Всё наоборот, или Причуды судьбы

А вот не понимаю я, чего тут Мэри рыдать? Ну единственно более менее веская причина, что в нее священник влюбился. Ну да, сложно.....А остальное? Если уж она СиСи с семейством отправила подальше, когда нужно было, то со всякими лишними воздыхателями и другими проблемами должна еще легче справиться.
Вообще, я вдруг поняла, что вот эти метания они..сразу вспоминаются "Поющие в терновнике" со страданиями главных героев. Но там Ральф не мог решить, кого он больше любит, Мэгги или Бога. А тут...снова рамки обета? Особой любви Мейсона к Богу я не вижу, честно говоря.

Ну так оба - натуры впечатлительные, и впервые столкнулись с настоящим чувством. И справляться с шумными посетителями больницы куда легче, чем с обуревающими чувствами.
А обет для Мэйсона наверняка же не пустое слово, не просто же так он в священники завербовался. Здесь меня больше отношения между людьми интересуют, нежели религиозные нюансы. Другое дело, как его выбор повлияет на остальных и какие события повлечёт.

Darsi23 (Суббота, 16 сентября 2023, 20:25:18) писал:

Ну да, а религиозные нюансы влияют на отношения между людьми.

Darsi23 (Понедельник, 19 июня 2023, 08:47:06) писал:

Вот как-то не вяжется это с любовью к Богу.... Хотя да, в монастырь ушел...

Извините, резкая я сегодня, да и тема такая....

Сообщение отредактировал Arielle: Суббота, 16 сентября 2023, 21:49:53

Да, наверное, причины ухода прописаны неубедительно, со стороны всегда виднее. Но есть же такое мнение, что лучшими праведниками могут стать именно лютые грешники.)) Это уже не первое замечание по этому поводу, и я, конечно, задумалась - спустя столько лет.
Но тема действительно сложная, поэтому углубляться в неё на этом форуме не стоит.)

Сообщение отредактировал Darsi23: Суббота, 16 сентября 2023, 22:53:05

Глава 16.

На следующий день Мэйсон никак не обнаруживал своего присутствия ни в больнице, ни в Миссии вообще. Из разговоров Мэри узнала, что он уехал в дом отца немного отдохнуть, да и расследование требовало его присутствия в городе. Это очень опечалило Мэри, ведь после такого откровенного признания она не могла больше ни о чём думать и испытывала острую потребность увидеться с Мэйсоном. Все её помыслы, находившиеся до сих пор под гнётом табу, теперь были выпущены на свободу, и от этого она ощущала небывалое облегчение. Но всё, что касалось внешней стороны сложившейся ситуации, не вселяло ни крупицы оптимизма и надежды на лучшее. Чувства были взаимны, но двоих влюблённых разделял данный Мэйсоном обет. Мэри видела, как нравилось ему то, чем он занимался, каким вдохновенным был он во время проповедей и исполнения других ритуалов. Замечала и то, как изменился он в последнее время: всё чаще глаза его были грустны, всё чаще он впадал в глубокую задумчивость. Мэри корила себя за то, что, возможно, это всё из-за неё, и ей нестерпимо хотелось как-то утешить его, успокоить. А сейчас, когда он уехал, на неё напала такая тоска, что тоже хотелось бежать на край света. Он уехал, чтобы не омрачать ей жизнь, но как теперь жить после всего, что он открыл ей. Она сама мечтала открыться Мэйсону давно, хотя отчётливо это поняла только после его признания. Когда же он вернётся? Как увидеться с ним? Как рассказать ему о своей любви? Она ждала и боялась его возвращения, тысячу раз проговаривая в мыслях слова, что скажет ему при встрече. А в голове крутилось только «я люблю тебя», «хочу быть с тобой, Мэйсон, только с тобой». И какой ничтожной казалась в этот момент преграда, разделявшая их!

