именно такую реакцию она надеялась получить.

— Я слышала, что, пока меня не было, в Оружейке произошел инцидент, — произносит она наконец, но прерывание молчания напряжения не ослабляет. Даже наоборот, усиливает его. От её слов он бледнеет. — Я надеюсь, твои… травмы не помешают тебе эффективно выполнять свои обязанности?

Биркофф замирает словно статуя. Он знает не хуже неё, что полученные им травмы представляют собой лишь синяки и царапины, и если она и упоминает о них, то совсем по иной причине.

— Нет, — без особой необходимости отвечает он, тяжело сглатывая и качая головой. — На самом деле там ничего особенного.

— Тут есть кое-что странное, — продолжает она, когда лифт прибывает на четырнадцатый уровень, и она ведет Биркоффа дальше по коридору. — Мне сказали, что конфликт частот вызвал подрыв стены, но источник этой частоты так и не удалось установить.

— О? — выдыхает он у неё за спиной.

Достигнув большого компьютерного блока, Мэдлин внезапно останавливается перед одним конкретным компьютером, отчего Биркофф едва не натыкается на неё, он делает поспешный шаг назад, продолжая настороженно наблюдать за ней.

— Ты знаешь, как этим пользоваться? — спрашивает она, и он хмурится в замешательстве от внезапной смены темы.

— Да, — медленно отвечает он, в его тоне явно подразумевается «Как и вы», и она одаривает его нетерпеливой улыбкой. Наконец поняв намек, он быстро садится перед монитором.

Наклонившись к нему, она вставляет диск в компьютер.

— Мне нужно знать, есть ли внутренние совпадения для этого образца, — сообщает она ему и добавляет: — Только выше уровня Отдела, пожалуйста.

Он хмурится, но, тем не менее, кивает, его пальцы уже летают по клавиатуре. Через минуту он получает тот же ответ, к которому она пришла час назад.

— Совпадений не найдено.

Но, разумеется, она притащила его сюда не для того, чтобы он сказал ей то, что она и так уже знает.

— Поднимись выше, — инструктирует она, и он разворачивается всем корпусом, чтобы недоверчиво уставиться на неё.

— Центр? — спрашивает он со смутным ужасом.

— Да.

Биркофф колеблется, но затем снова поворачивается к монитору. Спустя несколько секунд он дает тот же самый ответ.

— Совпадений не найдено.

Она размышляет над мигающим сообщением на экране, а затем решает, что ей нечего терять. Вернее, она может потерять Биркоффа, но, если до этого дойдет, она найдет способ обойти проблему. Всегда находит.

— Выше.

Биркофф застывает, глядя на неё так, будто считает, что она сошла с ума.

— Но я… У меня нет… даже у вас нет допуска, чтобы…

— Я в курсе, сделай все равно, — прерывает Мэдлин.

Он долгое время просто смотрит на нее, затем, видимо, решает, что она представляет собой большую опасность, поскольку находится рядом с ним здесь и сейчас, в отличие от далекого и обезличенного Центра. Он снова поворачивается к компьютеру и трясущимися руками вновь начинает печатать. Этот поиск занимает у него намного больше времени, и она видит, как он прикусывает свою поврежденную губу, хмурится, а затем торжествующе расплывается в улыбке. Проходит ещё несколько минут, прежде чем он опускает руки с клавиатуры и откидывается в кресле.

— Три совпадения, — сообщает он, явно гордясь собой, несмотря на то, что всё ещё слегка напуган.

Её глаза расширяются от удивления, и у неё вырывается изумленное «Три?», прежде чем она успевает остановить себя и придать своему лицу выражение слабой заинтересованности.

Не замечая её потрясения, Биркофф тем временем продолжает:

— Я вижу одно прямое совпадение — кодовое имя «N», шестой уровень, а также два частичных, — он нажимает еще несколько клавиш, и появляется новое окно. — Ещё один шестой уровень, кодовое имя «М», и… двенадцатый уровень, — слегка ошарашенно произносит он, — кодовое имя «Флавий», — Биркофф нервно смеется. — Так что, Центр решил начать программу «приведи своего ребенка на работу» или что-то вроде того?

Мэдлин усмехается, хотя нынешняя ситуация ее нисколько не забавляет.

— Спасибо, Биркофф. На этом всё.

Он торопливо отбивает на клавиатуре привычную последовательность, удаляя свидетельства своего присутствия в базе данных Центра, затем выходит из системы и чуть ли не бегом направляется к двери.

— Да, и Биркофф? — окликает она его. Он замедляет шаг и поворачивается к ней лицом.

