Нет покоя для грешников.

Роберт шел в палату к Флейм из больничного кафетерия, вполне ожидая, что она снова прогонит его. Но понимал, что не простит себе, если не попытается убедить ее не отказываться от их детей. Полчаса назад он снова навещал сына и дочку в палате для новорожденных и был уверен, сердце Флейм растает, как только она тоже увидит своих малышей. Таких прелестных, маленьких и беззащитных.
Завернув в коридор, где располагалась ее палата, он увидел, что навстречу ему идет Рой Бофорт, с какими-то бумагами в руках, крайне чем-то недовольный. Роберт сразу сообразил, кузина очевидно все-таки открыла родне тайну об их соглашении насчет будущего детей.
— Объяснишь, какого черта тут происходит, Боб?!
Слишком громко сказал Бофорт, вызвав осуждающий взгляд у дежурной медсестры, буквально вдавив бумаги в своих руках ему в грудь.
Роберт забрал бумаги и развернул их. Договор об опеке, подписанный Флейм. Он свернул его и засунул в карман пиджака.
— Я все объясню, но тебе лучше успокоиться. Все не так, как кажется.
— Неужели?! Кузина, кстати, просила тебя подставить свою подпись.
— Пойдем отойдем и поговорим спокойно. Пока медсестра нас не выгнала.
Роберт направился в сторону лестницы, махнув головой Бофорту, чтобы он следовал за ним. Медсестра действительно уже кипела от гнева на них за создаваемый шум.
Когда они оказались у лестницы, Бофорт со злым прищуром кинул ему:
— Ты такой же мерзавец, как твой братец! Использовал Флейм и умываешь руки!
— Я же сказал, все не так, как выглядит.
— И как же все обстоит на самом деле, Боб?
У Бофорта чесались руки врезать ему, это было очевидно. Но драться с ним Роберт точно не намеривался. Сейчас Рой и тетка Флейм его единственные союзники.
— Флейм поставила мне условие, что, если я после родов заберу детей и исчезну, она не сделает аборт. Что мне оставалось делать, по-твоему, кроме как согласиться? Она должна была поверить, что я буду следовать нашему договору.
— А ты не собирался?
— Нет, конечно!
Соврал Роберт без зазрения совести. Разве имеет значение, о чем он думал и мечтал несколько месяцев назад, если теперь у него совершенно иные желания?
— Рой, ты и сам прекрасно знаешь, насколько упряма Флейм. Я решил дождаться родов, а затем попробовать убедить ее, что мы не должны расставаться. И все эти месяцы я пытался внушить ей, что хочу быть с ней.
— Видимо, плохо внушал, Боб. Она попросила передать тебе, чтобы ты не навещал ее.
— Об этом я и говорю. Флейм очень упряма. Но у меня есть план.
— План? Какой план?
— План, как удержать Флейм от глупой реализации нашего с ней договора. Чтобы она осознала, мы сможем жить вместе и воспитывать наших детей.
Рой окинул его недоверчивым, но одновременно сочувствующим взглядом. Кажется, сказанное немного успокоило Бофорта.
— Выглядишь паршиво, Боб, если честно.
— Я на ногах уже сутки.
Роберт и сам чувствовал, что находится на пределе своих возможностей. Литры выпитого им кофе больше не помогали взбодриться. Хотелось поспать хотя бы пару часов и чего-нибудь съесть. И точно не стоять и убеждать Роя Бофорта, что не настроен расставаться с его кузиной. Вот только без его помощи ему не обойтись.
— Прости, можно вопрос?
— Конечно, Рой.
— Ты что, вдруг полюбил Флейм?
— Она мне очень дорога. Настолько, что я не хочу забирать детей и исчезать из ее жизни. Зачем, по-твоему, я занимался обустройством детской в вашем доме?
— Для отвода глаз?
— Нет. Чтобы у меня и детей было место в Бофорте, где мы могли бы жить. Именно в случае как сейчас. Если бы Флейм продолжала настаивать на моем отъезде с детьми. Ты мне веришь?
Прежде чем ответить, Рой внимательно посмотрел на него, словно пытаясь разглядеть его неискренность. Затем взгляд его смягчился.
— Я верю тебе. Но что дальше?
— Дальше мне потребуется твоя с Мэйбл помощь.
— Мама сейчас с Флейм. Пытается ее образумить.
— Это хорошо. Хотя вряд ли поможет. Давай спустимся в кафетерий и спокойно поговорим. Я расскажу тебе свой план. После введешь в курс дела мать. И не сомневайся, отступать я не намерен.

— Поверь, дорогая, как только ты увидишь своих малюток, все эти глупости выветрятся у тебя из головы. Отказаться от своих детей! Уму непостижимо!
Они с Мэйбл около пятнадцати минут назад вернулись в палату. После родов прошло два дня. По рекомендации доктора Марион ей следовало чаще вставать и ходить, чтобы организм быстрее восстанавливался после кесарева сечения. Поэтому она только что десятки раз прошла по больничному коридору туда-сюда под присмотром тетки. Которая надоедливо настаивала, что им следует дойти до палаты новорождённых, чтобы увидеть малышей. Но Флейм наотрез отказалась. Последнее, что ей нужно, снова тревожить едва восстановленное душевное равновесие. Она больше не плакала, оставаясь одна, уговаривая себя, что пути назад нет. Пришла в согласие с собой. Нельзя портить жизнь детям из-за нелепого внутреннего желания быть с ними.
В палате Мэйбл продолжила доставать ее по поводу детей.
Флейм отставила на тумбочку тарелку с куриным бульоном, который та ей принесла. У нее резко пропал аппетит. Снова доморощенные проповеди! Почему все вокруг пытаются лезть в ее жизнь и указывать, что ей делать?!
— Мэйбл, уясни наконец. Я не хочу их видеть. Мне на них плевать!
— Я не верю тебе, Флейм.
— Это не моя проблема.
— Но, милая, они прелестны. Хорошо набирают вес. Поешь, отдохни немного, и мы…
— Этого только мне не хватало! Если будешь продолжать говорить о детях Роберта, то лучше уходи.
— Они и твои дети.
— Какие из моих слов, что я не хочу видеть этих детей, тебе не понятны, тетушка?!
Мэйбл Бофорт тяжело вздохнула. Какая же у нее упрямая племянница. Настоящая ослица!
