Ещё одна жизнь

Оля, как прекрасно...Как ново! Словно заново смотришь СБ и узнаёшь историю любви ММ! Я просто очарована Маттиасом и Ливией... Спасибо тебе за эти римские главы!

Лариса, спасибо большое!
Всё-таки удивительно явственно они представляются в любом историческом антураже))

Мы же помним обещание-клятву Мэйсона о том, что он найдёт и узнает Мэри в любом обличье и никуда не отпустит. Вот именно это здесь и сбывается!

Спасибо тебе, Оля за продолжение о наших любимках в таком интересном историческом антураже! Они всегда прекрасны и узнаваемы. И всегда вместе.

Сообщение отредактировал Marie23: Среда, 31 января 2024, 21:53:41

Мария, спасибо!

Оля, спасибо, тебе большое за Новые главы❤️ читаю с огромным удовольствием. Это все таки необычный жанр. И Мейсона и Мери в Матиасе и Ливии, я не чувствую на ������, но это мои заморочки))) так как Якоря у меня в СБ 85-86 года. Но читать невероятно интересно, очень люблю как ты пишешь!!! И жду продолжение с нетерпением❤️

Аня, спасибо!
Я вот думала насчет похожести-непохожести, и так ничего и не решила, просто пишу их такими, какими они мне видятся.
По идее, они не могут быть такими же - время, воспитание, жизненные ценности, все другое. Даже в современности - убери что-то из их жизненного опыта, и получим уже другую картину (оффтоп: на самом деле давно думала об этом, потому что хочу написать посткрышный фик, где Мэри полностью теряет память - не как я раньше писала, когда у нее пропали воспоминания о последнем годе, а полностью стертая память, вплоть до имени, и думаю - останется ли в ней что-то неизменным или же это будет абсолютно другой человек?)

В общем, сложно это все, но интересно))

Проходили неделя за неделей. Ливия стала частой гостьей в доме Корнелиуса и Лавинии. Узнала она и о других местах встреч христиан в катакомбах недалеко от Рима, узнала и о тайных знаках, с помощью которых христиане узнавали друг друга, прочла она и другие рукописи, в которых рассказывалось о жизни Иисуса. И каждый раз она с нетерпением ждала следующей встречи с Маттиасом. Её тянуло к нему, ей нравилось то, насколько простыми словами говорил он о сложных вещах. Ей, до этого находившей удовольствие в изысканных сочинениях знаменитых ораторов и философов, стали близки простые слова евангелий. Но она всё ещё не решалась принять крещение, ведь она была связана служением Весте.
Она не знала, сколько времени её встречи с христианами украдкой смогут оставаться тайной, она просто позволила себе отдаться этому потоку и дать ему увлечь её, не задумываясь о будущем. И ей нравилось проводить время с Маттиасом — она чувствовала, что доверяет ему. Она больше не боялась того, что он мог осквернить её — в их невинных прикосновениях не было ничего порочного, а когда она смотрела в его глаза, то её затягивало, как и прежде, в вечность…. А если у неё и возникали порой мысли и желания, которые не подобрали весталке… ну что ж, это были просто мысли.

…
Ливия заметила подозрительного мужчину, закутанного в длинный плащ так, что невозможно было разглядеть, кто он. Казалось, он направлялся в её сторону. Кто посмел проникнуть на территорию дома Весты?
— Маркус!
Казалось, он был удивлен не меньше её, но он быстро совладал с собой.
— Ливия! Я как раз пришёл тебя проведать.
Она приоткрыла рот от изумления. Ему вовсе не нужно было маскироваться, чтобы проведать сестру, так что она не поверила в это. Неужели он следил за ней? Возможно ли, что он заподозрил её в чём-то? Но когда? Они не виделись с того дня, как она ночевала в доме отца.
— Я вспомнил тот разговор, где ты интересовалась христианами, и пришёл предостеречь тебя. Любой, у кого найдут христианские рукописи, будет схвачен, чтобы не допустить распространения этого учения. Зная твою любовь к чтению, я подумал, что стоит сообщить тебе это.
Почему Маркус считает христиан олицетворением всех бед Рима? Ей это было непонятно. Но его беспокойство казалось вполне искренним, и Ливия кивнула.
— Благодарю за твою заботу, брат. Надеюсь, ты не считаешь меня тайной христианкой?
Она презрительно вскинула голову, и он рассмеялся.
— О нет, Ливия, я слишком хорошо тебя знаю. Ты достаточно расчетлива и не будешь рисковать своим положением.
Она рассеянно кивнула, соглашаясь с ним, но мысли её ускользнули далеко. Что он, в сущности, знал о ней?
— Рим же позволяет иудеям исповедовать свою религию… — произнесла она, пытаясь заполнить возникшую паузу. — Им позволено поклоняться только своему Богу и не приносить жертвы богам Рима.
Маркус скривился.
— Да, это так.
— Почему христианам, так же верящим в одного Бога, в этом отказано? Кому вредит это учение, говорящее о любви?