— Мистер Джайлз… был отстранен от исполнения своих обязанностей, — сообщает она ему тоном с намеком на угрозу, Биркофф, кажется, перестает дышать.

— Мы бы вряд ли могли принять другое решение, ведь он мог уничтожить Отдел. Если бы тот пробой в стене произошел ближе к некоторым более взрывоопасным устройствам в Оружейке… — она многозначительно замолкает, безучастно надеясь, что Биркофф не упадет в обморок прямо на месте, так как по его виду смело можно сказать, что именно это он и собирается сделать. — На данный момент мы предполагаем, что инцидент произошел по чистой случайности. Однако, если о нашем сегодняшнем разговоре станет известно, — продолжает она, — у меня может оказаться больше времени, чем я предполагала, для расследования этого вопроса. Ведь существует вероятность, что взрыв был произведен намеренно. И такое происшествие, как, я уверена, ты прекрасно понимаешь, послужит основанием для немедленной ликвидации.

— Я… — заикается он, — Джайлз не стал бы… Хочу сказать, я был там, я всё видел. Это была просто ошибка. Не думаю, что у него было намерение навредить Отделу.

— Нет, полагаю, не было, — многозначительно отвечает она.

Повернувшись к компьютеру, она достает диск с образцом крови из разъема. Сунув его в карман, она бросает через плечо:

— Ты можешь идти.

Дважды повторять не приходится, Биркофф исчезает в коридоре так быстро, как только позволяют ноги.

____________________

Мэдлин всегда гордилась своей способностью получать доступ к различным и обширным ресурсам, но в сложившейся ситуации ее возможности удручающе ограничены.

Она делает несколько крайне неопределенных запросов. Она проводит один анализ структуры лица за другим. Наконец, она сдается и назначает еще одну встречу с Гордоном, которая проходит примерно так:

— Мэдлин, если я это сделаю, они убьют меня.

— Если ты этого не сделаешь, тебя убью я.

— Да, но они сделают это гораздо болезненнее. Думаю, ты слишком хорошо ко мне относишься, чтобы по-настоящему мучить меня.

— Не будь глупцом. Наивность тебе не идет. И ты забываешь, что у меня есть подручные. Психически больные подручные-садисты.

— …Аргумент принят.

И в конечном итоге Гордон сообщает ей имя, пускай и три дня спустя. Знакомое имя, хотя она не слышала его со времен, когда окончились дни Эдриан в Голубятне.

Филипп.

— И, — самодовольно говорит ей Гордон, — угадай, под каким ещё именем он известен?
От чего разговор переходит в совершенно иное русло.

Следующие несколько часов она проводит, размышляя о том, что же такое могло быть в голове у Филиппа.

Мэдлин всегда первой признавала, что её собственные материнские инстинкты развиты на том же уровне, что и у животных, поедающих собственных детенышей, либо у тех, кто откладывают яйца в ямку, а потом быстро забывают о том, что вообще когда-либо имели потомство. Однако она всё равно не понимает, как кто-то мог осознанно и добровольно завербовать своего ребенка в Отдел, не говоря уже о двоих. И хоть она сама всегда чувствовала себя как дома именно в Отделе, а не где-то за его стенами, она также осознаёт, что её случай является исключением из правил.

Впрочем, она — исключение из большинства правил.

Это так… нелепо. «Что за игру он затеял? Это Первый Отдел, — сердито думает она, — а не какой-то маленький магазинчик, который будет передаваться от отца к дочери вместе с семейными реликвиями».

И если подобное возможно, то такая мысль лишь приводит в ещё большую ярость, потому как заставляет осознать то, что она должна была понять ещё два часа назад: для Филиппа все это всегда было игрой. Он никогда не относился к этому серьезно — ни двадцать лет назад, ни пятнадцать, ни даже десять, и она не может представить, что изменилось с тех пор, как он совсем исчез с радаров. Он всегда был напыщенным ослом, возможно, это единственное, в чем Мэдлин и Эдриан были согласны за все те годы. Обе они испытывали к нему отвращение, и в былые дни общение с ним приводило Эдриан в такое негодование — а по-другому это было не описать — что она оставалась в дурном настроении ещё на несколько дней.

Мэдлин разбирается в людях. Это всегда было ее самой сильной стороной. В большинстве случаев она читает совершенно незнакомых людей лучше, чем может разобраться в себе. А что касается тех, с кем она общается регулярно, то для неё их мысли, эмоции, страхи и намерения все равно что написаны на лице, несмотря на все способности и желание этих людей скрывать от неё такие вещи.

