Нет покоя для грешников.

Утром Роберт ожидал увидеть Флейм в растрепанных чувствах. В прямом и переносном смысле. С заплаканными глазами, опустошенную и уставшую от бессонной ночи, с затаенной грустью на лице. Он приготовил ей завтрак, вовсе не ожидая, что она к нему притронется.
Но спустилась Флейм вниз при полном параде. В темном брючном костюме, с уложенными волосами, со свежим макияжем на лице. Строгая и недоступная. Да, выглядела она грустной, хотя скорее серьезной и сосредоточенной, но при этом по-доброму улыбнулась ему, когда их взгляды встретились.
— Поговорим?
Роберт не хотел наседать на Флейм, пусть ему и не терпелось узнать, почему она передумала насчет аборта. Сейчас она была той Флейм, которую ему доводилось видеть крайне редко. Спокойную и милую, совсем не похожую на ту, кто способен угрожать, шантажировать и убивать.
— Обязательно, Роберт. Но дашь мне сначала позавтракать? Пахнет очень вкусно, а я безумно голодна.
— Конечно.
Флейм уселась за обеденный стол, подвинула к себе тарелку со своей порцией омлета, взяла половинку сэндвича, панкейк, налила апельсиновый сок. Она знала, чего ждет от нее Роберт и не собиралась избегать разговора. Заранее предугадывала все интересующие его вопросы и собиралась в полной мере утолить его любопытство. Просто хотелось набраться немного сил и смелости, чтобы сказать то, что она решила для себя ночью.
Роберт присел на стул справа от нее, но есть явно не собирался. Лишь налил себе кофе, ожидающе-настороженно, с неким недоверием разглядывая ее.
Роберт терпеливо ждал, пока Флейм закончит завтрак, успев за это время выпить три чашки кофе. При этом стараясь не накручивать себя, чем именно вызваны произошедшие в ней перемены. Какой из двух худших вариантов развития событий окажется верным. Его собираются вычеркнуть или все-таки манипулировать им?
— Спасибо, Роберт. Все было очень вкусно.
— Мне несложно.
Флейм отодвинула пустую тарелку, затем допила сок в стакане.
— Давай перейдем на диван и поговорим. Так будет удобнее.
— Хорошо.
Они перебрались на диван. От Роберта не укрылось, Флейм намеренно постаралась отсесть подальше от него.
— Спрашивай, Роберт.
— У нас будет двойня?
— Да. Вчерашнее УЗИ показало. Я и представить не могла ничего подобного.
— И ты из-за этого передумала делать аборт?
— Возможно, да. А может, и нет. Сейчас я ни в чем не уверена.
— И это не какая-та твоя новая попытка играть со мной? Завтра ты снова не передумаешь?
— Нет. Я не сделаю аборт. По крайней мере, в этом я точно уверена.
Роберт видел по лицу Флейм, ее слова искренны. И хотя он был рад, что она окончательно передумала, теперь ситуация, в которой они оказались, стала гораздо запутаннее. Ведь больше речь не шла только о них двоих.
— Не хочу забегать вперед, но нам стоит решить, что делать дальше. Твои планы, наши планы. Поездку в Мадрид придется отложить. Если она все еще актуальна?
Флейм понимала, на что намекал Роберт. И это было ожидаемо и очевидно в нормальной ситуации, менять текущие планы, собираясь стать родителями. Только их ситуация с Робертом никогда не была нормальной.
— Выслушай меня, хорошо? И попытайся понять и уважать мое решение.
Слова Флейм насторожили Роберта, его явно ждал весьма неприятный сюрприз. И очевидно радоваться тому, что она передумала насчет аборта, весьма преждевременно. Вероятно, ее материнский инстинкт все-таки взял вверх, а его Флейм намерена вычеркнуть из своей жизни и жизни их детей. Только если она считает, что он позволит…
— Я рожу этих детей. Без всяких уловок и вранья. В конце концов, я должна тебе. Хотя бы немного компенсировать… события в Санта-Барбаре, выстрел, «Норфолк». То, что до сих пор заставляет тебя быть рядом со мной, а не с теми, кто дорог тебе. С кем ты действительно хочешь быть.
— Флейм…
Слова Флейм не могли оставить его равнодушным, вызывали дискомфорт, пусть, по сути, были правдивы. Но когда много месяцев спишь с кем-то, а потом эта женщина ждет твоих детей, некомфортно ощущать, что она считает себя для тебя безразличной. Ведь, если быть до конца честным с собой, это уже не было правдой. Флейм ему не безразлична. И он с ней не только по причинам, которые она перечислила.
— Нет, не надо… Мне необходимо сказать…
Роберт кивнул, позволяя ей продолжить.
— Я должна тебе. И раз ты так хочешь быть отцом, я не могу отобрать у тебя еще и это. Твоих детей. Но с моей стороны ничего не изменилось, Роберт. Я не могу и не готова стать матерью. Эти малыши заслуживают любви, счастья и лучшей жизни. То, чего я никогда не смогу им дать.
— Я не понимаю…
— Прекрасно понимаешь. Ведь сам предлагал мне этот вариант.
Флейм видела недоверие во взгляде Роберта, словно он не мог до конца осознать, что она собирается ему предложить. Ей даже польстило немного, что он мгновенно не обрадовался скорой возможности избавиться от нее, получить так желанных ему детей, без нагрузки в виде их матери.
— Предлагал, когда ты собиралась делать аборт. Теперь же…
Роберт протянул руку, пытаясь прикоснуться к ее ладони. Но она, считав его намерение, убрала свою руку на спинку дивана. Давая понять, что хочет сохранить дистанцию между ними.