— Оно подрывает основные устои Рима! Бог, который говорит о любви и всепрощении… — Маркус презрительно фыркнул. — И что же, мы должны смиренно склониться перед варварами и возлюбить их? Боги жестоки, Ливия, и так и должно быть.
— Веста не жестока! — возразила Ливия. — А прощение не означает слабость. И разве неправ проявляющий милосердие?
Маркус вздохнул.
— Ливия, сейчас нельзя вызывать гнев богов. А за такие мысли, как у тебя, он легко может обрушиться на Рим. Империя переживает трудные времена, и лучше будет, чтобы народ обратил свой гнев на христиан, чем если вдруг окажется, что какая-то из дочерей Рима нечиста, — последние слова он произнес так, словно они вырвались из-под контроля и он вовсе не собирался их произносить.
— Ты обвиняешь кого-то из нас в бесчестии, брат?
Обвинить весталку без доказательств? Хорошо ли он помнил, какая за этим последует кара?
Маркус поморщился, явно досадуя на себя.
— Прости. Я не сомневаюсь в твоей добродетельности, как и в добродетельности остальных жриц. Я сказал не подумав.
Ливия кивнула, стараясь не показать брату, что эти слова задевают её. До этого мыслей о том, что её тайные встречи кто-то может интерпретировать как потерю чистоты, у неё не возникало. Она была уверена, что даже если кто-то прознает об этом и дело дойдёт до суда, то она будет оправдана, потому что она невинна. Но если гнев Рима обрушится на христиан с новой силой, о чём недвусмысленно сказал Маркус, то что их всех ждёт?

Торопливо попрощавшись с Маркусом, она скрылась к себе. Достала из тайника спрятанный свиток евангелия, но не стала читать, а просто сидела, задумавшись.
Уже совсем скоро она начнет свое третье десятилетие служения Весте. Всего несколько месяцев назад она ждала этого с нетерпением, представляла, как будет учить девочек, на которых падет жребий богини. Теперь же мысли о том, что ей придется провести здесь ещё десять лет, наполняли её грустью. Но такова была её судьба.

Ливия спрятала евангелие обратно в тайник и вышла во дворик. День был в полном разгаре, но ей нужно было увидеть Корнелиуса и предупредить, чтобы они были осторожны.

Дома была только Лавиния. Когда Ливия поделилась с ней своими тревожными мыслями и пересказала содержание разговора с братом, пожилая женщина покачала головой.

— Мы не боимся гонений. Мы готовы принять ту судьбу, которую уготовил нам Господь. Что нам могут сделать? Убить тело, освободив при этом бессмертную душу. Человеку же, предавшему нас, придется жить с этим — а это гораздо труднее… Но никто, даже Бог, не может сделать выбор за человека. Я думаю, — добавила она с улыбкой, — что, возможно, даже Он не знает, какой выбор мы сделаем. Но то, что должно произойти, так или иначе произойдёт.
— И этого никак нельзя избежать?
— Господь испытывает каждого из своих детей — впрочем, Он не дает испытания больше того, что мы можем перенести. Дитя моё, — Лавиния посмотрела на неё, — мне кажется, тревога за нас не единственное, что привело тебя сюда сегодня. Скажи, что тебя беспокоит?
Ливия вздохнула.
— Когда я думаю о будущем… оно пугает меня. Мое служение Весте… я не могу покинуть храм, пока не истечет мой срок. И я не знала ничего другого почти двадцать лет… До того как я встретила вас, я была уверена, что останусь служить Весте до конца своих дней — это казалось самым верным решением, но теперь я понимаю, что я не могу этого сделать…
Лавиния внимательно посмотрела на нее.
— Ты хочешь принять крещение? — Ливия закусила губу в неуверенности. — Или же причина в другом?