Как бы ни было ей тяжело, облегчить душу она не могла даже с близкой подругой. Все попытки Энди разговорить её после того, как она увидела выбегающего из больницы Мэйсона, заканчивались ничем. Мэри не могла говорить об этом ни с кем, чувствуя свою вину, ведь это она омрачала сейчас жизнь Мэйсону, тогда как её саму вгоняло в тоску его отсутствие. «Что же это за любовь, если она причиняет страдания, даже толком не начавшись?! Зачем это всё? Почему нельзя просто любить и быть рядом с тем, кого любишь? К чему все эти условности, которые только мучают нас?!» Но Мэри в отчаянии признавалась себе, что для Мэйсона служение Богу не условность, а жизненная необходимость. И она не была уверена, что, находясь вдали от неё, он не выберет свой обет и не забудет за чередой дел и забот о ней. Что ж, может, так будет лучше. А жизнь мудра и всё расставит по своим местам со временем.

Пребывание Мэйсона в отцовском доме действительно сильно отвлекало его от душевных переживаний, да и отдыхом это нельзя было назвать. Его постоянно окружали родственники, знакомые, наслышанные о покушении, и не давал покоя Круз Кастильо с его вечными расспросами. Впрочем, как ни хотел Мэйсон забыть о случившемся, его беспокоили мысли о личности стрелявшего в него. Переносясь мысленно в тот вечер, он пытался сфокусировать взгляд на фигуре человека, поднявшего на него пистолет. И он никак не мог отделаться от предположения о том, что фигура эта была женская. Хотя это мог быть и субтильный мужчина, и подросток, но всё же он думал, что это была женщина, как бы ни старалась она скрыть себя под мешковатой одеждой. Думая об этом, он вспоминал её жилистые руки и тонкие пальцы, сильно сжатые губы и взгляд, выражавший холодность, которая была заметна даже через большие тёмные очки. Внешность её смутно казалась ему знакомой, но пока он не мог даже представить, кто это и где он её видел. Круз строил предположения исходя из версии о фанатике, но для фанатиков не свойственно скрывать свою личность – обычно они прямо и открыто выражают свои намерения. Ещё была версия о недовольных вердиктом суда во время работы Мэйсона в прокуратуре. Но дел было много, а причастных к ним, виновных, оправданных, родственников, друзей, знакомых, ещё больше. Всё это и отсутствие на месте преступления каких-либо улик и следов сильно затрудняло ведение дела. Мэйсон, как мог, старался помочь Крузу, но каких-либо результатов за неделю нахождения Мэйсона дома получить не удалось.

Не мог остаться в стороне от случившегося и приятель Мэйсона Сэм. Он появился в доме Кэпвеллов сразу же по приезде туда друга и предложил свою помощь. Он подключил свои связи для расследования дела, а Мэйсон познакомил его с Крузом. Каждый день он приезжал или звонил Мэйсону и они обсуждали все возникающие вопросы. В один их таких дней, который уже начал переходить в вечер, друзья сидели в газебо и вели непринуждённую беседу. Мэйсон расспрашивал больше об успехах Сэма в его бизнесе, не касаясь личных тем, тогда как Сэму хотелось поговорить именно о личном.

– Я, когда услышал о покушении на тебя, вдруг так ясно осознал, насколько хрупкая наша жизнь и как мы наивны, если думаем, что всё ещё впереди. В этой нескончаемой суете и рутине не успеваем даже подумать, что это всё может закончиться в одну секунду, и пикнуть не успеешь. А главного ты не сделал.