— А как ты ведешь себя с Робертом. Так нельзя, Флейм.
Флейм насупилась. Отлично, теперь ей предстояло еще выслушать лекцию о Барре!
— О нем я говорить не хочу.
— Но придется. Он же любит тебя.
— Роберт не любит меня! Это я знаю точно.
— Тогда почему хочет позаботиться о тебе и детях, взять на себя ответственность за вас? Это и есть любовь, милая.
— Нет. Это его очередная эгоистическая прихоть.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь.
Ее даже обрадовало бы, если бы она не понимала, о чем говорит. Но Флейм иллюзий не питала. У нее было достаточно времени прокрутить в голове некоторые их разговоры с Барром и прийти к очевидному выводу. Почему вдруг Роберт решил, что она ему подходит в качестве спутницы жизни и матери его детей.
— Я тебе скажу, что нужно Роберту, тётушка, чтобы ты не питала иллюзий. Ему до ужаса не хочется возвращаться к тем, кого он знал когда-то, одиноким неудачником. Вернуться благородным главой семейства гораздо привлекательнее для него.
— Все это полнейшая чушь.
— Увы, но нет. А ты так же глупа, как и тридцать лет назад.
— О чем ты, дорогая?
— О том хлыще, которого ты привела в дом, решив, что всем нам не хватает мужской руки. Как его звали?
— Милая…
— Неужели не помнишь?
— Ронни.
С виноватым видом ответила ей тетка. Флейм стало жаль ее, хоть она и сердилась на нее за потакания Роберту и его затеям. Будучи подростком, она не понимала Мэйбл. Сейчас уже вполне. Порой одиночество заставляет появляться в жизни женщины тем мужчинам, которым следовало бы доверять в последнюю очередь. Одинокая женщина, жаждущая любви и заботы, желанная цель для любого негодяя.
— Точно, милый отчим Ронни! С его любопытными методами воспитания.
— Как только я узнала, что он бьет тебя и Роя, сразу же прогнала его.
— Ты прогнала его, потому что он опустошал твои карманы. Нам даже на еду перестало денег хватать. А как все красиво начиналось. Он вился вокруг тебя, был веселым и милым, покупал мне, Рою и Римме всякие приятные мелочи. И чего только не обещал.
— Почему ты его сейчас вспомнила?
— Потому что Роберт делает все то же самое. Заманивает тебя и Роя в свои лживые сети, опутывает ими. По факту просто использует. А дерьмо придется как обычно разгребать мне. Возможно, снова что-то украсть…
— Я бы дала тебе деньги на те туфли, если бы ты попросила. И ты не можешь серьезно сравнивать Ронни и Роберта. Ронни был тем еще гадом.
— Роберт тоже тот еще гад. Не обманывай себя, Мэйбл. А теперь можешь уйти? Я хочу поспать.
— Но ты почти ничего не съела.
— Доем, когда проснусь. Оставь меня одну.
Флейм начала притворно зевать, словно действительно ей вдруг захотелось спать. Тетка не стала спорить с ней и все-таки ушла.
Флейм опустила голову на подушку. О тех месяцах жизни с отчимом думать не хотелось. Как едва избавившись от кошмара, связанного с отцом, она попала в новый. Несомненно, сначала Ронни казался идеальным, словно на самом деле хотел позаботиться о них. Но лицемерная маска быстро слетела с него, а его ремень проходился по их с Роем телам чаще, чем им доводилось видеть мерзкую личину их нового папочки.
Поэтому о притворщиках и обманщиках Флейм знала все. Они окружали ее всю жизнь. И мистер Барр не был исключением. Как же они все ее достали! Тетка, кузен, а больше всего Роберт. Убеждены, что она умрет от умиления, увидев детей, которых родила? Да, она любит сына и дочь, поэтому мыслит трезво, хочет им блага и не собирается вредить своим присутствием рядом. И прямо сейчас поняла, что ей делать. Она пойдет и увидит их. Окончательно избавится от оставшихся сомнений. Докажет себе, Барру и родне, что поступает верно. Последнее, что нужно ее детям — Флейм Бофорт в качестве их матери.

Хотя Флейм и чувствовала себя нормально после родов, шов от операции хорошо заживал, но врачи решили оставить ее в больнице еще на день. Малышам предстояло ближайшую неделю провести в инкубаторе, чтобы набрать вес и окрепнуть. Роберту же не терпелось забрать их, проводить с ними все свое время.
Он приходил в больницу утром и вечером, каждый раз пытаясь завести с Флейм разговор, что им следует пересмотреть свои договорённости. Она не должна отказываться от возможности воспитывать своих детей. Но, как только он оказывался в ее палате, она демонстративно отворачивалась от него, не произнося ни слова. Ясно давая понять, что не желает больше его видеть.
Роберт и сам не понимал, почему продолжает навещать Флейм, учитывая ее поведение. И, конечно, его визиты не затягивались надолго, раз из нее нельзя было вытянуть ни слова. Зато он часами мог стоять перед стеклом палаты для новорождённых и наблюдать за крошечными сыном и дочерью. К малышам его пускали только раз в день, всего на пять минут. Лучшие пять минут дня. Рой и Римма тоже приходили посмотреть на племянников, а Мэй подробно информировала об их лечении и физическом состоянии.
Сегодня Роберт решил не идти к Флейм. Завтра утром ее выписывали, а значит, скоро уже можно начать реализовывать свой план. Он верил, что в конце концов сумеет растопить ее сердце. Хотя порой и задавался вопросом, зачем ему вообще это нужно? Зачем в чем-то убеждать Флейм, если можно забрать детей улететь в Мадрид? И все равно не мог разубедить себя, что детям нужна их настоящая мама. Даже если все прочие, разумные доводы, склонялись к тому, что права Флейм и матери из нее не выйдет.
Оказавшись на этаже детского отделения, Роберт направился по привычному пути к палате с младенцами. И застыл от неожиданности, обнаружив у стекла Флейм. Она неотрывно смотрела на их детей. На ее лице была улыбка, а по щекам бежали слезы. Он не мог поверить случившемуся чуду. Неужели Флейм передумала? Как долго она здесь стоит?
Флейм же, видимо, ощутив его взгляд, повернулась к нему. Наскоро стала вытирать слезы с лица. И тут же спешно отошла от стекла. Только, чтобы уйти, ей придется пройти мимо него.