— Ливия! — Маттиас вошел в дом, и она вздрогнула. Он словно сам не понял, что обратился к ней, даже не поприветствовав Лавинию. Ливия вспыхнула и постаралась скрыть от него смущенный взгляд.
И все же в следующую секунду посмотрела на него и улыбнулась ему. Ей было удивительно ощущать на себе его взгляд — он всегда словно умудрялся обнимать и ласкать её с помощью одного только взгляда, и она не могла не тянуться к нему, не улыбаться ему в ответ, ощущая себя так, словно они оставались одни в целом мире.
Лавиния положила руку ей на плечо, выведя её из этого состояния, и Ливия вздрогнула и посмотрела на неё со смущением.
Но старушка ничего не сказала, а только обратилась к Маттиасу:
— Как хорошо, что ты пришёл! Я как раз хотела попросить тебя передать рукописи Стефану, чтобы он отвёз их братьям в Филиппы.
Маттиас кивнул.
— Я провожу Ливию сначала. — Он снова взглянул на неё. — На улицах небезопасно, тебе не стоит ходить одной. Потом вернусь за рукописями.
Она покачала головой.
— Нет, потом будет уже совсем поздно, и ты только привлечешь внимание. Я пойду с тобой к Стефану. Вдвоём будет безопаснее.
— Не для тебя, — пробормотал он, но Ливия не стала ничего слушать.
— Не стоит обо мне так волноваться! — она почувствовала, что в ней говорит беспокойство и напряжение. Её не оставляло ощущение тревоги после разговора с Маркусом, её злили собственная нерешительность и неопределенность, и теперь еще Маттиас взялся оберегать её, словно она не была одной из самых могущественных женщин Рима. Это ему грозила реальная опасность, а не ей! — Я в состоянии позаботиться о себе сама!
Он нарочито учтиво поклонился ей.
— И где же твоя колесница и белые одежды, о госпожа служительница Весты?
— Я прежде всего свободная женщина Рима! И у меня есть право находиться там, где я захочу, и право носить одежду, какую я выбираю! — резко сказала она. — Я не такая, как ты! Не такая, как все вы здесь! Я жрица, и так распорядилась судьба, и ничего здесь нельзя изменить!

Она выбежала из дома и тут же остановилась, уже чуть успокоившись, ругая себя за эту глупую выходку. Маттиас показался в дверях. На нём был короткий плащ, а рукописи были явно спрятаны где-то на поясе. Он молча подал ей руку, и она последовала за ним, так же не говоря ни слова. Уже начало смеркаться, скоро зажгутся первые звёзды. Вечерняя прохлада приятно холодила ноги. Ливия почувствовала, как успокаивается. Было приятно идти вот так, рядом, и не думать о том, чего, возможно, никогда не случится. Просто идти, ничем не отличаясь от других парочек, бродящих в это время по улицам Рима.

Какое-то время они шли молча, пока наконец Маттиас не прервал тишину.
— Ливия, почти никто из нас не стал христианином по рождению или прихоти судьбы. Напротив, многие сделали свой выбор, изменили свои жизни полностью. Ты не знаешь, кем я был до того, как встретил Корнелиуса и Лавинию — но ты бы вряд ли захотела иметь тогда со мной хоть что-то общее.
Ливия улыбнулась в ответ на это.
— Не думаю, что это возможно.
— Хочешь, я расскажу тебе всё? — в его глазах была решимость, и она почувствовала, как на неё нахлынуло какое-то странное чувство. Она понимала, что он готов был полностью открыться перед ней, и это было главным для неё — не его прошлое, каким бы оно ни было, но его доверие к ней.
Поэтому она только покачала головой.
— Маттиас… Ты лучше всех людей, которых я знаю, и для меня этого достаточно. — Она вдруг нежно дотронулась до его щеки и тут же отпрянула, поняв, что снова позволила себе большее, чем должна. Он улыбнулся, и она снова подумала, что ни у кого не видела такой улыбки. Вдруг Маттиас бросил взгляд куда-то позади неё и быстро увлёк её на боковую улицу, прошептав:
— Кажется, кто-то следует за нами по пятам.
Они торопливо прошли по нескольким переулкам, стараясь убедиться, что никто не идет за ними. Свернули в какой-то узенький проулок и затаились, выжидая. Всё было тихо. Ливия стояла так близко к Маттиасу, что могла ощущать его дыхание на своей щеке — ей казалось, что она могла бы услышать биение его сердца, если бы ей так не мешало её собственное. Уже совсем стемнело, и тесный переулок освещали лишь луна и отблески горящих факелов. Она смотрела в его глаза — казалось, вечность могла пройти, а она бы и не заметила. Отблески ночных огней вспыхивали искорками в его глазах, и хотя те казались совсем чёрными, в них не было пугающей пустоты — только бесконечная глубина, космос со всеми его созвездиями… манящий, завораживающий, пленящий, который притягивал её, как мотылька на огонь. Впрочем, это пламя не обжигало, а давало тепло, согревало.
Она положила руки ему на плечи и замерла, чувствуя, как что-то, чему она не могла дать определения, не могла подобрать слова, переполняет её. И самым важным сейчас вдруг стало понять это невысказанное, неназванное — то, что она чувствовала сейчас… чувствовала к нему.
Городской стражник заглянул в переулок, и Ливия вздрогнула. И в тот же миг губы Маттиаса накрыли её — поцелуй был нежным, едва касающимся её губ, и она обвила его шею руками, отвечая ему. Казалось, он не ожидал этого, но в следующий момент прижал её к себе ещё крепче.
Стражник прошёл дальше, и они разжали объятия и стояли так некоторое время, потрясённые.
— Я люблю тебя, — выдохнул он, внезапно перейдя на греческий, глядя на неё с такой интенсивностью, что она почувствовала, как слабеют ноги. Она нерешительно подняла руку и дотронулась до его лица. Провела пальцами по щеке, прикоснулась к губам, другой рукой коснулась его волос, потом положила руки ему на плечи и вгляделась в его лицо, забывая обо всём. Где они были, кем они были — всё это было неважно.
— Я люблю тебя, — повторила она, с изумлением слушая звучание собственных слов и в тот же миг осознавая, что это именно то, что она не могла облечь в слова всего минуту назад.
Говоря о любви, он выбрал греческое слово — агапэ — то, которое так часто звучало в письмах, то, которое значило больше, чем желания плоти. Нет, он желал её, она видела это в его глазах, но так же явственно она понимала, что он имеет в виду, говоря, что любит её — он имел в виду ту любовь, которая не ищет своего, которая продолжается за пределами этой жизни.
Жертвенная любовь — агапэ — и чувственная — эрос — сплелись в ней воедино, и желания плоти, и желания души. Что это означало для них?
Она не знала.
Она снова потянулась к нему и поцеловала его в губы, отдаваясь этим новым для себя ощущениям, одновременно желая почувствовать его и в то же время боясь своей смелости. Но Маттиас притянул её к себе, не отпуская, целуя её с жадностью и одновременно с нежностью, и Ливия забыла обо всех своих страхах.
Он взял её лицо в ладони и просто стоял так, лаская её взглядом, и она просто замерла от этой нежности и любви, струившийся из его глаз. Он словно пытался запомнить её всю, каждую черточку её лица, а она полностью отдалась этому чувству, которое теперь, обретя название, словно разгоралось всё ярче и ярче, освещая самые потаенные уголки её сердца, делая всё таким простым и ясным.