Мэйсон медленно перевёл взгляд с Сэма на зависшее над горизонтом солнце и подумал о Мэри. Было так приятно думать о ней, несмотря на то что она далеко от него – во всех смыслах этого слова. Он не переставал думать о ней после своего бегства, как он сам называл свой отъезд из Миссии. Ведь уехал он прежде всего от неё, чтобы дать время и ей, и себе всё осмыслить, свыкнуться с новыми мыслями. Вполне может быть, что Мэри не испытывает к нему взаимности и вовсе не переживает из-за его откровений. Ведь есть Сэм, у которого весьма определённые планы на неё. Но чем больше проходило времени, тем сильнее душа рвалась к ней – увидеть её глаза, взять её ладони в свои, прижать их к лицу. Но сделать этого он не мог, даже находясь рядом с ней. А ведь это и было тем самым главным, о чём сейчас говорил Сэм.


– Да, я понимаю тебя. Жизнь быстротечна и очень хрупка. Именно в монастыре я это понял весьма точно, сам того не желая. Может, поэтому мне в своё время захотелось наполнить её чем-то более значимым, чем угождение отцу и работа в прокуратуре.

– Кажется, я начинаю тебя понимать. Мы стареем, и наши жизненные приоритеты меняются. Ты сменил адвокатскую практику на сутану, а мне уже недостаточно одного успеха в делах, хочется с кем-то его разделить, обрести уже почву под ногами, а не скитаться по стране. Вот так банально, да. Чтобы был кто-то, кто ждал бы дома, расспрашивал о том, как прошёл день, заботился, и о ком заботился бы я. Это называется «нагуляться». Да, нагулялся я, наверное. Но…дело даже не в этом. Кажется, я нашёл ту, о ком говорил сейчас, кого хотел бы видеть рядом. Даже не ожидал, что именно сейчас встречу её. Но я думаю, что она создана для меня.

Мэйсон, с трудом выговаривая слова, спросил:

– Судя по всему, ты в скором времени планируешь оставить нашу больницу без руководства? Ты ведь о Мэри говоришь?

– Не трудно догадаться, так? – Сэм усмехнулся. – Да, о Мэри, о ком же ещё. Правда, я пока не заявил прямо о своих намерениях, но это дело нескольких дней…Смешно, я даже кольцо присмотрел! Ты вообще мог предположить, что я женюсь раньше тебя, приятель?!

«Ну вот и всё. И к чему все эти метания и страдания, если и так всё решено?! Она никогда не будет твоей, смирись».
Вслух же Мэйсон произнёс:

– А как она…она готова выйти за тебя замуж?

Сэм, слегка задумавшись, словно самому себе, ответил:

– Пока не уверен. Мне кажется, её что-то беспокоит, я чувствую, что она не может до конца довериться мне, как будто опасается чего-то. Но…чуть больше настойчивости – и я достигну цели!

– Желаю тебе осуществления твоих планов. Цель…весьма похвальная!

Сэм широко улыбнулся и хлопнул друга по плечу.

– Спасибо, друг! А ты как раз нас и обвенчаешь!

Вместо ответа Мэйсон лишь вымученно улыбнулся.

Оставшись наедине с самим собой, Мэйсон никак не мог отделаться от представившейся ему картины ближайшего будущего: он возвращается в Миссию, а Мэри забирает Сэм, её будущий муж; они с Сэмом просят обвенчать их, и он с радостью соглашается; она стоит перед ним у алтаря, в роскошном свадебном платье, сияющая изнутри необыкновенным светом, умопомрачительно красивая, счастливо улыбающаяся ему – ему, а не жениху, стоящему рядом; он берёт её руку, но не вкладывает её в руку жениха, а уводит за собой – от жениха, от алтаря, на глазах у изумлённых гостей; он уводит её за собой – из церкви, за ворота монастыря, за пределы Миссии; он уходит, а она, всё так же счастливо улыбаясь, следует за ним – теперь они свободны; они долго идут куда-то по цветущей равнине, любуясь весенним пейзажем и друг другом, останавливаются на краю крутого обрыва – дух захватывает от завораживающей панорамы раскинувшейся перед ними долины; их лица сближаются для страстного поцелуя… «Скажите аллилуйя!» – раздаётся над ними трубный голос, и тут же тишину разрывает оглушающий выстрел.

