Ещё одна жизнь

Цитата

Ну... и это всё влияет на твой стиль написания и выбор словесных конструкций? Мне вот обычно всё равно в этом плане - одна я пишу или в соавторстве: я всё равно могу написать одним-единственным способом и под стиль кого-то другого (будь то заявителя или соавтора) подстроиться не смогу при всём моём желании...
Если ты настолько пластична - это прям дар.

Цитата

Ты знаешь, вот в этом и есть проблема, видимо. Здесь никто (из адекватных людей) Марка не любит. Но я тут недавно задумалась о том, что чтобы создать верибельного персонажа (неважно, положительного или отрицательного), надо этого персонажа в какой-то мере полюбить. Иначе получится карикатура. Это как актёры, которые играют злодеев: вживаясь в их роль, стараются понять их мотивацию и жизненный путь - и вот такие злодеи не выглядят картонными, а живыми.

Но хочу сказать, что Маркус (я настаиваю на У)))) в виде высокомерного патриция удался. А вот Марк в "современном" пласте... В общем, хочется это по диагонали читать.

Цитата

Гы... ну я очень надеюсь, что это не вся римская арка))) Иначе я бы закидала тут вас помидорами тухлыми (или зелёными, что пока больше по сезону))) Но атмосфера-то - она с первого "кадра" видна. И для меня (возможно, пока - поверю тебе на слово) ну прям оч. лайтово и ванильно.

И да, я тоже частично филолог. Где-то на 1/3))))

Olga и Marusik , вы обе очень талантливы! Как здорово, что взялись за этот фик!!! Начало мне очень понравилось!!! Когда вас читаешь, то лично мне, не приходится напрягать воображение - я буквально вижу , что вы описали!!! Буду следить за развитием событий! Спасибо!

Elena78 (Пятница, 30 июня 2023, 19:34:50) писал:

Елена, спасибо! Да, я про этот клип тоже вспоминала в теме "Хочу фик", когда обсуждали эту заявку)) "Камо грядеши" должно напоминать, конечно - это же часть истории католической церкви, Мэри должно быть знакомо.

Цитата

Да вот и я не подстраиваюсь. Я не знаю, если честно, почему он так пишется, но пишется именно так и не иначе.

Цитата

Понять - да, а вот полюбить - нет уж, увольте. Я не настолько гениальный автор (вообще не гениальный)
Марк в моем понимании не может придти с повинной. Но он неуютно себя чувствует, очень, и он не любит чувствовать себя неуютно. Его защитная реакция - объяснить самому себе, что Мейсон заслуживает обвинения (ну и что, что он в этом конкретно преступлении не виноват - это ему расплата за скрытые прегрешения, ведь человек-то он в глазах Марка плохой, примерно так Марк думает, наверное). Марк, скорее всего, уверен, что Си Си вступится и замнет дело, и ему это только на руку, он не ожидает, что Мейсон может действительно встрять по-крупному.

Цитата

Ну лайтово так лайтово) Значит, атмосфера будет такая, что тут поделать По Риму будет примерно как по всем "прошлым жизням", несколько полноценных глав.

Вообще, с заявками обычно так бывает - исполнения оказываются не совсем те, какие в голове автора заявки (сама с этим много раз сталкивалась и уже привыкла). К тому же я сразу говорила, что будет не совсем по заявке, тем более что она столько вариантов претерпела уже - и думаю, что у каждого комментатора есть свои идеи тоже)) У нас есть план написать так, как мы задумали, потому что это тот вариант, какой видится авторам.

Fyyf (Пятница, 30 июня 2023, 20:47:27) писал:

Анна, спасибо!

Цитата

Да пускай будет с "У" - я смотрела варианты имен на англосайтах, там были оба варианта) Я вообще в истории не сильна, в именах тем более... Но я не могу уже отредактировать начало, а заново выкладывать главу ради одной буквы как-то странно) Дальше будет с "У"
У Марка (современного), конечно, были некоторые душевные волнения - Мэри его нашла в баре как раз в критический момент, когда он думал о том, что делать. Но Марк в критических ситуациях всегда выбирает оправдывать себя и спасти свою шкуру, и он себе самому это отлично обоснует, почему он не мог поступить иначе. С погибшей пациенткой так же было.
Он думает, что Мейсон не особо пострадает - что отец впряжется, и что выкрутится как-нибудь. По крайней мере, он себя в этом активно убеждает, как я думаю. А потом просто у него уже не будет другого выбора, потому что убедит себя, что пути назад уже нет (вот как герой сериала "Инсайдер"- думает, что он хороший человек, но в результате цепочки событий падает на самое моральное дно. Сериал к просмотру не рекомендую - от него такой мерзопакостный осадочек остается, просто в качестве примера привела). Мейсон же правильно сказал, когда Мэри насчет Марка предупреждал - человека можно увидеть, какой он, только в испытаниях и в сложные времена, а не когда всё гладко и хорошо.
И еще, мне кажется, Марк в отношении Мейсона считает, что пусть он даже сейчас невиновен, но в прошлом наверняка было за что, и этим тоже себя оправдывать будет.

Буду выкладывать дальше про Рим, так что если еще какие замечания по именам и прочему, то пиши)) На всякий случай - я не историк, и это не серьезное исследование Древнего Рима, потому что если я буду все это изучать, то фик затянется лет на десять) Будем считать, что в видениях Мэри накладывается ее взгляд на жизнь первых христиан.

…

Мэри зашла в особняк, словно надеясь вопреки всему, что Мейсон встретит её там, что это всё окажется лишь кошмаром, как недавний сон. В атриуме не было никого, кроме Розы, застывшей перед телевизионным экраном. Это было так непохоже на Розу, что Мэри невольно подошла и бросила взгляд на экран.
На экране телевизора мелькали кадры вчерашнего происшествия. Какой-то ушлый репортер явно успел заснять на камеру момент ареста в Кэпвелл-отеле — толпу, собравшуюся внизу, полицию, лицо Мейсона крупным планом. Мэри снова встретила его взгляд, брошенный на неё там, в толпе — ищущий что-то в её глазах, полный невысказанной просьбы и надежды, потом сменяющийся болью и обреченностью…
И вместе с осознанием его невиновности, пришедшим к ней в один миг, картинки её сна всплыли в её памяти, становясь почти осязаемыми. На секунду её захлестнуло странное чувство, словно всё вокруг стало вдруг призрачным. Она как будто выпала из реальности. И вот уже она, Мэри, смотрит в странное металлическое зеркало, в котором смутно видно её отражение… она понимает, что это именно она… вот только почему-то её называют другим именем… каким? Девушка держит перед ней зеркало, а две другие укладывают её длинные, до пояса, волосы, в сложную прическу – шесть кос, как полагается, и вот последняя, седьмая… рабыня завершает причёску и умело прячет её под суффибул… откуда она знает это слово? И её имя…
Ливия… Её звали Ливия.