Она знает людей, и когда-то давно она знала Филиппа, пускай и совсем немного. И она внезапно и болезненно понимает, что он мог совершить нечто настолько отвратительное, настолько ужасное, что граничит с кощунством.

Обычно, когда Мэдлин разгадывает какую-нибудь особенно сложную загадку того или иного рода, она потом тратит часы на то, чтобы доказать другим то, в чем она уже полностью уверена. Сегодня, впервые на её памяти, она пытается доказать, что ошибается и, несмотря на то, что никогда не позволяла себе тешиться надеждами, она все же надеется, что ошибается. Она должна ошибаться, потому что иначе, если она права… что ж, она бы скорее предпочла обнаружить, что теряет свои навыки, чем допустить такую перспективу.

Той ночью Мэдлин плохо спит.

По правде говоря, следующие несколько ночей она вообще почти не спит.

Глава 6. Пути, которые мы выбираем, риски, которые мы принимаем

Саммари:

— Знаешь, кажется, за последний год я видел тебя чаще, чем за десять лет с тех пор, как ушел из Отдела, — говорит Гордон, усаживаясь на свое место.

Мэдлин пожимает плечами.

— Это был напряжённый год.

____________________

Она убеждается, что её способность к анализу и дедуктивному мышлению вовсе её не подводит. Ей требуется почти неделя, чтобы собрать достаточно информации, подтверждающей, по крайней мере, в её собственном сознании, что именно происходит. Точнее, длится уже какое-то время.

Проходит еще неделя, прежде чем она решает, что с этим делать, и это решение снова приводит её в ужасный ресторан Гордона.

— На этот раз вы должны что-нибудь заказать, — говорит официантка (на её бейджике написано «Никки», что некоторым образом действительно хорошо... ей подходит), когда Мэдлин входит в дверь, — или вы не получите столик.

Мэдлин начинает казаться, что эта девушка никогда не уходит домой.

Сейчас три часа ночи, и Мэдлин сомневается, что в ближайшее время возникнет внезапный ажиотаж на свободные столики, но вряд ли имеет смысл спорить.

— Хорошо, — отвечает она со всей теплотой, на какую только способна. — Чай, пожалуйста.

Никки некоторое время продолжает нетерпеливо смотреть на нее, прежде чем спрашивает:

— Что-нибудь ещё?

— Нет, — чуть холодновато отвечает Мэдлин и направляется к столику в задней части ресторана. Проходит десять минут, прежде чем официантка возвращается с одинокой чашкой чуть теплого чая, ставит её на край стола и снова исчезает. Бросив взгляд на дверь, Мэдлин отпивает глоток из чашки и с отвращением отставляет её.

Наконец, на ходу кивнув официантке, не спеша подходит Гордон.

— Знаешь, кажется, за последний год я видел тебя чаще, чем за десять лет с тех пор, как ушел из Отдела, — говорит Гордон, усаживаясь на свое место.

Мэдлин пожимает плечами.

— Это был напряжённый год.

— Да, но время, чтобы немного повеселиться, все-таки нашлось, мм? — произносит он с ухмылкой. В ответ на её немой вопрос, он добавляет: — Кстати… мы снова установили наблюдение за твоим кабинетом.

Осознав, что конкретно он имел в виду, Мэдлин прожигает его взглядом.

— Неужели твоя работа в Центре стала настолько скучной, что ты решил заняться вуайеризмом?

— Эй, просто на этой неделе меня назначили ответственным за наблюдение, — защищается он. — Не пеняй на меня, вини Шефа. Это не я не мог подождать, пока вы не окажетесь в Башне. Мне просто приказали… следить за происходящим, — он смеется. — Кроме того, я не увидел ничего такого, чего уже не видел раньше. Если я правильно помню, когда мы встретились в первый раз, на тебе не было ни единого клочка одежды.

Мэдлин раздраженно поджимает губы, при этом, однако, чуть выше подняв подбородок; в конце концов, ей не стыдно.

— Это было частью профиля.

Гордон смеется.

— В профиле было сказано отвлечь… того русского террориста, как там его звали, на десять минут. Я не помню, чтобы там говорилось о том, что, пока ты это делаешь, на тебе не должно быть никакой одежды.

Если бы он на самом деле не был прав, то к настоящему моменту он бы ее уже очень раздражал. Вместо этого она просто самодовольно усмехается, делая ещё один глоток ужасного некрепкого чая, прежде чем ответить поверх своей чашки:

— Было время, когда без одежды я была очень отвлекающей, спасибо.

— Ты так говоришь, как будто то время уже прошло, — насмешливо замечает он, качая головой и оглядывая ресторан.

Она вздыхает, её улыбка немного гаснет.

— Я вижу, что время прошло для многих вещей.