Мэйсон резко открыл глаза. Видение было настолько явным, что ему стало страшно. Откуда ни возьмись, его накрыло предчувствие беды. Он встряхнул головой, отгоняя от себя и видение, и предчувствие, возвращаясь в реальность, которая, впрочем, не принесла ему особого успокоения. Отправляясь в свою комнату, он решил, что завтра же вернётся в Миссию.

Какая интрига, Лариса! Кто же стрелял в Мейсона? Что за женщина? Отвергнутая поклонница из прошлого? А может София? Или Джина?
Нехорошее предчувствие у Мейсона… к чему бы это?
Тут еще этот Сэм с идеей «Предложения руки и сердца», сплошные переживания)))

Анют, наверное, действительно удаётся закрутить интригу, если читателю не сразу удаётся угадать, кто главный злодей.
Попереживаем, конечно, куда ж без этого. У автора настроение меняется, похоже, осенняя хандра на подходе, так что посмотрим, как это повлияет на героев.

Сообщение отредактировал Darsi23: Среда, 20 сентября 2023, 12:02:16

Лариса, давай не хандри!!! Хочу love story и скорейшего воссоединения для наших «заек». Я верю что ты тоже)))

Akrochka (Среда, 20 сентября 2023, 12:06:39) писал:

Глава 17.

Ранним солнечным утром следующего дня Мэйсон уже прибыл в Миссию, и первым его желанием было увидеть Мэри, но её рабочий день пока не начался, так что в ожидании он общался с сёстрами, монахинями и прихожанами, которые собрались на утреннюю службу. Все были очень рады возвращению отца Мэйсона, горячо поздравляли с выздоровлением и выражали надежду на возобновление его проповедей. Он вдруг понял, что в последние дни даже не вспоминал о подготовке к проповедям, будучи полностью погружённым совсем в другие размышления. Он перестал думать о человечестве – в голове и сердце прочно обосновался образ лишь одного человека, которого он полюбил по-настоящему, безумно и безоглядно. Мысли о Боге вытесняли мечты и фантазии о женщине, свет горний и хрустальный застили земные желания. С тех пор как появилась она в его жизни, он перестал чувствовать почву под ногами и жалел только об одном – что она не встретилась ему раньше, до того, как он оставил мирскую жизнь. И если бы сейчас его спросили, хочет ли он вернуться обратно, он без колебаний ответил бы «да», но только чтобы быть в той жизни с Мэри. Поэтому, как ни рад был видеть своих соратников и друзей из паствы, радость эта омрачалась предчувствием близкого конца этого этапа его жизни. Пока это было лишь предчувствием, окончательное решение Мэйсон мог принять только после объяснения с Мэри. Он то и дело бросал взгляд на часы, чтобы, не теряя ни минуты, поговорить с ней и узнать, какая участь ему уготована – отречение от церкви или от всех земных благ, от Бога или от любви.

Приехав в Миссию, Мэри и Энди заметили радостное оживление, витавшее в воздухе, тёплые улыбки на лицах посетителей и даже пациентов. Как будто все предвкушали наступление грандиозного праздника. Это настроение передалось и девушкам, хотя они не знали о причине такого всеобщего ликования. Привычно расположившись у себя, они приступили к выполнению своих ежедневных обязанностей. С утра пациентов практически не было, поэтому Мэри собиралась выпить по чашке кофе с подругой. Как только она собралась выходить, в дверь тихо постучали. Мэри разочарованно посмотрела на круассаны к утреннему кофе, положила их в ящик стола и деловито ответила на стук:

– Войдите!

Дверь нерешительно отворилась, и в кабинет вошёл Мэйсон. Он не успел переодеться в сутану, поэтому предстал перед ней в свободном светлом свитере и брюках ему в тон. Мэри вскинула на Мэйсона глаза и от неожиданности замерла. Её почти ослепили его одежды и улыбка, которой так не хватало ей все эти дни. Он смотрел на неё и не мог оторвать взгляда от её лица, волос и хрупкой фигуры под покровами униформы. Он понял, что соскучился по ней сильнее, чем думал.