…
Ливия в последний раз посмотрела в зеркало и удовлетворенно кивнула. Сегодня она собиралась навестить дом отца – мать давно просила, чтобы она заехала в гости.
Она отослала служанок и проверила тайник в комнате – папирусные свитки были на месте. Интересно, возвращался ли он за ними? И что он подумал, обнаружив пропажу? Ливия улыбнулась, вспоминая встречу, произошедшую несколько дней назад.

Тогда она уже собиралась ложиться спать. Ливия зашла в свою комнату и стала расплетать прическу весталки. Проведя по волосам гребнем, она сняла верхнюю одежду и осталась в простой тунике. Ливия уже собралась задернуть занавеску и лечь, когда Кассия с заговорщическим видом просунула свою голову внутрь.
– Ты собиралась ложиться?
Ливия покачала головой.
– Ещё нет.
– Такая сильная гроза, я боюсь, – призналась Кассия. – А тебе не страшно?
Ливия улыбнулась:
– Нет, я люблю грозу.
Кассия передернулась:
– Так и кажется, что в такую ночь что-нибудь случится.
– Не здесь, – заверила её Ливия.
Действительно, что может случиться здесь, в доме Весты? Это священная территория. Да, их влияние уже не то, что было когда-то, но всё равно велико. Всем известно, что пока горит священный огонь в храме Весты, величию Рима ничего не угрожает. Если, конечно, они, жрицы Весты, будут блюсти чистоту.
– Я думаю, Терция встречается с мужчиной, – прошептала Кассия словно в ответ на её мысли, и хихикнула.
Ливия строго посмотрела на неё. Кассия была моложе её на восемь лет и только заканчивала подготовку к служению Весте. Ливия беспокоилась за неё – девушку могли наказать и даже изгнать из храма за фривольные речи и не такие уж скромные одежды. Вот и сейчас она явно выдавала свои фантазии за действительность, но Ливия забеспокоилась – а вдруг правда?
– Как ты можешь говорить такое?
Кассия пожала плечами.
– Я просто слышала, как рабы болтали.
Ливия нахмурилась. Конечно, всё было возможно – она с детства слышала рассказы о весталках, нарушивших обет девственности, и о жестокой казни для них и их любовников, и каждый раз, размышляя об этом, она не понимала одного – зачем? Зачем рисковать всем ради мужчины? Своей властью, положением в обществе, жизнью?
– Тебе не приходило в голову, что это очень неразумно – пойти на поводу страсти и лишиться всего? Ради чего?
Кассия не ответила на её вопрос, просто мечтательно прикрыла глаза и сказала:
– Когда подойдет к концу мой срок служения Весте, я не останусь в храме. Я найду себе мужа, и если боги будут благосклонны, мы будем счастливы. А ты что думаешь, Ливия?
Она покачала головой. Хотя её второе десятилетие в храме было почти на исходе, Ливия не мыслила себя без служения Весте. Отец отдал её в жрицы Весты, когда ей было всего шесть лет. Ей посчастливилось – жребий богини пал на неё, и с тех пор участь её была определена. По окончанию срока служения десять лет она будет учить юных жриц, а потом будет вольна делать всё что угодно. У неё будет достаточно денег, хорошее положение в обществе, милость императора… к чему ей замужество? Конечно же, она останется в храме. Да, она не выбирала эту судьбу – богиня сама избрала её, как и пятерых других девочек, но Ливия не мыслила другой жизни. Её мать не казалась счастливой в своем браке с отцом – Ливия постоянно слушала её жалобы о бесчисленных пирах и наложницах. Мать не упускала случая напомнить Ливии о том, как благодарна она должна быть богам за свою судьбу, и Ливия знала, что мать была права.
– Кассия, те из жриц, которые сделали этот выбор, не принесли себе этим никакой пользы, большинство же провело остаток своих дней в раскаянии и унынии, – невольно процитировала Ливия слова Плутарха, чьи «Жизнеописания» недавно читала. Она была полностью согласна с этими словами.
– Ложись спать, Кассия, и не бойся – гроза стихает, – добавила Ливия.
Девочка удалилась в свой кубикулум, а Ливия поняла, что спать ей совершенно расхотелось, и вышла во дворик. Струи дождя брызнули ей в лицо, и она улыбнулась. Было что-то в этой неудержимой стихии, что всегда привлекало её – какая-то свобода.

Внезапный звук привлек её внимание, и она обернулась. Возможно, это старшая жрица или кто-нибудь из слуг, следивших за благополучием и репутацией служительниц Весты. Но они бы не стали прятаться во тьме.
– Кто здесь? Выходи, или я позову рабов, – твёрдым голосом произнесла она.

Темноволосый мужчина показался из тени и прижал палец к губам. Ливия испуганно взглянула на него. Как он оказался здесь? Никому из мужчин нельзя находиться в доме Весты.

– Что тебе нужно? – Её голос дрогнул. Как он посмел нарушить покой жрицы Весты?
– Прости, – он улыбнулся в ответ на её растерянность.
А у него приятный голос. Стоит и смотрит на неё так, словно нет никого вокруг, словно не боится того, что она позовёт кого-нибудь и выдаст его.
Она подошла поближе, держа в руках свечу, и оглядела его.

Интересно, кто он? Римлянин? Грек? Македонянин? Варвар? И что он делает здесь в это время? Возможно, он вор? Мятежник? Беглый раб? Нет, вряд ли раб – волосы не настолько длинные, чтобы прикрыть уши, и она не заметила ни дырок, ни серьги. Лицо гладко выбритое, одет в тунику с длинными рукавами и пенулу.
– Ты знаешь, где ты находишься?
– Если я не ошибаюсь, это дом Весты, где юные девственницы преданно служат богине, выполняя священные обряды.
– Тогда ты должен знать, что никакой мужчина не может проникнуть сюда под покровом ночи.
– О, я вовсе не претендую ни на одну из дев, – заметил он с лёгкой улыбкой, – к тому же, я уверен, все они уже мирно спят…
Ливия смотрела на него во все глаза. Он всмотрелся в её лицо и продолжил:
– Говорят, они прекрасны, но я уверен, ни одна из них не превзойдет тебя своей красотой. А что ты делаешь здесь в такой поздний час? Тебя задержала твоя госпожа?
Ливия загадочно улыбнулась. Он явно принял её за служанку, что было неудивительно – без традиционного одеяния жрицы она, ничем не отличалась от обычных девушек. Простая туника и распущенные волосы не могли ничего сказать о её статусе.

Гроза стихла, и даже дождь перестал. Воздух был свежим и прохладным.