— Да, в наши дни ты раздеваешься только перед камерами, — шутит Гордон. Он делает паузу, на секунду задумывается, затем добавляет: — Ну, и для Шефа.

Она закатывает глаза.

— Что ж, полагаю, с возрастом приходят и определенные стандарты, — отвечает она, всё больше досадуя из-за ностальгических ноток, которые так и норовят закрасться в её голос.

Гордон, кажется, ничего не замечает, он только смеется над её словами, листая меню. Она удивлена, как он до сих пор не выучил меню наизусть, учитывая, сколько времени Гордон потратил на его изучение за последние несколько месяцев.

Последние посетители ресторана, не считая их самих, встают и уходят. Мэдлин смотрит им вслед, почти готовая встать и последовать за ними. Она думает о том, что могла бы уйти прямо сейчас, и её раздражает то, как сильно ей этого хочется. Но она уже приняла решение, и она никогда не тратила время на сожаления.

Но ей, правда, очень жаль. Несмотря на его полную неспособность оставаться серьезным более пяти минут за раз и его чрезмерную болтливость, ей всегда... почти нравился Гордон.

Она встает и жестом предлагает ему немного подвинуться.

— Я хочу тебе кое-что показать, — говорит она, демонстрируя ему краешек панели, выглядывающий из её сумочки. Он отодвигается на сиденье, освобождая для неё место рядом с собой, она усаживается, опускает руку в сумочку, её рука скользит по краю панели.

Она останавливается, поднимая глаза в направлении кухонной двери, и Гордон автоматически следует за её взглядом, упуская из виду её руки. Он не замечает того, как внутри сумочки её рука перемещается на рукоять пистолета, да он вообще ничего не успевает заметить, до того момента как она стреляет.

Глушитель не может полностью погасить звук выстрела, и в короткой паузе между самим выстрелом и сдавленным стоном Гордона официантка, находящаяся в другом конце ресторана, поднимает на них глаза. Мэдлин игнорирует её.

Гордон тянется к своим часам, собираясь нажать на вмонтированную сбоку тревожную кнопку, и Мэдлин быстро переплетает свои пальцы с его и отводит его руку — и часы — в сторону, вне пределов его досягаемости. Выражение его лица — искренняя боль и чувство предательства, но она не может заставить себя отвести глаза.

— Мне всегда твердили, что я не должен... — начинает он, но слова обрываются, когда вместо попытки рассмеяться у него выходит лишь слабый кашель. Капельки крови брызгают на стол.

— Фу! — восклицает Никки с другого конца ресторана, бросаясь к двери на кухню. Распахнув её, она кричит: — Сэм, этот парень нам весь стол закашлял кровью!

— Мне говорили, что ты… — снова пытается Гордон.

— Тебе говорили правильно, — тихо прерывает его Мэдлин, его рука под её пальцами потихоньку слабеет. — Ты должен был прислушаться.

В следующую секунду из кухни выскакивает повар. Никки следует за ним по пятам, у нее такой вид, будто она одновременно испытывает радостное возбуждение от происходящего вместе с полнейшим отвращением и чувством тошноты.

— Эй, что с ним? — требовательно спрашивает повар, Сэм. Мэдлин поднимает на него глаза, но не отвечает. Он, конечно, не может видеть пулевое ранение, поскольку рана скрыта от его глаз за краем стола, и Мэдлин была осторожна. Она всегда осторожна.

— Эй, ты что, глухая? Что, черт побери, с ним такое? — Сэм начинает двигаться в их сторону и выходит из-за стойки как раз в тот момент, когда Гордон перестает дышать.

— Его застрелили, — спокойно отвечает Мэдлин, и Сэм успевает только остановиться, широко раскрыв глаза, как она уже поднимает пистолет над краем стола и стреляет. Повар падает на пол, и высокая стойка скрывает его тело от случайных взглядов с улицы.

Следующие несколько секунд превращаются в одно смазанное движение. Никки кричит и бросается к кухонной двери, но Мэдлин вскакивает с сиденья и толкает девушку обратно за стойку, прежде чем официантка успевает убежать.

— Нет, пожалуйста-пожалуйста, нет, — успевает крикнуть девушка, прежде чем присоединяется к Сэму на полу.

«Вот ведь мерзкая сучка», — думает Мэдлин, перешагивая через трупы и засовывая пистолет в сумочку, всё ещё висящую у нее на плече.

Мэдлин оглядывает помещение, желая убедиться, что с улицы не видно ничего подозрительного. Гордон сидит, уронив голову на стол, и любому стороннему наблюдателю покажется, что он просто уснул. Она позаботилась обо всех свидетелях. Всё прошло в полном соответствии с планом.