Когда она поравнялась с ним, на его немой вопрос покачала головой, давая понять, что ничего не изменилось. Но Роберт не собирался оставлять все как есть. Правда была слишком очевидна.
Когда Флейм попыталась обойти его, чтобы улизнуть, он преградил ей путь.
— Роберт, нет… Ничего…
Не давая ей уйти, Роберт приблизился к ней, притянул к себе, собираясь обнять.
— Не говори, что ничего не изменилось, иначе тебя бы здесь не было.
Безапелляционно произнес он, крепко прижимая к себе Флейм. Наслаждаясь кратким мигом близости. Понимая, как сильно скучал по ней. На секунду почувствовал, что и она тянется к нему, что он ей тоже нужен.
Но почти сразу Флейм отстранилась, отступая в сторону, смахивая слезы с глаз.
Роберт отпустил ее. Не стоило устраивать сцену в больнице, привлекая внимание персонала и охраны. Сейчас Флейм смотрела на него с несгибаемым упрямством.
— Ничего не изменилось. Я подписала необходимые бумаги. Дети твои. Забудь обо мне.
— Прекрати. Хватит. Ты любишь наших малышей.
Он попытался вновь обнять ее, но Флейм оттолкнула его. Попятилась назад. Она дрожала, ее лицо было мокрым от слез, а в карих глазах, полных страдания, читалась истина.
— Очень сильно люблю… Но ничего не изменилось. Ничего… ничего… ничего…
Прерывающимся голосом выпалила Флейм, сразу же поспешив уйти.
Роберт от бессилия сжал кулаки. Хотелось догнать ее и вправить мозги. Но он знал, нельзя поддаваться эмоциям. Только трезво мысля и действуя хладнокровно, можно добиться поставленной цели. Заставить ее передумать. Ему следует дождаться, когда Флейм окажется вне стен больницы, а затем окружить цепью неизбежного выбора.

После встречи с Робертом у отделения для новорожденных и признания ему, что любит их детей, она никак не могла прийти в себя. К разрывающим ее изнутри эмоциям теперь добавилось осознание собственной слабости. Не только перед Робертом, но и перед малютками, которым она дала жизнь несколько дней назад. Все ее тело буквально кричало и разрывалось от желания быть с ними. И теперь, увидев наконец своих детей, двух маленьких крошек в инкубаторе, вся ее душа стремилась к ним. Их образы въелись в ее сознание с каждой складочкой на хрупкой нежной коже, забавными личиками, крохотными ножками и ручками.
И с этим нужно что-то делать. Она знала, что находится в одном шаге от того, чтобы изменить принятое решение, сдаться и упасть в объятия Роберта, позволить ему наполнить ее жизнь реальным смыслом. И другое она знала точно: и детям, и Роберту будет лучше вдали от нее. Но теперь, когда он увидел ее растерянность и сомнения, Барр обязательно попробует еще сильнее надавить на нее, чтобы она передумала. Добившись же своего, однажды он захочет избавиться от нее, когда вернет прежнюю жизнь, и сравнение окажется не в ее пользу.
А ей хотелось покоя. Заткнуть собственное тело, которое требовало выполнить предназначенную ему функцию. Ее груди, полные молока, разрывались от боли.
А тут еще тетушка Мэйбл буквально сто раз в день каждый день пыталась убедить ее не отказываться от детей. Принять свое материнство. Несмотря на подписанные бумаги об отказе от опеки в пользу Барра. Тетка уверяла, что Роберт уничтожит договор, стоит ей попросить.
Можно сбежать. Исчезнуть на время. В тайне попросить денег у Роя. Но кузену она больше не доверяла. Он обязательно сдаст ее Роберту. Да и избавит ли ее побег от всех этих противоречивых чувств внутри? В этом Флейм не была уверена. Необходим иной, более кардинальный способ все закончить.
Решение пришло неожиданно и было словно озарением. Вслушиваясь в очередную бесполезную болтовню медсестер, Флейм уловила нечто важное. Последние пару дней в Новом Орлеане лил дождь. Редкое явление для февраля, но периодически случающееся. Сливы на крыше больницы оказались забиты, отчего там скапливалась излишняя вода. Но специальные городские службы так до сих пор и не прислали специалистов, чтобы разобраться в этом вопросе, поэтому руководство решило послать туда одного из уборщиков, очистить сливы.
Завтра утром ее выписывали. Шов от кесарева уже достаточно зажил. Да и дождь может прекратить лить в любой момент. А значит, действовать следовало быстро. Она не могла упустить шанс получить необходимый ей покой.
Как только наступила ночь, Флейм дождалась, когда медсестра, дежурившая на этаже, задремлет, и тихо проскользнула мимо нее. Босиком, чтобы не создавать лишнего шума.
Отыскать уборщика с тележкой тоже не оказалось огромной проблемой. Он как раз мыл туалет этажом ниже. Связка ключей висела на его тележке. Уборщик чистил унитазы и не заметил ее, поэтому ей легко удалось стащить ключи.
По смехе эвакуационных выходов, висящих буквально повсюду в больнице, Флейм быстро сообразила, как ей попасть на крышу. Главное, оставаться незамеченной.
Хорошо, что в больнице ночью не так уж и много персонала. Поэтому она без приключений добралась до двери, ведущей на крышу. И за пару минут подобрала нужный ключ. Забраться вверх по крутой лестнице также легко у нее не вышло. От напряжения внизу живота ощущался дискомфорт, а шов от кесарева стал сильно чесаться и жечь.
Она вступила босыми ногами на мокрую крышу, тут же оказавшись по щиколотку в воде. Дождь был сильный, и она промокла буквально сразу. Пижама неприятно прилипла к телу, волосы мокрыми тяжелыми локонами падали на лицо и плечи. Ей вмиг стало холодно, и она начала дрожать. Но Флейм старалась не обращать на это внимания. Упорно шла к цели, хлюпая ногами в холодной воде.
Еще минута, и все будет закончено. Она получит долгожданное освобождение. Ее страдания наконец прекратятся.
Она подошла к краю крыши и перегнулась через парапет. Земля была далеко внизу и едва виднелась в серой дымке дождя, несмотря на яркое освещение больницы. У нее закружилась голова. Страх сковал ее. Только она никогда не была трусихой.