– Нет, я… я просто вышла немного прогуляться, – сказала она.
Он был довольно молод – немногим старше её, и как показалось ей, очень красив.
Тёмные глаза, тонкая линия губ, прямой нос. На лице нет шрамов, и, насколько она могла видеть, тело тоже было безупречным. Не раб и не гладиатор. Он не выглядел жестоким, или свирепым – скорее, взгляд его чёрных глаз был добрым, внимательным и… пробуждающим в ней запретные желания.

Возможно, он тот мужчина, про которого говорила Кассия? Который приходит к Терции? Почему-то ей хотелось, чтобы это было не так. На улице послышались крики, и он бросил в ту сторону обеспокоенный взгляд. Значит, все-таки преступник. Она снова нахмурилась и посмотрела на него с подозрением.
– Ты так и не ответил, кто ты такой и что здесь делаешь.

– Меня зовут Маттиас, – просто ответил он. – Я тоже люблю вечерние прогулки. Сегодня я должен был кое с кем встретиться здесь…

Ах, вот как! Всё же это он посягнул на честь одной из дев! Ливия обернулась в поисках кого-нибудь, в руки кого можно предать этого разбойника, но тут же одернула себя — а если это правда? Участь незнакомца её не интересовала, но если он выдаст ту, к которой приходит, то её ждёт жестокое наказание…

… – Но он вряд ли появится сегодня, – закончил он и бросил взгляд назад и вниз, словно проверяя что-то.
Ей нужно было идти, почему она по-прежнему стоит и смотрит на него? Он открыто любовался ею, и в его глазах было непонятное ей тепло – так никогда не смотрел на неё ни отец, ни брат… Ни один мужчина не смотрела на неё так, как этот незнакомец.
– Не бойся, – заверил он её, – я не причиню тебе вреда.
– Я знаю, – сказала она. Было бы странным даже представить себе, чтобы кто-то попытался нарушить покой дома Весты.
– Кто ты? Как тебя зовут?
– Ливия, – назвала она себя.
– Ты прислуживаешь одной из жриц?
Она ничего не ответила.
– Можно тебя увидеть снова? – не прекращал говорить он. – Когда ты прекращаешь свои обязанности?
Она боязливо попятилась, и он улыбнулся и снова повторил:
– Не бойся, я не обижу тебя.
Что-то в его голосе и взгляде этих темных глаз заставили её поверить в его искренность. Конечно, он не мог обидеть её ни при каких обстоятельствах – любого, кто оскорбит весталку, ждала неминуемая жестокая казнь. Но он этого не знал, он явно считал её всего лишь одной из девушек-служанок. И внезапно она поняла, что эта мысль ей даже приятна – всего на несколько минут она могла почувствовать себя обычной женщиной, которой позволено флиртовать.
Послышались шаги, и Ливия тревожно обернулась. Если его схватят, то какой бы ни была причина, заставившая его нарушить покой дома Весты, его казнят. Она сделала шаг вперёд, надеясь отвлечь внимание нежелательного соглядатая.

Это просто рабыня, совершающая вечерний обход дворика. Ливия облегчённо выдохнула и понадеялась, что незнакомец благополучно покинет территорию. Так и оказалось.

Убедившись, что осталась одна, Ливия подошла к тому месту, на которое, как ей показалось, поглядывал незнакомец. Она присела на корточки и пошарила рукой в знакомом ей тайнике. Так и есть! Ливия выудила из небольшого углубления несколько папирусных свитков. Она спрятала их в складках туники и поспешила к себе. Оказавшись в спальне, она зажгла свечи и развернула рукопись.
– Наверное, какие-нибудь похотливые стихи одного из поэтов, – усмехнувшись, пробормотала она.
Она читала и Вергилия, и Катулла, попадались ей и сочинения Овидия. Она знала, что ей не следовало читать эротические сочинения, но не могла удержаться от любопытства. Впрочем, она лишь обнаружила, что любовные утехи совсем не волновали её. Любовь в глазах поэтов выглядела чем-то, приносящим удовольствие мужчинам, но также и муки и страдания – чего только стоили стенания Катулла по поводу Лесбии! Всё это только убедило её в том, что ей действительно посчастливилось стать избранницей богини.

К ее удивлению, тексты оказались ей незнакомыми. Написанные на греческом, они вовсе не были полны восхвалений Эроса. Других знакомых ей богов и богинь они тоже не упоминали.
Ливия нахмурилась. Это было непохоже на все, что ей приходилось читать до этого. Ни на одного из философов или ораторов. Ничего похожего на приключения богов или героев.
Ливия убрала рукописи в тайник и легла, но сон долго не приходил к ней, а когда она заснула, то продолжала видеть в своих снах этого странного незнакомца… Маттиаса.

– Ливия, я прошу тебя, останься с нами на несколько дней, – стала уговаривать её мать прямо с порога.
– Мама, ты же знаешь, что я не могу, – начала было Ливия, но мать махнула рукой.
– Ерунда! Я пошлю раба сказать, что ты заболела, – мать произнесла голосом, не терпящим возражений. – Наш лекарь осмотрит тебя и подтвердит это.
Ливия улыбнулась. Возможно, провести пару дней в доме родителей было неплохой идеей. Она знала, что перестала являться частью своей семьи с тех самых пор, как верховный жрец увел её от отца в ходе обряда – но, если честно, в нынешнее время почти все жрицы считали это не более чем формальностью и не прекращали любить и посещать членов своих семей. Ливия пару раз была в доме у родителей Кассии – её поразила веселая и непринужденная атмосфера, царившая там. Хотя некоторые шутки, как ей показалось, были на грани оскорбительных, но ей стало понятно, откуда у девочки столько свободомыслия. Совсем не так было в её собственной семье…
– Нам нужно поговорить, – заговорщически сказала Туллия, и Ливия вздохнула. Мать, как обычно, хочет какой-то услуги для себя или для сына. – Это касается Маркуса.
Так и есть. Ливия с трудом скрыла разочарование. Каждый раз, когда она думала о том, что мать хотела просто побыть с ней, не имея корыстных интересов, это оборачивалось все тем же.
«Но ведь так происходит во всех семьях» – с грустью подумала Ливия. Все стремятся к успеху, все корыстолюбивы и просят замолвить за них слово перед вышестоящими. Влияние весталок велико, неудивительно, что члены их семей пытаются пользоваться этим в своих интересах. А Маркус неплохой политик, и он всегда благодарен сестре за любое содействие его карьере.
Но почему-то сегодня эти мысли не звучали так убедительно в её голове, как прежде. Зачем она продолжает приходить сюда, зачем позволила матери убедить её остаться? Ей захотелось вернуться к себе и вновь погрузиться в чтение тех текстов, которые она нашла в день встречи с Маттиасом.
Впрочем, возможно, Маркус что-то знает об этом? Иногда ей казалось, что её брат знает обо всём, что происходит в империи.
Ливия спустилась вниз, на первый этаж, и подошла к бассейну в середине атриума.
– Ливия! – Раздался голос брата. – Я и не знал, что ты здесь. Приветствую тебя.
Он коснулся губами её щеки и оглядел её.
– Ты прекрасна как никогда! Как проходят твои дни?
Она улыбнулась.
– Всё по-прежнему, ты же знаешь. Что может поменяться в доме Весты? – Она задумалась, закусив губу, и добавила: – Хотя ты прав. Я хотела спросить тебя кое о чём.
Она оглядела атриум. Вход в таблиний закрыт – отец, скорее всего, принимает посетителей. Вряд ли их здесь услышат, но всё же ей не хотелось оставаться на виду у всех, поэтому она увлекла брата в перистиль – внутренний сад дома. Ливия любила это место – созерцание растений, вдыхание ароматов цветов всегда приносили ей радость.
Вот и сейчас она с удовольствием прошлась по дорожкам сада, прежде чем задать интересующий её вопрос:
– Маркус, скажи… Тебе что-нибудь известно о том, кто такой Иисус?
Он изогнул бровь.
– Кажется, это лидер той христианской секты, которая сейчас наводит смуту в Риме. Ты ведь слышала о христианах, Ливия?
Она кивнула. Иудейская секта, набирающая всё большую популярность в империи.
– Не так много. Слышала, они довольно малочисленны и не представляют собой угрозы.
Ей хотелось, чтобы Маркус подтвердил это, но вместо этого брат стал посвящать её во всё большие подробности – об ужасных оргиях, кровавых жертвоприношениях, отказе поклоняться римским богам…
Ливия слушала и ужасалась. Нет, это не могло быть правдой. Тот незнакомец вовсе не выглядел чудовищным. Уж наверняка боги наградили бы его уродливой внешностью, отражающей внутреннее уродство. Но он был красив, и глаза его были добрыми. И этот взгляд… поэтому она и не позвала никого, а просто позволила ему уйти – пронзительный взгляд этих темных глаз, казалось, видел её насквозь.