— Мне кажется, я полюбил тебя с того самого момента, как увидел, — сказал Маттиас, и она улыбнулась.
— А я в тот день, когда увидела тебя в доме отца, впервые пожалела о том, что была избрана Вестой, — задумчиво сказала она. Реальность снова встала перед ней.
— Ливия, послушай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я знаю, что это невозможно сейчас, но я согласен ждать столько, сколько понадобится. Мне кажется, я готов ждать тебя вечно, если ты согласна.
— Жениться на бывшей весталке дурное предзнаменование, — с улыбкой прошептала она, хотя внутри у неё всё замерло от счастья. — И уж тем более на весталке, которая ещё не стала бывшей.
— Я не верю в дурные предзнаменования, — улыбнулся он. — Ливия… ты станешь моей женой?
Его голос дрогнул, а взгляд стал таким, словно от её ответа зависела вся его жизнь.
Она кивнула и прижалась к нему.
— Да.

Наконец они разжали объятия и пошли дальше по улицам. Сгущавшаяся тьма больше не пугала её, и шаги ночного патруля не заставляли вздрагивать. Она только сильнее сжимала его руку, ощущая невероятную лёгкость и счастье от этих минут вдвоём.

…
Ливия долго не могла заснуть этой ночью, перед ее глазами все время был Маттиас, она мысленно слышала его слова… Она любила его, и у неё не было сомнений в нем. И она была уверена, что их любовь — это что-то большее, чем будоражащие мысли стихи поэтов, что-то, что… она даже не могла определить этого, но это было тем, чего она не нашла ни в родительском доме, ни в храме Весты. Чем-то, желание чего так давно было в глубине её сердца и вот теперь нашло отклик и вырвалось наружу, кружа свободной птицей. Это было вне времени, вне обстоятельств. Оно было чем-то вечным, чем-то, что никто не мог отнять у неё. Настоящим — более настоящим, чем всё, что окружало её.
— Спасибо, — прошептала она, ощущая потребность поблагодарить Того, Кто, как она знала, вложил в них это чувство и сделал его вечным — сильнее смерти, сильнее всего земного. — Спасибо.

Оля! Как же я тащусь от этих римских глав! Бесподобно! И даже современные сцены, зацепившие меня в самом начале, уже как-то поблекли по сравнению с ними. И этот первый поцелуй Ливии и Маттиаса ака Мэри и Мэйсона - ещё одна жемчужина в сокровищницу поцелуев ММ, описанных маньячными авторами! Спасибо! Истинное удовольствие, бальзам на раны и как там ещё говорится... Жду продолжения!