Закрыв глаза и нервно сглатывая, Флейм пыталась отыскать в себе смелость довести начатое до конца. Ради себя, Роберта и их детей.
Через пару минут, сумев взять себя в руки, она смело распахнула глаза, собираясь взобраться на парапет. В больницы ведь этажей двенадцать? Не так уж и высоко. Не многие могли похвастаться, что их жизнь закончилась стремительным полетом вниз.
В этот момент Флейм ощутила слабость в теле и туман в голове. Почему-то вода под ее ногами приобрела красноватый цвет. Она прикоснулась к животу, повязки на шве больше не было. Видимо, где-то отвалилась. Флейм взглянула на свою руку. Помимо воды на ее ладони остались следы крови. И прежде чем она поняла, что шок разошелся, потеряла сознание, упав в объятия окружающей ее воды.

— Роберт, ты все еще здесь?
На соседний с ним стул присела Мэйбл Бофорт. Тревога продолжала читаться на ее лице, как и шесть часов назад, когда он примчался в больницу после ее звонка.
Флейм уже снова была в палате после операции, но пока спала под воздействием лекарств. Разошедшийся шов от кесарева врачам пришлось зашивать заново.
— Спасибо, что позвонили.
— Как иначе, дорогой. Уже поздно, тебе лучше поехать домой.
— Хочу дождаться, когда Флейм очнется.
— Она может проспать до обеда. И тебе не стоит мучить себя.
Роберт упрямо посмотрел на Мэйбл, чтобы тетка Флейм поняла, ей не уговорить его уйти. Он хотел увидеть Флейм, посмотреть ей в глаза, узнать, почему она решила убить себя. Понять… Принять, что именно он виноват в случившемся.
Роберт испытывал злость и раскаяние одновременно. Не питал иллюзий, знал, что виноват. Слишком увлёкся целью, убедить Флейм, что они могут быть вместе, вместе воспитывать детей. Не учел до конца ее шаткое эмоциональное состояние и едва не поплатился за собственное упрямство и недальновидность самым ужасающим образом.
— Принести тебе кофе или чего-нибудь…
— Мэйбл, она когда-нибудь пыталась раньше?
Миссис Бофорт сразу поняла, о чем он спрашивает. И отрицательно покачала головой.
— Когда Флейм привезли ко мне, после случившегося с ее отцом, его смерти, мы с Роем пристально следили за ней, не оставляя одну. Социальный работник предупредила нас, что с ее стороны возможна попытка самоубийства. Лишь один раз я упустила ее из виду. И уже вообразила себе самое худшее. Но Флейм слила бензин из моей машины и подожгла дом, в котором жила с родителями. Шериф помог замять дело о поджоге. Он был старым другой Донни, моего покойного мужа, занял пост шерифа после его смерти. Вошел в наше положение и принял во внимание, через что Флейм пришлось пройти.
— Ясно. И позже тоже ничего такого…
— Нет, никогда. По крайней мере, она не делилась со мной подобным.
Роберт хотел бы знать, действительно ли у Флейм прежде не было срывов, ведущих к попыткам навредить себе, или ее тетка просто не в курсе. Рассчитывать, что сама Флейм однажды поделиться с ним, не приходилось. Даже если они в итоге сойдутся. Но увенчается ли успехом его план? Теперь он сильно сомневался. Попытка Флейм убить себя выбила его из колеи, лишив уверенности хоть в чем-то. В первую очередь в их совместном будущем.
— А ее отец?
— Бен?
— Да. Вы хоть раз пытались понять и проанализировать, почему он… Вы ведь знали его?
На лице миссис Бофорт Роберт прочел одну четкую эмоцию — глубокое отвращение.
— Знала, но близки мы не были. Если честно, он всегда меня пугал. Они с Донни были полными противоположностями. Бен всегда был тихим, застенчивым, ведомым. Одиночка, не имеющий собственной компании друзей. Драки, разные шалости, мелкие пакости — Дональд всегда был их инициатором, был главным в своей компании мальчишек. Брат просто брал пример, выполняя то, что ему говорили. Я тоже родилась и выросла в Бофорте, поэтому проделки братьев Бофорт были на слуху у всех местных. А потом в одном из заброшенных сараев нашли несколько растерзанных и выпотрошенных кошек и собак. Не знаю, нашло ли официальное расследование виновных, но почти сразу компания Донни развалилась. Братья тоже почти перестали общаться друг с другом.
— Это было делом рук отца Флейм?
— Да, Донни однажды мне признался, много лет спустя. Он угрозами заставил остальных мальчишек молчать. Боялся, что брата отправят в тюрьму или психушку.
— И больше подобных случаев не было? Я имею в виду с животными?
— Слава богу, больше ничего такого. Правда, в округе порой происходили нападения на девочек-подростков, ходили слухи об изнасилованиях. Но никаких доказательств причастности Бена никогда не всплывало.
Роберт проницательно посмотрел на тетку Флейм, легко читая ее мысли.
— Но вы, Мэй, думаете, что это был он.
— Я спрашивала у Дональда. Он категорически отрицал причастность брата. Слишком настойчиво отрицал, если ты понимаешь, о чем я.
Роберт кивнул головой, показывая, что понимает. Муж Мэйбл выгораживал брата, потому что знал правду. Что нападения были делом его рук.
— Донни после окончания школы уехал в Новый Орлеан, учиться на полицейского. А Бен совсем перестал появляться на людях, работал в местной автомастерской, но мало с кем общался. В какой-то момент он просто исчез из Бофорта. Но вернулся с шиком. Мы с Донни тогда уже поженились. Я училась на медсестру, он был местным патрульным. Бен же въехал в город на огромном новеньком грузовике. Одетый в модные вещи, при деньгах, сорил ими направо и налево. Тут же став завидным женихом для всех местных девчонок. Гейл — мать Флейм, была красивой девушкой, но из очень бедной семьи. Со скверным и стервозным характером, и все пыталась продать себя подороже. Отказывала в ухаживаниях практически всем. Но Бена с деньгами она заприметила сразу. Не то чтобы стала виться вокруг него, но интерес проявляла. А Бену только этого и надо было, поиметь холодную высокомерную стерву, а затем бросить. Но Гейл глупой не была. Ожидаемо поспешила забеременеть. Бен ее, конечно, послал, не особо поверив в ее беременность, но тогда она сказала, что заявит в полицию, что он изнасиловал ее. Правда, Роберт, состоит в том, что Донни, мой милый Донни, вынудил брата жениться на Гейл. Мой муж боялся, что история с изнасилованием поставит крест на его карьере. Не знаю, каким образом он убедил брата, но Бен все-таки женился на Гейл. И семь месяцев спустя родилась Флейм. Бен кочевал из штата в штат на своем грузовике, развозя грузы, Гейл ухаживала за домой и воспитывала Флейм. И со стороны они казались самой обычной семьёй, пусть и не основанной на любви. Но я и вообразить не могла все те ужасы, через которые проходила маленькая Флейм. Если бы я знала, поверь, Роберт, не допустила бы…
— Флейм знает историю своих родителей?