Маркус закончил свою речь, и они уже вернулись в атриум, а Ливия всё ещё была под впечатлением от его слов.
Ширма, закрывающая вход в таблиний, отодвинулась, и Ливия увидела – нет, почувствовала – обжигающий взгляд знакомых глаз. Она словно оцепенела. Это же он!
Казалось, они оба застыли, ошеломлённые.
Молчание нарушил отец, вышедший ей навстречу. Он приветствовал её, поцеловав в щёку.
– Ливия, я рад тебя видеть!
Он перевел взгляд на Маттиаса.
– Моя дочь, Ливия, жрица Весты, – горделиво сказал он, представляя её так, словно выставляет напоказ свое самое драгоценное сокровище, на которое тот и смотреть недостоин.
Как будто её одеяние недостаточно говорило о её статусе! Длинное белое платье, покрывало жрицы на голове – неудивительно, что перемена должна была показаться ему разительной, если он вообще мог узнать её. Но он её узнал, она в этом была уверена, посмотрев в его глаза - потрясенные, неверящие, и внезапно ей захотелось, чтобы этого ничего не было, чтобы она была кем-то ещё. Обычной дочерью из богатой семьи.
– Приветствую тебя, прекрасная Ливия, – учтиво сказал он с небольшим поклоном.
Она сделала шаг назад и вопросительно взглянула на отца.
– Маттиас пришел просить о делах, связанных с торговлей, – сказал отец. – Впрочем, тебе вряд ли интересны наши обсуждения.
– Отец, я собирался кое о чем поговорить, – вмешался Маркус, и Ливия, извинившись, оставила их, поспешив скрыться в перистиле.
Она бродила по дорожкам, любуясь садом, который умелые руки раба-садовника превратили в настоящее произведение искусства, когда услышала торопливые шаги и оглянулась.
Конечно, кто еще мог следовать за ней?
При солнечном свете он выглядел еще более красивым – тёмные мягкие волосы, правильные черты лица, а глаза… хотелось просто стоять и глядеть в их глубину.
Интересно, если бы боги не определили её судьбу, если бы она стала замужней женщиной… будил бы её муж в ней чувства, подобные этим? Она не знала.

– Почему ты не сказала, что являешься жрицей Весты?
Она удивлённо подняла на него глаза. Как он смеет говорить так, словно обвиняет её в этом? Как он вообще смеет подходить к ней?
В его взгляде не было ни страха, ни трепета перед её статусом. И это злило её. А ещё то, что в его взгляде, всё ещё сохранившем следы удивления, читалось сожаление. Ей захотелось уязвить его.
– Потому что не сочла это нужным. А ты… ты христианин! – Бросила она ему в лицо обвинение.
– И что же ты знаешь о христианах? – слегка улыбнувшись, спросил он.
– Вы едите человеческую плоть! Приносите в жертву младенцев! Отравляете колодцы и устраиваете пожары! И развратные оргии!
Его взгляд погрустнел.
– Ты веришь всем этим нелепым слухам?
– Вы… вы подрываете величие Рима, отказываясь поклоняться нашим богам! – запальчиво продолжила она. Пусть теперь оправдывается!
– Как ты поняла, кто я? – спросил он вместо того, чтобы отвечать на её обвинения.
– Ты плохо прячешь свои тексты, – сказала она. – Я нашла их и прочла. Зачем ты оставил их в служилище Весты?
– Никто бы не осмелился искать их там, – улыбнулся он. – На самом деле мне нужно было передать их своему другу. Ты оставила их на месте?
– Я перенесла их в свой кубикулум и спрятала. У нас есть тайники, – она гордо вскинула голову. – Так что ты не найдешь их.
Он рассмеялся так, словно она сказала что-то забавное:
– Ты держишь сектантские тексты рядом со священными вещами Весты?
Она нахмурилась. Действительно, тайники в доме Весты предназначались для вещей для святилища.
– Я прочла их… – призналась она уже шепотом. – И не нашла там ничего ужасного. Только много всего непривычного. Все эти чудеса… вы верите в них?
Дело было не только в чудесах, но говорить о них было проще.
Он улыбнулся, и Ливия отметила, насколько эта улыбка была искренней и открытой. Он определенно не был похож ни на кого из тех, с кем ей доводилось быть знакомой прежде. Она не могла понять, что было в нём, что отличало его от других. Интересно, все христиане такие?
– Большинство из того, что ты прочла, было написано Лукой. Он был врачом, и думаю, это сыграло свою роль в том, с какими подробностями он записывал всё, связанное с чудесами исцеления. Другая же рукопись содержит слова Иоанна. Он был одним из близких учеников Господа, и в его текстах много слов о божественной природе Иисуса и о любви Божьей. Другие же тексты…
– Есть и другие? – с внезапным интересом спросила Ливия.
– Я могу передать их тебе через моего друга, раба в храме Весты, – сказал Маттиас. – Он тоже христианин.
Ливия нахмурилась.
– Ты не боишься, что я выдам вас? Рим не особо благоволит к христианам в последнее время.
– Рим не особо благоволил к христианам и раньше, – заметил ей Маттиас. – Но те из нас, кому Господь сказал оставаться в Риме, готовы к преследованиям.
– Зачем следовать учению, которое другие презирают? Зачем хранить верность тому, кого Рим объявил преступником и казнил? Было много тех, кто называл себя сынами богов, но где их последователи сейчас?
Он улыбнулся:
– Было сказано: если это дело от человеков, то оно разрушится. Если же от Бога, то никто не сможет разрушить его.
– Зачем заниматься тем, из-за чего можно лишиться жизни, причём безо всякой славы или выгоды?
– Разве земная жизнь – самое ценное из того, что у нас есть?
Ливия закусила губу. Загробный мир не прельщал её своей перспективой вечно скитаться в долине смерти, но была ли земная жизнь чем-то лучшим?
– Скажи… ты счастлива? – внезапно спросил он.
Он взглянул на неё абсолютно искренне, и она задумалась. Счастлива ли она? У неё есть всё, чего можно желать. Она ни в чем не нуждается, её обязанности легки, ей нет нужды заниматься даже теми делами, которыми вынуждена заниматься любая другая женщина… Она дочь Рима, она всегда будет иметь особое положение. Но глядя в его глаза, она вдруг поняла, что это всё никак не отвечает на его вопрос.