Мэри сделала пару шагов к нему и в нерешительности остановилась. Он тоже слегка подался к ней, надеясь найти в её глазах ответ на главный вопрос. Глаза медленно прошлись по её телу, заставляя сердце пропускать удары, а всё существо – трепетать. Как к надёжной опоре, она протянула руки к нему и через мгновение оказалась в его крепких объятиях. Он прижал её к себе так сильно, что ей ничего не оставалось, кроме как глубоко вздохнуть и закрыть в истоме глаза.

– Здравствуй! – прошептал он взволнованно, ощущая на лице шелковистые волосы Мэри и вдыхая их дурманящий аромат.

– Где же ты был?! Где ты так долго был? – тихо проговорила она, стараясь изо всех сил не расплакаться.

– Слишком далеко…от тебя. И слишком долго! – он не смог сдержаться и поцеловал её в макушку. Затем прикоснулся ладонями к её лицу и произнёс у самых губ:

– Никогда себе этого не прощу!

Она счастливо улыбнулась, а он боялся поцелуем спугнуть её. Но где найти силы, чтобы не поцеловать эти губы, сводящие его с ума?! Мэри сама еле сдерживала себя, всё больше поддаваясь магическому воздействию взгляда Мэйсона.

– Мэйсон, я…

– Да, я знаю. Нам нужно поговорить.

Но какие слова могут выразить то, что творилось сейчас в душе каждого из них?! Они смотрели друг на друга, не в силах вымолвить и слово, хотя так много хотелось сказать. Забыв о том, кто и где они, Мэйсон и Мэри стояли, обнявшись, казалось, целую вечность. Мэри чувствовала горячие ладони на своей спине, которые поглаживали её, словно успокаивая. А Мэйсон сходил с ума от того, как прильнула к нему Мэри, как подрагивают её плечи, а нежные пальцы касаются его плеч, шеи, волос…

Но в дверь постучали, вернув их на землю. Мэйсон выпустил Мэри из объятий и прошептал:

– Я заберу тебя вечером. Отвезу домой, и мы поговорим. Хорошо?

Мэри радостно кивнула, приходя в себя. Напоследок он взял её ладошку, быстро прижал к губам и, широко улыбнувшись, направился к двери. Она смотрела ему вслед, а в висках стучало: «я заберу тебя», «я заберу тебя» ...

– Привет!

Покончив с делами в больнице, Мэри отправилась на парковку и нашла там машину Мэйсона, который терпеливо ждал её, опершись на капот. Заметив её, он выпрямился и помахал ей рукой.

– Привет! Каким долгим был этот день…

– Согласна.

Мэйсон чуть ощутимо дотронулся пальцами до кисти Мэри.

– Устала?

– Нет! То есть…да. Пациентов было не так много, зато случаи были сложные – как на подбор. По одному даже пришлось устроить консилиум.

Мэйсон ничего не отвечал и только пристально и с улыбкой смотрел на неё. Мэри осеклась под этим взглядом, а пауза начала затягиваться.

– Куда мы отправимся? Конечно, если ты не…

– Конечно, я не передумал. Куда бы тебе хотелось?

– Честно говоря, мне совершенно непринципиально. Лишь бы принять сидячее положение – жутко ноет поясница.

Мэйсон тут же открыл перед Мэри дверь и пригласил сесть в машину. Она с облегчением расположилась на удобном переднем сиденье. Он тоже сел в машину, включил зажигание и, повернувшись к ней, сказал:

– Уверен, чашка вкусного чая и лёгкий ужин придётся весьма кстати сейчас. Мы поедим, а после прогуляемся по пляжу. Как тебе план?

– Думаю, он гениален! И как ты только додумался до этого?!