— Думаю, нет. Если только на уровне слухов. Для тебя теперь очевидно, с родителями Флейм близка не была. Хотя оба они, конечно, могли высказывать при ней что-то о своем браке. Но у меня она никогда не спрашивала, любили ли ее родители друг друга, почему поженились и прочее.
Роберт задумался. Ему Флейм никогда не рассказывала ничего о том, что причиной брака ее родителей стала случайно-намеренная беременность ее матери. Но действительно ли она этого не знала? Неужели даже ее отец никогда не озвучивал подобного, совершая все те мерзости с ней, чтобы оправдать себя? Не поэтому ли ее собственная случайная беременность так сильно ударила по ней, напомнив историю ее родителей?

Когда она пришла в себя, ее немного знобило. В сознании все еще присутствовала апатия, а голова болела. Она лежала в кровати под одеялом, скорее всего, в своей палате. Интуитивно Флейм прикоснулась к животу, ощущая неприятную тяжесть. И тут же вспомнила, что повязка на шве размокла и отвалилась из-за того, что она полностью вымокла под дождем, а сам шов разошелся из-за чрезмерной физической нагрузки. Теперь же на ее животе была новая повязка, гораздо толще предыдущей.
И тут же мысли Флейм перескочили на то, что ее руки свободны. Разве пациентов после попытки самоубийства не пристегивают ремнями к кровати, как показывают по телевизору в фильмах и сериалах, чтобы они снова не могли навредить себе?
Едва подумав об этом, до ее сознания донеслись знакомые голоса. Тетушки Мэйбл и Роберта.
Она попыталась на них сосредоточиться.
— Врач считает, что это послеродовая депрессия, и Флейм необходимо показать психиатру. Моя бедная девочка…
— Мне следовало быть рядом с ней, Мэйбл.
— Не вини себя, Роберт. Мы оба знаем, насколько Флейм упряма, и как она вела себя с тобой после родов.
— А если бы ее обнаружили чуть позже?
— Матео — добросовестный сотрудник. Тут же сообщил охране о пропаже ключей. Они почти сразу по камерам отследили Флейм.
— Если бы она не потеряла сознание и сделала, что намеривалась…
— Не надо корить себя.
Флейм зажмурилась, испытывая вину. Голос Роберта звучал обеспокоено. И, с одной стороны, ее душа ликовала от этого. Роберту не все равно, что с ней. Жива она или мертва. С другой же — ей хотелось быть ему безразличной, чтобы он мог ее отпустить.
— Я побуду с ней, пока она не проснется.
— Хорошо, Роберт. Я загляну чуть позже.
Во время своего разговора тетка и Роберт стояли в дверях палаты. Теперь же Барр направился к ее кровати.
Сначала Флейм хотела сделать вид, что продолжает спать. Она не была настроена говорить с Робертом. Но потом поняла, тогда он будет торчать рядом с ней неизвестно как долго.
Флейм открыла глаза и с раздражением посмотрела на него. Роберт уселся на стул у ее кровати, явно намереваясь взять ее за руку. Несмотря на то, что свет в палате был приглушен, от нее не укрылась его бледность и попытка не показывать ей, насколько он был напуган ее поступком. На ее глаза навернулись невольные слезы. Она чувствовала себя виноватой, что снова причинила ему боль.
— Уходи.
Роберт в ответ отрицательно покачал головой. Тяжело вздохнул. А потом с болью в голосе спросил:
— Зачем?
— Тебя это не касается.
— Ты настолько ненавидишь меня или себя?
Флейм смахнула слезы с глаз. Она хотела бы ненавидеть его. И те чувства, что испытывала к нему. Но прямо сейчас действительно ненавидела себя за всю боль, что причинила Роберту. Не только сегодня. Как бы он ни пытался, никогда не сможет понять…
— Зато теперь ты можешь с чистой совестью запереть меня в психушке.
— У меня никогда…
— Да, прости. Я перепутала. Ты всегда хотел отправить меня в тюрьму.
Роберту было невыносимо видеть страдания на лице Флейм. Когда Мэйбл Бофорт позвонила ему и сообщила о случившемся, он тут же примчался в больницу. Хоть никогда не был набожным, но всю дорогу под бесконечным дождем молился, чтобы с Флейм все было в порядке. Чтобы она не успела навредить себе или получить переохлаждение из-за нахождения в холодной воде.
— Если бы ты умерла… Почему ты не позволяешь позаботиться о себе?
— Потому что я не создана для нормальной жизни, к которой ты стремишься.
— Я бы доказал тебе, что это не так. Если бы ты мне позволила.
— И после этого ты спрашиваешь, почему? Именно поэтому. Как еще мне от тебя избавиться, Роберт?
— Значит, попытаешься вновь? — Глухо спросил Роберт, пытаясь не дать дурным предчувствиям поглотить его окончательно.
Флейм вздохнула, стараясь, чтобы ее ответ прозвучал спокойно, без лишних эмоций.
— Я не знаю. Возможно, когда вы с детьми исчезнете из моей жизни, я смогу лучше справляться.
— Ставишь мне ультиматум?
— Нет. Просто хочу, чтобы ты ушел.
Роберт несколько мгновений что-то обдумывал, с болью смотря на нее. Коснулся тыльной стороны ее ладони и нежно погладил. Она отдернула ладонь, упрямо скрестила руки на груди, ожидая, когда он наконец уйдет.
Роберт понимающе покачал головой, а потом его взгляд изменился, в нем появились отчужденность и холодность. Он засунул руку во внутренний карман куртки, достал оттуда сначала бумаги, потом ручку. Что это за бумаги она поняла сразу.