– Ты никогда не задумывалась о том, что жизнь – это нечто большее, чем просто стремление к удовольствиям? Что люди могут быть честны и открыты, что существует любовь, которая выходит за рамки нашего знания, что жизнь человеческая не случайна, что есть Создатель, который видит все наши грехи и все равно любит нас и прощает нас, как отец любит своих детей?
Он коснулся её руки, и она вздрогнула. Он тут же убрал руку, и она пожалела о своей реакции. В его прикосновении не было ничего, что могло бы осквернить её, как и в его словах – напротив, они находили отклик в её душе, будили те уголки, где жило желание чего-то иного, чем та жизнь, какую вело большинство. Служение Весте, как ей казалось, давало ей этот смысл, наполняло её жизнь чем-то большим, но она никогда не задумывалась о том, чтобы позволить себе думать о любви. Тем более о Божественной любви.
Она неуверенно улыбнулась.
– Разве подобное возможно?
– Когда-то я тоже не верил, что такое возможно. Пока не повстречал тех, кто жил иначе.
Говорил он тоже не так, как другие. Ливия не могла понять, в чём дело – в его ли словах, или в интонации, или в том, как он смотрел на неё – не пытаясь убедить или научить, а делясь чем-то, что для него, казалось, было очевидной истиной, но что шло вразрез со всем тем, что она до сих пор знала о жизни. Это было странно, и в то же время она не могла заставить себя перестать слушать его.
Она смотрела на него, забыв обо всём. Казалось, он мог говорить бесконечно, а она же могла бесконечно смотреть в его глаза – освещаемые изнутри каким-то непонятным ей огнем. Она не поняла, в какой момент он снова взял её за руку, и это прикосновение было таким естественным, что ей совсем не хотелось останавливать его. Она позволила их пальцам переплестись. У него были руки человека, хотя и не занимающегося постоянно физическим трудом, но и не ведущего образ жизни, присущий знати. Его прикосновения были нежными, и ей хотелось продлить это ощущение.
Она так и не поняла, кто он – отец говорил о каких-то делах, связанных с торговлей, и Маттиас держался с ним почтительно. У отца было много посетителей – от его друзей до простолюдинов, приходивших просить о разного рода милостях. Говорил он как человек образованный – в самом деле, его умению убеждать позавидовал бы любой оратор. Но ей нравилось, что в данный момент он говорил только для неё одной. И в этом не было ничего плохого, как и в том, чтобы любоваться чьей-то красотой, – убеждала она себя, жадно впитывая каждое слово.
Она тряхнула головой, словно пытаясь сбросить с себя это наваждение.
– Маттиас! – Одна из девушек, прислуживающих матери – Ливия не помнила её имени – окликнула его.
Девушка увидела её и тут же потупилась и испуганно взглянула на неё.
– Здравствуй, Роза, – сказал он ласково. – Не бойся, Ливия умеет хранить секреты. Ты придешь сегодня к Корнелиусу?
Девушка снова испуганно взглянула на Ливию и нерешительно кивнула.
Она тоже тайная христианка? В доме её родителей, зная о том, какое отношение к христианам в Риме? Ливия не могла не удивиться смелости этих людей. Что такого в этом учении, что они так преданы ему? Маттиас говорит хорошо, но это всего лишь идеи… философия. Или же эту девушку и Маттиаса связывает нечто большее? Возможно, она его любовница и все его слова просто ложь, а на самом деле они просто предаются разврату тех оргий, насчет которых предупреждал её брат?
– Ливия, – Маттиас снова попытался взять её за руку, но она вскочила на ноги, снова глядя на него с недоверием. – Ты можешь убедиться сама, что христиане вовсе не такие кровожадные чудовища, какими нас изображают. Хочешь?
– Я… – она замерла. Каким образом? – Я не могу… Если кто-нибудь узнает…
– То что будет?
Она задумалась. Неужели её положение не дает ей право ходить туда, куда хочется? И все же она колебалась.
– Знаешь, один из тех, кто любил слушать слова Иисуса, был фарисеем. Его звали Никодим. Он не хотел, чтобы его видели с Иисусом, поэтому приходил к нему под покровом ночи. Нет ничего плохого в том, чтобы желать знания.
Ливия неуверенно улыбнулась. Сегодня она ночует у матери, и значит, никто не будет за ней пристально следить. Она может легко выйти из дома вечером. Если переодеться в обычную одежду… вот только где её взять?
– Когда ты возвращаешься в дом Весты? – спросил он.
– Через день или два, – нехотя призналась она.
– Я буду тебя ждать здесь, когда стемнеет, – сказал он.
– Как ты сюда проникнешь?
Он только улыбнулся. Конечно, его впустит Роза… или кто-нибудь ещё из христиан, скрывающихся здесь. Но то, что она знает их тайну, послужит гарантией, что они не выдадут и её.
– Хорошо, – торопливо сказала она, чтобы не передумать. Во что она собирается ввязаться? Она не знала. Знала только одно – ей хотелось узнать больше об этом учении, и снова взглянуть в эти глаза… снова увидеть Маттиаса.

Вау, девочки, у вас для нас новый подарок!!! Я как обычно пропустила "премьеру", но сейчас буду наверствывать! Очень интересно начинается...параллельные миры/реальности... да, всплывают в памяти определенные ассоциации..Вообщем, читаю!!! и жду развития событий! Спасибо!!!
Я так понимаю, что Марк убийца? или появятся новые персонажи?