– План гениален, как и я сам, чего уж там скромничать. А сегодня меня вдохновляешь ты.

Они расположились в одном из прибрежных кафе на открытой террасе, с которой открывался прекрасный вид на океан. Играла негромкая, спокойная музыка, располагая к задушевной беседе и медленным танцам. Такая атмосфера совершенно отвлекала от неприятных мыслей и забот, заставляя думать только о хорошем, настраивала на романтический лад. Мэйсон и Мэри, казалось, тоже забыли, о чём они хотели поговорить, и разговаривали о сущих пустяках, что, впрочем, совершенно не привносило скуку в их общение. Обоим не хотелось прерывать их отвлечённую беседу – лишь бы подольше побыть вместе. Мэйсон откровенно любовался Мэри, практически не сводил с неё глаз, и она смущённо опускала голову или вглядывалась в океанскую даль. Незаметно преодолев рукой расстояние между ними, Мэйсон слегка коснулся пальцев Мэри – они чуть дрогнули, но остались на месте. Она подняла глаза на Мэйсона и замерла, заворожённая его пристальным взглядом. Этот взгляд манил, вопрошал и ласкал одновременно, ей было невыразимо приятно ощущать его на себе и поддаваться подобному воздействию.

– Не хочешь пройтись? – нарушил молчание Мэйсон, кивнув в сторону пляжа.

– Хочу.

Он встал из-за стола и, протянув Мэри руку, помог ей встать. Так, рука об руку, они пошли к пляжу.

Вечер раскрасил берег всевозможными оттенками оранжевого цвета, солнце горело над горизонтом, наполовину уже скрывшись за ним, но его пронзительно длинные лучи всё ещё рассекали небесную и океанскую гладь, образуя уютный купол над всеми земными обитателями. И так органично вписывались сейчас в этот великолепный пейзаж два человека, мужчина и женщина, медленно бредущие по прохладному прибрежному песку, босыми ногами слегка утопая в нём, иногда останавливались заворожённые красотой заката, но куда более заворожённые близостью друг друга, от которой забывались все слова и улетучивались все мысли. Кроме одной…

Мэри вдруг резко толкнула Мэйсона в сторону, и он оказался по щиколотку в воде, от неожиданности едва устояв на ногах. Он взглянул на Мэри, а она виновато развела руками, не скрывая, впрочем, своей довольной улыбки. Он сорвался с места и устремился за ней, а она и не подумала так легко сдаться и поддержала его игру в догонялки. Впрочем, очень скоро она позволила себя поймать и заключить в крепкие объятия. Они смотрели друг на друга, их лица светились то ли от солнца, то ли от счастья, и они понимали, что счастливее их сейчас нет никого на всём белом свете. Повинуясь магии момента и силе притяжения, Мэйсон тихо произнёс:

– Я думаю, что люблю тебя…

Мэри чуть дрогнула.

– Что?!

– Я сказал, что люблю тебя.

Неужели она услышала эти слова? Неужели она услышала эти слова – от него?! Никак не успев отреагировать на них, она заметила, как посерьёзнело лицо Мэйсона, а его глаза неотрывно смотрели на её губы. Ничего больше не оставалось и не хотелось, кроме того как коснуться этих губ, соединиться в желанном поцелуе и ощутить силу и нежность обнимающих рук. Она молча подалась ему навстречу и через мгновение почувствовала нежное касание его губ, лёгкое, но такое приятное, что от него закружилась голова. Она прикрыла глаза и ответила на этот поцелуй. А после сдерживать охватившую их обоих страсть не было сил, и вихрь новых ощущений словно лишил их почвы под ногами и унёс далеко-далеко за пределы земного существования. Губы целовали губы, руки переплетались с руками, дыхание смешивалось с дыханием – и что могло быть сейчас важнее и правильнее! Только слова признания, прозвучавшие как заклинание, как пароль – для них, познавших главную тайну, доступную далеко не всем на этом свете.