Роберт быстро, с нескрываемой злостью на лице, подписал два экземпляра. Смяв один из экземпляров договора, засунул его вместе с ручкой обратно в карман куртки, второй швырнул ей на кровать.
— Если это единственный способ сохранить тебе жизнь, я уйду с твоего пути.
После этого Роберт резко поднялся со стула, развернулся и покинул палату, а Флейм уткнулась в подушку и разрыдалась. Она знала, что поступила верно, пусть ей было невыносимо его терять. Но иного выхода из сложившейся ситуации просто не было.

Флейм вошла в дом. Его оглушающая пустота давила, наводя уныние. Ни одного привычного звука. Роберт съехал по их договоренности. Исчез с ее пути, как и обещал. Где теперь он, еще в Луизиане или за мили отсюда, она не знала. Его компьютеры и прочее оборудование было упаковано в коробки, готовое к переезду.
Из-за попытки самоубийства ей пришлось провести в больнице еще два дня. Психотерапевт после их беседы не диагностировал ей послеродовую депрессию, лишь нервный срыв на фоне отказа от детей. О чем она вынужденно рассказала, чтобы не оказаться в психиатрическом отделении. Врач выписал успокоительное и рекомендовал посещать психолога. Что бы понимали эти врачи! Ее срыв был вовсе не из-за детей, отказа от них, а из-за давления, которое на нее оказывалось со стороны Роберта и родни.
Именно поэтому выписалась она на пару часов раньше, не предупредив ни тетку, ни Роя. Просто не была в состоянии видеть их, говорить с ними, хотелось побыть одной. Тем более родня вновь завела бы разговор о детях и Роберте, как ошибочно ее решение. А этого бы она точно не вынесла.
Флейм ощущала голод и жажду. Но не нашла в себе силы дойти до кухни. Отправилась прямиком наверх. Скинула туфли, сняла пиджак, бросила сумочку на кровать, присаживаясь рядом. Шрам от кесарева вызывал дискомфорт, но она старалась не обращать внимания. Открыла сумочку и достала оттуда свергнутые бумаги. Ее отказ от рожденных ей детей и соглашение о передачи полной опеки Роберту.
Нет, Флейм ни о чем не жалела. Ни о рождении детей, ни о том, что отдала их в надежные руки Роберта. Но все равно не могла не ощущать утрату, как физическую так и моральную. Да, вскоре она придет в себя, вновь окунётся в планирование мести Куинну и поездки в Мадрид. Но прямо сейчас ей было физически больно оттого, что она не там и не с теми, с кем бы ей хотелось. С Робертом и двумя малютками. Успокаивало ее лишь, что она вычеркнула себя из их жизни лишь ради их блага.
Флейм почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Смахнула их, но тем самым лишь усилила их поток. Тогда от злости на себя и свою слабость смяла документы руками и швырнула на кровать. Никогда прежде столь остро не ощущая собственного одиночества.
Поэтому, не зная зачем, Флейм встала с кровати и направилась в комнату Роберта.
Застыла на несколько секунд в дверях. Кровать аккуратно заправлена, словно он вот-вот вернется домой. Только это был сладкий обман.
Она прошла вглубь комнаты, заглянула в ванную. Пусто. Ничего из его принадлежностей. Как и никакого белья в ящиках комода. Лишь пара рубашек была им оставлена на вешалках в шкафу.
Флейм стянула с вешалки одну их рубашек, поднесла к лицу, вдыхая аромат одеколона Роберта. Затем легла на кровать, прижимая к себе его рубашку, представляя, что обнимает его самого. И незаметно для себя уснула.

К моменту, когда он оказался в больнице, узнав от Мэйбл, что Флейм выписывают, сама Флейм успела покинуть здание.
Роберт не был уверен, что она сразу отправится из больницы домой, но попытать счастье стоило. Ведь он намеренно не вывез компьютеры и прочее, необходимое ему для работы, чтобы иметь возможность еще раз увидеть ее, убедиться, что она в порядке после срыва.
Их дети уже набрали необходимый вес в инкубаторе, и врачи планировали выписать их в начале следующей недели. И в глубине души Роберту хотелось бы, чтобы они вместе с Флейм приехали за ними. Хотя ее попытка самоубийства заставила его отсрочить свой план ненадолго, собственная внутренняя убежденность — отступать и сдаваться нельзя — все еще была с ним.
Да, Роберт больше не собирался немедленно отговаривать Флейм от принятого решения. Пусть пока верит, что он действительно намерен окончательно исчезнуть из ее жизни. В ближайшие пару недель, а может и дольше, она будет вынуждена сидеть дома, Мэйбл и Римма по очереди будут находится с ней, помогая чем необходимо, пока Флейм приходит в физическую и психическую норму после родов. А значит, временно она не узнает, что он с детьми живет в доме ее родни.
Когда он оказался внутри дома, в котором еще совсем недавно жил, там его встретила абсолютная тишина. Но Роберт точно знал, Флейм дома. Ее машина стояла на подъездной дорожке.
— Флейм! — Позвал он ее.
Заглянул на кухню, но там Флейм не было. Затем отправился наверх, в ее комнату. Но и там не обнаружил Флейм. Только ее туфли, пиджак и сумочку, а значит, она где-то в доме. Роберт обратил внимание на смятые листы бумаги на ее кровати, взял их и распрямил. Отказ Флейм от малышей Бофорт-Робертс, имени детям они так и не дали, а также документы об опеки на его имя. Как бы Флейм ни старалась делать вид, что не испытывает никаких материнских чувств, Роберт знал, что это ложь. Ужасная попытка самообмана.
Где же все-таки Флейм? На секунду он решил, что ей могло стать плохо, и она где-то лежит без сознания. Необходимо срочно отыскать ее.
Самое простое — проверить его комнату. Роберт направился туда.
Флейм лежала на его кровати и спала. Выглядя измученной и бледной. Прижимала к щеке его рубашку, вторая ее ладонь лежала у нее на животе. От себя и своих желаний не убежать, как ни старайся — вот о чем кричала ее поза.
Роберт подошел к кровати и опустился перед ней на колени, не собираясь будить Флейм. Знал, в этом случае все снова закончится ссорой между ними.
Он наклонился к Флейм, ласково провел рукой по собранным в хвост волосам, затем нежно коснулся губами ее щеки. Она не пошевелилась, лишь тихо вздохнула во сне.
