Незаконченный портрет.

Незаконченный портрет.

Автор - Лютик.

Рассвет едва начал вступать в свои права, когда из-за угла показалось желтое такси и, мягко пересчитав колесами камни булыжной мостовой, остановился у подъезда. Девушка приникла к оконному стеклу и внимательно следила за происходящим на улице. Из такси вышла дама в норковой шубке и сапожках на шпильке. Она запахнула шубку на груди, на секунду подняла усталое лицо вверх, рассеянно встретившись глазами с наблюдавшей за ней девушкой, и вошла в дом.
– Анна приехала, – сообщила Никита, отрываясь от окна и оборачиваясь.
– Для меня поздно, для нее рано, – равнодушно ответила другая девушка, не отрывая взгляда от своего занятия – она покрывала ногти темным лаком.
Никита спрыгнула с подоконника, кутаясь в полупрозрачный голубой халатик, наброшенный на голое тело, подошла к широкой, как аэродром, кровати, уселась поудобнее и принялась расчесывать длинные золотистые волосы. Комната была по-утреннему неубранной. Всюду были разбросаны подушки, со светильника у двери печально свисал легкий шарфик, на столике громоздилась батарея лаков для ногтей, а шикарное атласное покрывало, наскоро брошенное на кровать, одним концом подметало пол.
– Я не люблю ездить на дом, – задумчиво сказала Никита, не глядя на товарку. – Мне куда спокойнее оставаться здесь.
– Всем спокойнее оставаться здесь, – ее собеседница наконец оторвала взгляд от кисточки и подула на только что окрашенный ноготь. – Но что поделаешь – за выезд платят больше.
– Да, расскажи мне теперь о правилах.
Никита невесело фыркнула, встала и подошла к огромному зеркалу на стене, в котором отражалась вся кровать целиком. Продолжая водить расческой по мягким волосам, она задумчиво рассматривала свое отражение. Красивая, высокая, стройная... Все на месте, все именно там, где ему надлежит быть – и длинные, как с картинки, ноги, и округлые манящие бедра, и небольшая упругая грудь, и изысканная шея, и чувственные губы, и большие голубые глаза... Никита знала себе цену, без этого ее работа была бы обречена на провал. Она умела преподнести себя, умела оказаться мечтой любого мужчины, умела быть желанной и необходимой... Необходимой в данный момент...
Дверь в комнату открылась и на пороге появилась та самая женщина из такси. Теперь она несла свою шубку в руке, а молнии на сапожках были расстегнуты. Она устало подошла к кровати и тяжело на нее опустилась.
– Привет, Синди, привет, Никита... Я так устала! – простонала она. – Остальные спят?
– Да. Самое время спать. К вечеру нужно обрести нормальный цвет лица, – Синди встала со стула и, помахивая рукой, чтобы просушить лак, подошла к окну. – Нужно проветрить, а то Медлин придет в ярость, когда почувствует, как я пропитала комнату этим запахом.
Она распахнула створки окна настежь, и в комнату хлынул холодный и свежий воздух ранней весны. Невесомые шторы взмыли к потолку от резкого сквозняка. Дверь опять открылась и теперь в нее вошел Вальтер со своим набором приспособлений для уборки.
– Доброе утро, жаворонки! – поприветствовал он девушек. С лица старика никогда не сходила широкая добрая улыбка, это утро тоже не было исключением. – И кто так захламил эту комнату? Чья работа?
– Сам бы попробовал, – проворчала Никита, отрываясь от зеркала. – Эти жуткие близнецы желают оставаться в одной кровати и предпочитают нас с Сидни, причем периодически они... – она прервала свою речь, прикрыв рот стаканом с минералкой.
– Ну-ну? И что нынче любит молодежь, сладкая? – Вальтер усмехнулся краешком губ, смахивая пыль с плафонов. – Мне же интересно, что изменилось с тех пор, когда я сам фантазировал.
– Продолжай лучше фантазировать сам, – Никита взяла из его рук снятый с плафона шарфик, набросила его на себя поверх невесомого халатика и направилась к двери. Уже за порогом она обернулась и добавила: – Я тебе не секс по телефону.
Она медленно спустилась вниз по широкой мраморной лестнице, по старинке накрытой мягкой ковровой дорожкой. В гостиной на своем любимом диване у маленького фонтанчика сидела Медлин за утренней чашкой кофе. В одной руке она держала газету, которую увлеченно читала.