Наконец-то продолжение этой необычной истории! Всё не могла забыть тот взгляд Мэйсона во время ареста... А тут Маттиас! Так и вижу его фигуру в тоге!))) И Ливия уже поддаётся его чарам. Класс! Очень жду продолжения!

Наташа, Лариса, спасибо!

Цитата

В изначальной заявке Мейсона осуждают за преступление, совершённое Марком, да)) Но не знаю, что останется от изначальной концепции к концу (если мы до него вообще доберемся) Пока что я решила довести до конца римскую часть, а то она у меня уже год недописанная лежит, а дальше посмотрим)

Они выскользнули на улицу. Ливия с некоторой робостью оглянулась по сторонам и поправила волосы. Уже стемнело, и её будоражило это ощущение, словно она впервые вырвалась на свободу. Без колесницы, без сопровождающего её ликтора, без привычной причёски и белых одежд, полностью закрывающих её тело, она казалась себе практически обнажённой. И в то же время она не могла отрицать, что глубоко внутри ощущала скорее радость, чем страх. Радость от предчувствия чего-то нового, волнующего. Маттиас взглянул на неё и, словно почувствовав её мысли, улыбнулся и протянул ей руку. Она осторожно сжала его пальцы. Удивительно – никогда прежде она не касалась мужчины, за исключением брата или отца, но ощущение его руки в своей быстро стало привычным и – хотя она могла поклясться, что никогда в своей жизни не жаждала мужских прикосновений – очень приятным.
Она осмотрела свою одежду. Скромный плебейский наряд, принесенный Маттиасом – откуда он его взял, интересно? – облегал её тело мягкими складками, открывая больше, чем привычная одежда, и в то же время избавляя её от чужих взглядов, которые, как она знала, сопровождали её повсюду, стоило ей выйти на улицу. Никогда ещё она не была настолько незаметной, просто частью людской толпы, спешащей куда-то по улицам Рима.
Ливия взглянула на Маттиаса и улыбнулась ему – немного неуверенно и несмело в начале, но встретив его ободряющий взгляд, почувствовала, как её переполняет радостное возбуждение, и это явно отразилось на её лице, потому что он посмотрел на неё так, что у неё перехватило дыхание от этого взгляда. Она смущённо отвернулась и поспешила вперёд.

Идти пешком по улицам Рима было совсем не то, что проезжать в колеснице, и Ливия жадно разглядывала всё вокруг. К тому же места ей были незнакомы.
Они свернули в очередной проулок, и её пьянящее возбуждение сменилось тревогой. Если кто-нибудь увидит её… узнает… даже представить страшно, что последует за этим. С другой стороны, если вдруг кто-нибудь захочет навредить ей… как она сможет доказать, кто она? Кто поверит, что перед ним служительница Весты, тронуть которую значит навлечь на себя гнев богини?
Внезапно она осознала всю опасность её затеи. Она не знала ни где они, ни каковы были на самом деле намерения у Маттиаса – она была знакома с ним чуть больше одного дня, и разве могла она доверять ему? Решиться согласиться на его приглашение казалось ей теперь безумием. Что если Маркус был прав? Ливия нервно сглотнула, внезапно запаниковав. Она привыкла, что на её жизнь никто не может посягнуть – всегда находясь под пристальным вниманием следящих за ней жриц и рабов, она чувствовала себя в безопасности, зная, что никто не мог оскорбить её или даже дотронуться до неё.
Сейчас же она чувствовала себя обнажённой, незащищённой.
Зачем она позволила себя уговорить? Что она делает? Она подняла на Маттиаса взгляд, полный паники – ей захотелось сбежать отсюда, но как она доберётся до дома одна – без колесницы, без ликтора?
Он пожал её руку и ободряюще улыбнулся:
– Не бойся, – сказал он в ответ на её растерянный взгляд.
– Я никогда раньше не предпринимала ничего подобного. Это… необычно, непривычно и…
– И волнующе, – заметил он, и Ливия кивнула. – И это пугает тебя.
Она отвела взгляд. Выдернула свою руку и плотнее закуталась в паллу, словно пытаясь скрыться от взгляда этих глаз. Пожала плечами.
– Откуда я знаю, могу ли я доверять тебе? – сказала она тихо, отвернувшись, пытаясь скрыть свою растерянность и страх, но тут же взглянула на него снова. Его глаза смотрели на неё со странной прямотой и лёгкой задумчивостью, словно он пытался определить, понять что-то. Потом он улыбнулся ей, но взгляд остался серьезным, пристальным, наполнившим её какой-то странной теплотой.
– Это решать тебе. Мы пришли, – просто сказал он.

Маттиас остановился у ворот небольшого дома. Ливия перевела дыхание, стараясь унять охватившее её волнение. Раз уж она пришла сюда, то нужно вести себя с достоинством. Отступать было некуда. Что её ждало? Она не знала.

…
Их встретила пожилая пара. Ливия облегчённо выдохнула – глаза этих людей светились добротой, и она почувствовала себя в безопасности.
– Корнелиус, Лавиния, – лицо Маттиаса осветилось, и он с улыбкой приветствовал хозяев дома.
– Маттиас! – Женщина обняла его и поцеловала. Потом повернулась к Ливии и тепло улыбнулась ей, распахивая объятия, но Ливия отступила назад, и Лавиния понимающе кивнула:
– Не бойся, дитя, здесь тебя никто не обидит.
Ливия гордо вскинула голову. Они даже не знают, кто она такая… Никто не смеет обидеть весталку, а если кто и посмеет , то его ждет жестокая казнь. Но вряд ли будет разумно говорить об этом здесь, рассудила она. Пожалуй, лучше будет оставаться в роли простой девушки.