Что наполнило Роберта искренней убежденностью. Нет, ничего между ними не закончено. У него все еще есть шанс получить то, чего он так хотел. Чего хотела и сама Флейм, пусть и упорно отрицала.
Роберт поднялся и осторожно вышел из комнаты. Он точно знал, ему следует запастись терпением, наградой за которое окажется получение так желаемого им.

Припарковавшись у дома тетки, Флейм вышла из машины и направилась к крыльцу, борясь с ветром, бьющим в лицо. Приближалась гроза. После выписки из больницы она впервые приехала сюда. Тетка, кузен и Римма последние две недели сами приходили к ней домой, пока она восстанавливалась после родов и операции.
Ей открыл кузен. И она считала странную эмоцию на его лице. Удивление и немного страха. Да, для визитов поздно, но в пустом доме ей смертельно скучно. К тому же, чем больше времени она проводила в одиночестве, тем чаще сожалела о сделанном выборе. Что не нашла в себе смелости…
— Пригласишь войти?
— Да, конечно. Заходи, Флейм! Как чувствуешь себя?
Громче, чем следовало, произнес Рой, что снова удивило Флейм.
— Уже гораздо лучше. Спасибо.
Флейм прошла в гостиную и сразу поняла, почему Рой так странно отреагировал на ее появление. На диване и в креслах вокруг журнального столика, на котором стояла разного рода выпечка и кофе, собралась весьма любопытная компания. Явно приятно проводившая время и не ждавшая ее.
Роберт сидел в кресле справа от дивана, Римма устроилась на широком подлокотнике рядом. На диване с чашками в руках расположились тетушка Мэй и миссис Пибади. Кресло слева от дивана очевидно занимал Рой, пока ему не пришлось встать, чтобы открыть ей. И теперь все эти люди замерли, глазея на нее.
— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?!
— Милая, потише. Деток разбудишь.
Обратилась к ней тетушка, а у Флейм округлились глаза. Дети? Ее дети? Их с Робертом дети? Они здесь? Какого черта они здесь?
— Мисс Куинн… Вернее, мисс Флейм, рада видеть вас.
Приветливо улыбнулась ей миссис Пибади. В ответ Флейм улыбнулась не особо искренно. Почему сиделка Роберта здесь? Ему давно не нужны ее услуги. Не могло же его состояние за пару недель вдруг ухудшится?
— И я рада видеть вас. Как поживаете, миссис Пибади?
— С божьей помощью, хорошо.
— Замечательно. Не возражаете, но мне необходимо побеседовать наедине с мистером Барром.
Флейм метнула сердитый взгляд в Роберта. Он, развалившись в кресле, с любопытством и насмешкой в глазах смотрел на нее.
— Кузина, — вмешался Рой — ты несильно наседай на Боба. Это не было только его затеей.
Сейчас Флейм было плевать, кто стал инициатором того, что она видела. Ей хотелось знать, что за заговор был устроен за ее спиной.
— Я справлюсь, Рой, не переживай.
Роберт неспешно поднялся с кресла, с удовлетворением разглядывая недовольно смотрящую на него Флейм, прежде чем подойти к ней. Он действительно соскучился, был рад видеть ее, рад, что она пришла. Выглядела Флейм хорошо, гораздо лучше, чем когда он видел ее спящей в их доме после выписки из больницы. Снова упрямая копка кудрей на голове и макияж на лице. Вполне свежий и цветущий вид. Он надеялся, что и ее эмоциональное состояние пришло в норму. Ведь отступать Роберт не собирался, как и не хотел вызвать у Флейм новый срыв.
Флейм демонстративно зашагала в сторону кухню, чтобы они могли выйти на задний двор, и их никто не мог подслушать. На улице она оказалась на минуту раньше Роберта, который явно никуда не торопился, чувствуя себя хозяином положения. Что ужасно раздражало.
Пахло приближающейся грозой. Ветер раскачивал деревья небольшого сада Мэйбл.
Флейм поёжилась от холода.
— Что это за цирк, Роберт?! Мы договаривались о другом. Почему ты и дети в этом доме?
— Эйдан и Даниэла.
— Что?
— Эйдан и Даниэла. Имена наших детей.
— Я не об этом спрашивала.
— Думал, тебе интересно.
Флейм недовольно поджала губы. С чего Барр решил, что ей интересно, как он назвал их детей? Он обманул ее, не покинул Луизиану, якшается с ее родней, но при этом делает вид, что происходящее в порядке вещей.
— Я дождусь от тебя объяснений или нет?
Роберту хотелось схватить Флейм и встряхнуть как следует, чтобы выбить из ее глупой башки это напускное безразличие. Он отлично помнил ее полный любви и нежности взгляд, слезы в ее глазах, когда застал в больнице, разглядывающей их детей, пока те находились в инкубаторе. Хотя долгие месяцы Флейм уверяла его, что никогда не захочет видеть их после рождения.
— Я не мог поселиться с младенцами в гостинице. А дом Мэйбл уже был подготовлен. Детская вышла прекрасной. Они с Роем любезно пригласили нас к себе.
— Разве сейчас ты не должен быть в Мадриде, Санта-Барбаре или где ты там хотел бы быть?
— Я решил, что Эйдану и Данни следует подрасти немного, прежде чем нам отправляться в далекое путешествие. Тем более ты отказалась от детей, а твои родные нет.
— А миссис Пибади?
— Пару месяцев назад она вышла на пенсию и искала работу няни. Я случайно узнал и, конечно, поспешил нанять ее. Не могу же я злоупотреблять добротой и гостеприимством Мэй, Риммы и Роя.
— Я не заметила, чтобы они сильно возражали.
— Они не бессердечные, в отличие от тебя.
— Тебе обязательно нужно делать все мне назло?
— Я пытаюсь удержать тебя от самой большой ошибки в своей жизни.
— А кто тебя нанял моим спасителем, Роберт?!
Флейм отвернулась от Барра, в отчаянии схватилась за голову, чувствуя себя преданной всеми. И что ей теперь делать? Барр вновь поступил, как считал нужным, несмотря на все их договоренности. Только она все еще не намерена быть матерью младенцев, которых привела в этот мир. Тем более у нее на руках билет в Мадрид.
Внезапно она почувствовала руку Роберта на своем запястье. Он потянул ее на себя, заставив повернуться к нему лицом. Взгляд его был раздраженным и злым.