Однако, ей следует поторопиться. Запись с камер на улице будет зациклена ещё только пять минут, и в любой момент могут появиться посетители. А она предпочла бы, по возможности, сегодня больше никого не убивать.

Схватив с края стойки несколько сложенных салфеток, она открывает кассу и, достав оттуда банкноты, запихивает их в свою сумочку. Ещё раз осмотревшись, она кивает.
Очередное бессмысленное ограбление в городе, известном высоким уровнем преступности. Прискорбное событие, но оно не вызовет слишком много вопросов. За пределами Центра, по крайней мере, а может быть, даже и там. При всей своей для неё полезности, Гордон никогда не был незаменимым. На самом деле, незаменимых среди них нет. Это касается, в том числе и её.

Направившись к двери, Мэдлин снова перешагивает через тела, аккуратно обходя лужи крови. Остановившись возле стола, она поднимает чашку, покрытую её отпечатками пальцев, одним большим глотком допивает некрепкий чай и опускает чашку в сумочку, старательно избегая смотреть на Гордона.

Она успевает пройти полмили, прежде чем вдалеке раздается звук сирен.

Несколько часов спустя, вернувшись в свою квартиру, она по очереди подносит украденные купюры к пламени свечи. Пока они одна за другой сгорают, обжигая её пальцы, она обдумывает свой следующий шаг.

В отчете Бреннана Дейли упоминается, что перед второй корректировкой Никита что-то лепетала, и неизвестно, что слышал он и остальные. Обо всей команде необходимо будет позаботиться.

Биркофф… она не станет пока его трогать. Он слишком боится ее, чтобы рискнуть кому-то что-то рассказать, и он даже сам не понимает, что именно он знает. Он слишком ценен для Отдела, рассуждает она — и под влиянием той тоски, что она испытывает из-за Гордона, ей почти удается заставить себя поверить в это.

Никто больше ничего не знает, а раз никто не знает, то будет возможно устранить эту угрозу.

После команды Дейли, она займется Филиппом, решает она. Прямое нападение на Никиту может привести к мести, а в распоряжении Филиппа слишком много ресурсов, но если он умрет первым… что ж, это, конечно, упростит ситуацию. Тогда Никиту можно будет без проблем ликвидировать, и жизнь пойдет своим чередом. Отдел сможет выжить, он должен выжить. Другой вариант даже не рассматривается.

Она ликвидирует Филиппа, но сначала она должна как-то найти его, и даже Гордон не мог ей в этом помочь. Это займет время.

Если Филипп начнет действовать до того, как ей удастся его найти, её возможности будут ограничены, но в конечном итоге это упростит ситуацию — цель на виду всегда предпочтительнее той, которая никому не показывалась на глаза вот уже более десяти лет. Поэтому она составит планы на случай непредвиденных обстоятельств, профили отхода, и в ближайшие несколько недель начнет воплощать их в жизнь.

Но, как она знала с самого начала, она не скажет Полу. Пока не скажет. Его уязвленная гордость и гнев могут помешать, и если он узнает, что однажды Никита заменит его или — что ещё хуже — его отодвинут в сторону ради неё… Что ж, единственная вещь, которая, по мнению Мэдлин, может быть хуже, чем слишком ранние действия Пола, это противоположный вариант: что он станет настолько разбитым и уставшим, что доведет до конца профиль выхода, и никогда больше не захочет вернуться.

Нет, пока ещё ему нельзя знать. Она скажет ему, когда придет время действовать, или в тот момент, когда будет уверена, что его реакцией будет гнев, а не горечь.

Завтра Пол сообщит ей, что Гордон был убит, и что Центр проводит расследование, и он, возможно, даже спросит её, не причастна ли она к этому, но она будет всё отрицать. А когда он ей не поверит и проверит записи с камер наблюдения у её квартиры, то они покажут, что она оставалась дома всю ночь. Она уверена, что у него всё равно останутся некоторые сомнения, но, в конце концов, он оставит этот вопрос в покое.

В течение следующих нескольких недель Мэдлин начнет закладывать необходимые основы. Она защитит Отдел — и место Пола в нем, не говоря уже о своем собственном — всеми возможными способами. Она будет терпеливо выжидать подходящего момента.
Она сделает все необходимое, как делала всегда.

И она не пожалеет об этом, думает она, переводя взгляд на едва заметные в свете свечи бурые пятна крови на её пальцах.

В конце концов, она никогда не испытывает сожалений.

Ну…

Или, во всяком случае, она им не предается.




Конец

Классно!
Мне понравилось!