Внутри её сразу поразило отсутствие привычного ей убранства – никаких излишне украшенных стен, ярких красок, мозаики на полу. Ничего общего с домом её отца. И всё же она находила, что обстановка дома была приятной.
Ливия огляделась в поиске домашних богов и, не найдя привычного алтаря, нахмурилась. «Да, конечно, – вспомнила она лекцию брата, – христиане не признают римских богов и отказываются поклоняться им». Но не означало ли это также и то, что её статус не будет иметь для них никакого значения?
Дом постепенно наполнялся людьми. Маттиас отошел от неё, помогая Корнелиусу и Лавинии встречать вновь приходящих, но она видела, что он продолжал следить за ней краем глаза, словно хотел удостовериться, что она не сбежит. Но у неё и в мыслях не было того, чтобы уйти отсюда. Хотя она и волновалась, что кто-нибудь узнает её в лицо и донесет на неё, а также о том, что говорить, если кто-нибудь спросит её, откуда она и кто она такая, но любопытство и желание нового знания перевешивало эти волнения. Не говоря о том, что вряд ли она сможет найти дорогу домой.
Лавиния, заметив её беспокойство, подошла к ней и ласково улыбнулась,
– Маттиас рассказал, что встретил девушку, которую хотел бы познакомить с нами. Я рада, что ты здесь сегодня, Ливия.
Когда он успел рассказать о ней? За исключением сегодняшнего дня, они виделись всего один раз… неужели он вспоминал её? Ливия почувствовала, как сердце забилось чуть сильнее. Но она скрыла это и улыбнулась Лавинии. Ей нравилась эта женщина – от неё словно исходило какое-то тепло, какого она не встречала раньше. Уж явно не в родительском доме и не в доме Весты.
До неё и прежде доходили слухи о любви, царящей среди христиан. Ей всегда при этом представлялись порочные оргии, полные чувственных наслаждений. В действительности же всё оказалось иначе. Даже в церемонии причастия, о которой ходили ужасные слухи, не оказалось ничего порочного. Хотя это действительно не было похоже ни на что другое. Христиане по очереди отламывали по куску от круглой лепешки и передавали ее дальше, а после точно так же поступали с вином — все по очереди отпивали из одного кубка. Ливия не принимала участия в этой церемонии — она не была одной из них, как не могла она и пить вина — но наблюдала за остальными с искренним интересом.
Если бы её спросили, чем именно присутствующие здесь отличались от тех людей, к которым она привыкла, она бы вряд ли смогла сказать. Да, всё здесь казалось необычным. Она не понимала статуса всех людей, собравшихся здесь – одетых в самые разные одежды, но казалось, никто не считал никого ниже другого. Все вели себя как равные, как свободные, хотя она явно видела в ушах некоторых серьги рабов, все они называли друг друга братьями и сестрами, и женщины разговаривали и вели себя наравне с мужчинами. Раньше ей казалось, что подобной свободой обладала лишь небольшая группа людей – и она была горда тем, что находится в их числе, – но здесь её статус, казалось, не имел значения.

За трапезой Корнелиус повёл рассказ об Иисусе – что-то уже было известно Ливии из тех текстов, которые она прочла, но многое она слышала впервые. Он говорил о любви и прощении.
Слова были чужды ей, непонятны, как и вся эта религия. Прощение… любовь… Она не видела любви в своей семье — отец был слишком занят тем, что менял рабынь для собственных утех, мать же… Ливия не помнила, чтобы в раннем детстве ей перепадало много материнской ласки, а с шести лет она росла под присмотром жриц в доме Весты.

«Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится… — эти слова вывели её из задумчивости, и Ливия вслушалась в спокойный голос, произносивший греческие фразы. — Не ищет своего»…
Агапэ… тот вид любви, который греки называли «агапэ» — бескорыстная любовь, жертвенная… та любовь, которой она как жрица Весты обязана была любить богиню и Рим, вот только испытывала ли она подобное на самом деле? Разве не было это лишь красивыми словами?
Ливия задумчиво обвела взглядом собравшихся. Искренни ли они? Насколько они преданы своему учению, тому, что говорят? Или же это тоже лишь красивые слова, а внутри у них то же, что и у всех остальных — жажда власти, превосходства над другими, желание быть осыпанными дарами богов?
Корнелиус продолжал говорить о том, как велика любовь Того, кого они называли Спасителем, и о том, что нет больше той любви, чем если кто положит жизнь свою за друзей своих.
Нет, в этих людях — если они были искренни в своих словах — не было личной корысти. Не было здесь и ничего другого, к чему она привыкла. То, какими глазами смотрели друг на друга Корнелиус и Лавиния, настолько отличалось от тех взглядов, которые бросали друг на друга её родители — а ведь они были уже немолоды и, по её разумению, не должны были питать друг к другу нежных чувств; слова, которые они говорили другим — в её родном доме никогда не было такой атмосферы, не было её и в доме Весты. Старшую жрицу она скорее побаивалась, с подругами-весталками её связывала дружба и необходимость поддерживать обряды, но она ни с кем не была по-настоящему близка.
Внезапно она ощутила острую тоску по тому, чего у неё не было и не будет и чем так щедро делились собравшиеся здесь. Она не могла не признать, что её влекло к этим людям. Она понимала тех, которые готовы отдать за это учение всё — даже свою жизнь. Она любила слушать умные речи, но здесь слова были простыми и в то же время затрагивающими что-то глубоко внутри.

Ливия снова поймала на себе взгляд Маттиаса. Повернула голову и, не в силах отвернуться, так и продолжила смотреть в его глаза, завороженная. Он сидел рядом — при желании можно было легко до него дотронуться, но это не пугало её, а скорее влекло. И это постоянное ощущение его взгляда на себе… Она никогда прежде не встречала такого взгляда у мужчины. Возможно, потому что они встретились впервые, ничего не зная друг о друге, и эта свобода от условностей высвободила что-то и в них самих? Или же всё дело было в том, что под его взглядом она ощущала себя… другой. Не принадлежавшей Риму и Весте, а кем-то… нет, она не могла облечь это в слова. Ей, не пробовавшей никогда вина, внезапно подумалось, что так, наверное, ощущают себя люди, влившие в себя несколько кубков. Она словно была пьяна от всего — от обстановки вокруг, от странных слов и от его взгляда. Его глаза — тёмные, завораживающие, ты ныряешь в их глубину, как в бездну, но там не страшно, только волнительно — бесконечность… бескрайность вселенной, как небо ясной ночью, затягивающее всё глубже, мерцающее бесчисленными всполохами звезд… Смотреть бы и смотреть бесконечно, ощущая вечность — кажется, вот-вот и можно удержать её кончиками пальцев, и откроются тебе тайны, о которых ты даже и не подозревала…
Ливия тряхнула головой, заставив себя вынырнуть из глубин его взгляда, отвернуться. У него было такое выражение лица, словно он тоже пытался разгадать какую-то загадку, не менее непостижимую и для него. Она улыбнулась ему, ловя его ответную улыбку. Словно они были только вдвоем, и разделяли какую-то открывшуюся им двоим тайну.
Она снова тряхнула головой. Это просто странные мысли, не более того. Это для неё всё здесь было внове, для него же здесь не было ничего необычного. Сколько других девушек приводил он сюда? И почему её это должно волновать?