– Представь себе, Морис открывает еще одну парикмахерскую недалеко от нас. Попытаюсь сманить одного из его парикмахеров к нам, чтобы ухаживал за вашими косами. Все-таки мы с ним давние приятели, – она отложила газету и улыбнулась Никите. – Я не буду спрашивать, как ты спала, лучше спрошу, почему ты встала так рано.
– Я не могу спать, – призналась Никита, усаживаясь в кресло напротив Медлин. – Весна...
– Только не нужно лишних эмоций. Ты должна быть томной и спокойной, лишь тогда мы всего добьемся.
Медлин смотрела на нее пристально и мягко. Никита знала, что у этого взгляда нет никакого значения. Это обычный взгляд их хозяйки. Она даже наказывает с таким выражением лица – привычка, выработанная с годами. Когда-то она сама обслуживала клиентов и была одной из лучших парижских жриц любви, а потом, подкопив денег и немного поводив за нос свою хозяйку, она переиграла бизнес и сама стала владелицей дорогого борделя, одной из известнейших мадам в Париже. Она и сейчас была красива и элегантна. Все еще молодая, но уже переступившая черту от шикарности к изысканности, она как никто умела наладить отношения с парижскими завсегдатаями и случайными туристами. Мягкий взгляд ее карих глаз очаровывал, тонкий вкус, с которым она подбирала одежду и прически, завораживал, ароматы духов сводили с ума. Она была почти совершенством. Во всяком случае, внешне она выглядела совершенством, и так могли думать о ней люди, едва знавшие ее или просто случайно встретившие ее на улице.
Никита налила себе кофе из стоявшего на столике кофейника. И задумчиво уставилась в стену где-то за спиной Медлин.
– Я устала от близнецов, – сказала она через пару минут. – Ты позволяешь им слишком много. Знаешь, чего они требуют?
– Их требования извращенные?
– Секс вчетвером – это групповой секс, а он сам по себе извращение.
– Скорее изощрение. Они братья. Какая нам разница, к чему они привыкли?
– Их мама дурно на них влияла? Неправильное воспитание? Их слишком туго пеленали в детстве? – Никита нервно усмехнулась.
– Не вдавайся в подробности. Твое дело – быть на высоте.
– Медлин, мне надоело заниматься одними лишь близнецами. Когда они наконец прокутят свои месячные деньги? Может, цену поднять? Обычно денег, которые выдает им отец, хватает на неделю. Они появляются здесь с завидным постоянством уже дней двенадцать. Не говори, что они получили наследство от троюродного дедушки.
– Мне это не интересно. Перестань задумываться.
– Если я увижу их еще и сегодня, меня стошнит прямо на твой любимый ковер. Увидишь.
– Обойдемся без ультиматумов, – Медлин вдруг улыбнулась. – Хорошо. Я придумаю тебе другое занятие на следующую ночь. Обещаю.
– Ловлю на слове.
В гостиную вошла рыжая девица с такой белой кожей, что от взгляда на нее резало глаза, как от только что выпавшего снега. На ней были надеты только трусики и бюстгальтер. Это нисколько не смущало ее, по всей видимости. Она с заспанным видом уселась рядом с Медлин и тоже схватилась за кофейник.
– Доброе утро, – сказала она, уже насладившись первыми глотками.
– Софи, ты забыла одеться, – напомнила Медлин.
– Я выпью кофе и опять вернусь в постель, – махнула рукой девушка.
– Так, все, – Никита встала на ноги. – Я пошла за покупками, иначе прокуняю тут с вами до вечера. Днем этот дом превращается в сонное царство.
– После обеда ты должна вернуться. Придет маникюрша.
– Обидно, – усмехнулась Никита.
– Почему обидно? – не поняла полусонная Софи.
– Синди только что справилась собственными усилиями.
На лестнице она столкнулась с Вальтером. Он ласково потрепал ее по волосам.
– Как дела, сладкая? Ты грустная сегодня.
– Хочется кого-нибудь помучить, причем без видимой причины.
– Ну-ну, девочка, не принимай все так близко к сердцу, как ты умеешь. Жить будет немного полегче.