— Забудь наконец о Куинне, Мадриде и своей идиотской мести! Сейчас в твоей жизни есть более реальные и важные вещи!
Флейм едва не рассмеялась Роберту в лицо. Но решила не злить его еще сильнее, у нее и так есть, чем ему ответить.
— Думаешь я одна пребываю в иллюзиях? Как насчет тебя? Какое наше совместное будущее ты рисуешь в своей голове? Скажешь, что любишь меня? Сделаешь предложение? Мы поженимся? Станем семьей для Эйдана и Даниэлы? Что-то я сильно сомневаюсь. Ну давай, Роберт, скажи, что любишь меня, и я уступлю. Забуду о Куинне, мести и Мадриде. Стану тебе верной спутницей и мамочкой твоих детей!
Ее слова попали в цель. Роберт, поджав губы, отпустил ее руку. Она точно знала, он никогда не произнесет три банальных и затасканных слова в отношении нее.
Роберт задумчиво смотрел на Флейм. Кажется, сейчас она буквально презирала его. Что же до него… У него определенно были к ней чувства, довольно сильные, но любовь ли это, он не знал. Слишком сложно все было между ними. Порой хотелось защищать и оберегать ее от всего, а порой он считал ее настоящим исчадием ада. В любом случае он мог бы произнести эти три слова, хотя бы назло Флейм, но…
— Если бы я и произнес эти слова, ты бы мне все равно не поверила.
— И это чертовски верно, Роберт!

Едва они с Робертом вернулись в дом, как на улице разразилась настоящая мартовская гроза. Полил сильный дождь, с громом и молнией, и не осталось никакой возможности сесть за руль и уехать. От неизбежности того, что ей придется остаться на ночь в доме тетки, рядом с Робертом и их детьми, Флейм испытывала сильнейшую досаду. Стараясь подавить все остальные чувства. И главное, желание увидеть Эйдана и Даниэлу. Им уже было больше трех недель, и наверняка они успели подрасти, набрать вес и измениться, после того, как она видела их в больнице в инкубаторе. Признавать не хотелось, но Роберт подобрал их сыну и дочери идеальные имена.
К тому же, хоть она и перетягивала груди, чтобы молоко внутри исчезло, одежду все равно приходилось менять чаще, чем раньше. Потому что на ней периодически появлялись мокрые пятна. Ее тело упрямо хотело выполнить предназначенную ему функцию.
В общем, к сожалению Флейм, ей пришлось присоединится к гостям тетушки и кузенов в гостиной. А когда настала пора отправляться спать, выяснилось, что миссис Пибади ночует в детской, другой свободной комнаты в доме не было, поэтому Рой не без удовольствия сообщил, что ей придется ночевать с Робертом. Иронично добавив, что для них это не должно стать проблемой.
Только доставлять удовольствие Роберту и родне издеваться над ней, Флейм не собиралась. Сообщила, что заночует в гостиной на диване. Роберт при этом посмотрел на нее с долей заметного разочарования.
Когда все отправились наверх, сама Флейм и не пыталась заснуть. Сначала в прострации просто сидела на диване, слушая шум грозы, не понимая, почему кошмар, который она считала оконченным, продолжается. У них с Робертом был уговор, который тот без стеснения нарушил. Зачем ему нужно, чтобы она стала матерью этих детей? Из упрямства? Из вредности? Точно не из любви к ней или детям. Они ведь никогда не смогут стать полноценной семьей, Барр однажды вернется к сыну, брату, бывшей жене и бывшим возлюбленным.
Флейм задрала водолазку, обнажая живот. Шрам от кесарева сечения сильно чесался, словно знал, там, наверху, те, кто прошли через него и жаждал их увидеть. Она понимала всю глупость подобной мысли, но ее неумолимо тянуло в детскую.
И час спустя она сдалась, решительно направившись к лестнице.
Большая кроватка стояла посередине стены, наполовину захватывая два окна. Шторы были задернуты, чтобы свет молний не разбудил малышей. Окна в комнате были новыми, пластиковыми, поэтому шум стихии едва проникал сюда. Сама миссис Пибади дремала, сюда по всему, в весьма удобном и мягком кресле рядом с зажжённой настольной лампой. Хотя здесь же в комнате стояла кровать.
Флейм постаралась как можно тише подойти к кроватке, чтобы не разбудить бывшую сиделку, теперь новоиспечённую няньку. Эйдан и Данни действительно выглядели иначе, заметно пухлее, морщинки на их коже разгладились. На обоих были одинаковые, нейтрального цвета распашонки, но она точно знала, кто из них кто.
У Эйдана было больше волос на голове. И они были светлее, чем у сестры. При этом кожа Даниэлы была смуглее, чем у брата. Интересно, какого цвета их глаза?
Флейм не могла налюбоваться на своих малюток. Они были самим совершенством. Она осторожно прикоснулась к каждому по очереди, нежно погладив. Кожа детей была мягкой и приятной. Ей очень хотелось взять их на руки. Но она не могла позволить себе этого. Иначе малыши проснутся и начнут плакать, перебудив весь дом. А ее саму поймают с поличным.
— Они прекрасны.
Флейм вздрогнула от голоса Роберта, раздавшегося прямо над ее ухом. Не ожидая ее позволения, он обнял ее со спины и прижал к себе.
Ей следовало начинать нервничать, ведь Роберт застукал ее, в очередной раз подтвердил все свои убеждения относительно ее чувств к их детям, но ее окутало спокойствие, тепло и уют. Она безумно скучала по его надежным объятиям, по ощущению, что рядом с ним способна справиться с чем угодно. В первую очередь с собственными страхами.
— Не надо, Роберт…
— Я знал, что ты придешь. Не сможешь остаться равнодушной.
— Но это ничего не меняет.
— Прекрати обманывать себя, Флейм. Ты всегда любила их, с момента, когда поняла, что беременна.
— Мне страшно.
— Но я ведь рядом.
Флейм повернула голову к Роберту, с грустью смотря на него. И кто теперь себя обманывает?
— И как надолго?
Роберт наклонился к ней и поцеловал. Нежно, с заботой. Отстранившись, уверенно произнес:
— Эйдану и Данни нужна их мама. И мне ты нужна.
Флейм склонила голову на плечо Роберту, боясь что-то загадывать, боясь поверить, принять окончательное решение.