Когда все стали прощаться и расходиться, Ливия неуверенно приблизилась к Корнелиусу.
— Что ты думаешь о нас, дитя?
— Что рассказы о вас совсем не отражают действительности, а ваш Бог… — Ливия задумалась, как сказать, чтобы это прозвучало вежливо и в то же время не умалило её религии, — не менее могуществен, чем боги Рима.
Он улыбнулся ей.
— Боги Рима — не более, чем идолы, истуканы без души. Есть только один Бог — создатель всего, и Он дал нам душу бессмертную, и после смерти нас ждёт единение с ним и награда, а не бесцельное скитание в мире Аида.
Ливия вздрогнула. Ей не хотелось думать о смерти — мир мёртвых представлялся чем-то тягучим и зловещим, чем-то мрачным.
– Для этого и приходил Иисус в этот мир — чтобы дать нам жизнь вечную, которая не идет ни в какое сравнение ни с чем, — продолжил Корнелиус. — Жизнь в полном понимании этого слова. Кем бы ты ни была, Господь хочет, чтобы ты приняла этот дар — дар вечной жизни.

Ливия открыла рот, облизала внезапно пересохшие губы. Как этот старик, к которому она уже успела проникнуться теплыми чувствами, отреагирует на её правду?
— Я жрица Весты, — наконец сказала она.
— Ты имеешь в виду…
— Я одна из шести дев, которые следят за тем, чтобы огонь в храме не угасал.
Он помолчал какое-то время, потом улыбнулся.
— Маттиас говорил, что встретил тебя в доме Весты, но я не предполагал…
Старик не выглядел настолько шокированным этой новостью, как она опасалась, и Ливия перевела дыхание и несмело улыбнулась.
— Господь не делит людей на религии, — продолжил Корнелиус. — Ибо сказано: если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мёртвых, то спасёшься. Этого достаточно.
Она кивнула, не зная что на это ответить. Они ведь не могли ожидать от нее того, что она с готовностью разделит их убеждения — она не одна из них!
— Не торопи нашу гостью, милый! Не все готовы принять Христа в первый же момент, как о Нём услышали. Как и зерну, упавшему в почву, нужно время, чтобы взойти и принести плод. — Лавиния обняла мужа и тепло улыбнулась Ливии. — Надеюсь, ты ещё посетишь нас, Ливия.
— О да! Конечно! — с внезапной пылкостью ответила Ливия, но тут же смутилась, бросив растерянный взгляд на Маттиаса, стоявшего рядом. — Вот только не знаю, будет ли это возможно.
Он смотрел на неё непонятным взглядом… словно она была обнажена, но в этом не было ничего нечистого. Словно он видел её… как они говорили сегодня? Душу.

— Если ты этого действительно хочешь, то нет ничего невозможного, — сказал Маттиас. — Нам пора. Я провожу тебя до дома твоего отца.
Маттиас попрощался с Корнелиусон и Лавинией и с немногими оставшимися гостями. И снова эти долгие объятия… Ливия на секунду представила себе его руки, обнимающие её за талию, и тут же запретила себе думать об этом. Разве не желала она всегда быть добродетельной, как весталка Корнелия, даже перед лицом смерти не позволившая запятнать себя мужским прикосновением, отпрянувшая от руки палача? Впрочем, она уже позволяла ему прикоснуться к своей руке, и эти прикосновения были вполне невинными. Она не чувствовала себя запятнанной, хотя, наверное, должна была… Ливия не понимала природы этого смятения, охватившего её.
От этих мыслей её отвлекла Лавиния, внезапно заключившая девушку в свои объятия.
— Благослови тебя Господь, дитя! — произнесла пожилая женщина так искренне, что Ливия улыбнулась и обняла её в ответ, невольно задержав объятия.
Мать почти никогда не обнимала её, даже в детстве, и хотя Ливия была привязана к своей семье, она никогда не ощущала в отцовском доме того тепла, которое ощутила здесь всего за пару часов.
Она не могла сказать, что это было, но она не могла не удивляться этому. И не могла не думать о том, каково это расти в семье, подобной этой — искренней и открытой. Она не могла не признать, что её тянуло к этому теплу, как бабочку на огонь, что её влекли эти люди… и Маттиас. Особенно Маттиас.

Они шли по тёмным улицам, и говорили без умолку – Ливия сама не знала, пыталась ли она скрыть свое волнение за потоком слов или же просто его присутствие рядом с ней заставляло её быть настолько откровенной. К тому же у неё было столько вопросов.

— У вас нет статуй, нет идолов. Как вы можете представить своего бога? Я слышала, что иудеям запрещено поклоняться статуям, но всё же это так непривычно.
— Ты служишь Весте, у которой так же, как у пламени, нет ни тела, ни образа, ни изображения, — возразил он ей на это словами Овидия.
— Да, но Веста олицетворяется пламенем очага, — сказала Ливия. —Сложно представить себе невидимого бога.
— Бог не в куске камня и не в пламени, он везде. И чтобы общаться с ним, нужно всего лишь впустить Его в свое сердце.
Маттиас заглянул в её распахнутые глаза.
— Это как любовь, — продолжил он. — Иисус не будет требовать, чтобы ты поклонялась ему, не будет насылать на тебя кары и не задержит урожая. И ты можешь жить без Него, думая, что всё есть в твоей жизни. Но стоит впустить Его в своё сердце — и всё меняется. Как апостол Иоанн пророчествовал: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною»
Идея впустить бога в свой дом и пригласить на ужин показалась ей настолько непривычной и даже забавной, что Ливия рассмеялась.
— Никто не будет впускать незнакомцев в дом, кем бы они ни назвались.
— Речь о двери твоего сердца, — он слегка коснулся её груди, и она почувствовала, как всё внутри трепещет от этого прикосновения. — Иисус не ломится, а терпеливо ждёт, когда ты будешь готова впустить Его в свою жизнь. И Он готов ждать вечно… тебя одну. И открыв своё сердце Его любви, ты никогда уже не будешь прежней.
Резко отпрянув от него, она взглянула в его глаза, и её охватило странное чувство. Вот только что она хотела возмутиться, сказать, что это глупая религия, которая не чтит никаких богов и не уважает… и что такое любовь, вообще? Тем более любовь к чему-то невидимому? Богов и богинь не любят, им приносят жертвы, чтобы не навлечь на себя их гнев. Да, она должна была любить Весту, но если честно, то она не столько думала о самой богине, сколько о правильном соблюдении обрядов. И когда её срок служения Весте будет закончен, через десять лет, её ждет такая же одинокая жизнь. Неужели это всё, что уготовано ей?
Маттиас довёл её до дома матери.
– Я буду ждать тебя послезавтра вечером, за домом Весты, — сказал он, и она кивнула. – Не забудь переодеться.
Ливия не знала, как долго получится продолжать эти встречи и чем всё это закончится. Она знала одно — то, чему она стала свидетельницей сегодня, было чем-то новым и волнующим, и она не могла упустить этого. Она будет осторожна, и всё будет хорошо. Маттиас коснулся её руки на прощание, и ей отчаянно захотелось продлить это прикосновение, но она поспешила скрыться в глубине сада.

Сообщение отредактировал olga_77: Суббота, 27 января 2024, 12:32:45