— Что теперь? Что изменилось?
— Я не верю, что ты передумала только из-за каких там долгов передо мной. Не думаю, что сильно ошибусь, предположив, что ты тоже уже любишь этих детей, хочешь их рождения. Но почему-то собираешься исключить себя из их жизни.
Флейм болезненно поморщилась. В какой момент Роберт умудрился решить, что она способна на глубокие чувства, к которым в том числе относится материнская любовь? Она не испытала на себе любви своей матери, понятия не имеет, как эта любовь проявляется, чтобы даже в теории воспроизвести ее. Да и вообще, зачем заговорил о том, что к делу совершенно не относится?
— Нет, я не люблю. Но и зла им не желаю. Может, я покажусь тебе сумасшедшей, но в их появлении есть что-то символическое.
— О чем ты?
— Я отобрала две жизни. Отца и Янсена. И взамен должна дать две другие.
— А как Куинн и его смерть вписываются сюда?
— Да, Куинн. Верно.
Флейм ни секунды не сомневалась, что Роберт припомнит ей своего братца. Но рассуждать о третьей жизни, которую она все еще собиралась отобрать, совсем не хотелось. Пытаясь впервые поступить благородно, не хочется…
— Я освобождаю тебя ото всех обязательств перед собой. Относительно Мадрида и Куинна.
— Ты сейчас серьезно?
— Вполне. Но кое-то потребую взамен.
— Я слушаю.
Роберт решил для начала узнать весь план Флейм, а лишь потом делать выводы или пытаться переубедить ее.
— Как только дети родятся, вы все трое исчезнете из моей жизни. Я прошу тебя не возвращаться с ними в этот дом. Я официально откажусь от всех прав на них в твою пользу. «Фонд» ты тоже можешь оставить себе, как источник дохода. А мне достанутся некоторые счета и деньги на них. Там достаточно для неплохой жизни на пару лет.
— А что с Куинном?
— Я все еще собираюсь убить его. Знаю, ты постараешься помешать мне, но здесь тебе не выиграть, Роберт. Но в остальном, клянусь, мои действия тебя не затронут. Ни твою бывшую жену, сына, Иден или Келли. Они будут в безопасности. Я не причиню им вреда.
Роберт скрестил руки на груди, ощущая раздражение. Не только потому, что не видел братца более пятнадцати лет, но тот продолжает отравлять ему жизнь. Смерть Куинна точно заденет Натали, их дочь и Роберта-младшего, возможно, Келли, когда она о ней узнает. И Флейм прекрасно это понимает. Но решил не затевать из-за этого спор. Ведь он действительно попробует помешать ей убить бывшего любовника.
— Почему ты не можешь просто забыть? Почему не можешь оставить Куинна в прошлом?
— Он был моим первым и единственным шансом познать любовь. Быть с кем-то по-настоящему близкой и быть любимой, дарить свою любовь. Своим предательством он отобрал у меня этот шанс.
— Ложь, Флейм. И ты сама знаешь это. Между тобой и Куинном никогда не было настоящей близости.
Флейм хмыкнула.
— Но была с тобой? На это ты намекаешь? Роберт, это же смешно. Я использовала тебя, ты использовал мое тело. Ничего большего между нами никогда не было.
— И это тоже ложь.
— Не хочу обсуждать это. Я все для себя решила.
— Я вижу.
— И что думаешь?
— Что не собираюсь бросать своих детей, раз ты решила отказаться от них.
Флейм ушам своим не верила. Что Роберт несет? Сам себя слышит? Он лелеял мечту забрать ребенка, теперь уже детей, после их рождения и исчезнуть, а сейчас обвиняет ее, что она собирается их бросить? Но именно этого он и желал! Только спорить, ссориться или что-то доказывать ему ей совершенно не хотелось.
— Это лучшее из возможных решений. Ты не можешь не понимать…
— Я понимаю лишь одно, ты струсила. И любишь детей, которых носишь, хоть и пытаешься отрицать.
— Ты не знаешь ничего о моих чувствах.
— Сильно сомневаюсь.
Роберт отлично понимал, что сейчас противоречил сам себе. Лицо Флейм ярко выражало непонимание, но он хотел убедиться, быть уверенным, что в итоге не окажется вычеркнутым из жизни своих пока не рожденных детей.
— Ты согласен или нет?
— Согласен, раз ты все для себя решила. Уверена, что не пожалеешь?
— Я уверена, что ты дашь этим детям все, чего никогда не смогу дать я. И не говори, что не испытываешь облегчения, что не запачкаешься в истории с Куинном. И тебе не придется делить свои родительские обязанности со мной.
Смотря на Флейм, ее уверенный взгляд, с примесью грусти, Роберт в тысячный раз напомнил себе, она во всем права. Ее сложно представить в качестве матери. Да и дети в ее утробе не заслужили аморальную мать-убийцу. Через пару месяцев после ее родов, когда он с детьми окажется вдали от нее, полностью примет, что случившееся лучший вариант, лучший выход из сложившейся ситуации. Ведь все вышло именно так, как он хотел, как воображал много раз. Но что-то внутри него протестовало против подобного расклада. Внутренний голос предательски шептал — детям нужна мать. Флейм постепенно менялась, пусть эти изменения и давались ей трудно. А у него впереди почти семь месяцев, чтобы убедить ее, что она хочет быть матерью, и любит детей внутри себя.
Роберт тут же постарался выкинуть столь абсурдные мысли из головы. Кажется, стокгольмский сидром вовсе не выдумка. Или он просто спятил. Нет смысла думать о чем-то еще, раз совсем скоро получит детей, рождения которых так жаждал. Этого вполне достаточно.