– А мне и так легко живется, – она улыбнулась. – Я иду покупать наряды в лучшие бутики, меня обслуживают парикмахеры Мориса, все парижские мужчины-аристократы, которые еще вечером считаются самыми примерными мужьями, ночью стремятся ко мне. Знаешь, это стоит многого.
– Ты живешь не легко, а роскошно. Днем. Ночью ты об этом забываешь.
– Ночь не такая длинная, как может показаться.
Она провела ладонью по плечу старика и пошла одеваться. А Вальтер проводил взглядом свою любимицу и продолжил свой путь вниз по лестнице.

Никита бродила по бесконечным магазинам просто ради того чтобы бродить. Какие-то мелочи она покупала, но на что-то крупное не соблазнялась. Она не спеша прохаживалась мимо магазинов, заходила внутрь, что-то примеряла, разглядывала витрины. Она любила делать это. Она могла делать это. Она должна была это делать, потому что ее внешность должна была быть безупречной, а для того чтобы этого добиться, нужны хорошие магазины, кредитки и чековая книжка. Об этом заботилась Медлин, и ее девочки чувствовали себя в своей тарелке в любом бутике Парижа. Их знали в этих бутиках, им улыбались, их достойно обслуживали, потому что куда большее значение имеет толщина кошелька, а не профессия. И Никита это знала, это вполне ее устраивало, она привыкла к этому и принимала свою жизнь как должное.
Как всегда, чтобы избавить себя от грусти, она принялась выбирать темные очки – свои любимые игрушки. Поймав себя на том, что в ее пакетах уютно разместились уже четыре пары, она решила остановиться и пообедать.
В маленьком уютном кафе на углу улицы она уселась за свой любимый столик в глубине зала и принялась с аппетитом уплетать полную тарелку какой-то гадости, которая просто не может не испортить фигуру. Но ей было все равно – ее фигуру испортить очень трудно. Во всяком случае, до сих пор ни одному паршивому гамбургеру не удавалось сделать этого. Хоть столик Никиты и был припрятан от любопытных взглядов, она не оставалась незаметной. Шикарную блондинку с магнетичным взглядом ясных голубых глаз, одетую хоть и в неброское, но восхитительное коротенькое платьице кофейного цвета, замечали все входящие в кафе. Мужчины смотрели на нее с нескрываемым восторгом, женщины – с подсознательным раздражением.
Никите не было никакого дела до их взглядов, она привыкла к ним и никак не реагировала. Ее внимание занимала улица за окном. Она любила смотреть в окно, с этого для нее начиналось любое утро. Она взбиралась на подоконник и приникала к стеклу. Люди, машины, птицы – ее интересовало абсолютно все, что там двигалось. Она успокаивалась, ее жизнь набирала нормальный ритм и она была готова на подвиги.
Мимо окна проходил симпатичный юноша, на вид – совсем мальчик, но очень серьезный. Хорошенько поразмыслив, Никита решила, что если он и младше ее, то совсем не намного. Наверное, ему лет двадцать, но никак не больше. Он нес в руках какие-то сумки и плоские планшеты на ремнях. Из сумок торчало что-то длинное, завернутое в бумагу, а на ремни планшетов он понавешивал всякой дребедени, которая, по всей видимости, не влезла в сумки: фонарики, какие-то наушники, складной метр и даже небольшой чайник. Парень близоруко щурился поверх сбившихся набок очков, а его совсем короткие волосы каким-то непостижимым образом умудрились растрепаться.
Вдруг он неуклюже задел плечом стену, чайник громко задребезжал, одна из сумок зацепилась за край водосточной трубы, и парня перекрутило вокруг оси. Он едва удержался на ногах, а его очки еще больше съехали с нужного места. Никита непроизвольно прыснула от смеха – очень уж забавно выглядел парень. Хорошо хоть он был так занят своей ношей, что не заметил ее и ее смеха. Несмотря на то, что смущаться она не особо-то и привыкла, в этой ситуации она почувствовала бы себя неловко и смех оказался бы явным признаком ее невоспитанности. Она приложила ко рту салфетку, скрывая улыбку и махнула рукой, подзывая официанта.
Она вспомнила, что Медлин просила ее вернуться пораньше, чтобы застать маникюршу. Она уже совсем забыла об этом, но парнишка с чайником вывел ее из ступора и все обещания вспомнились разом. Официант не заставил себя долго ждать – девочки Медлин были постоянными их клиентками и всегда оставляли щедрые чаевые. Их принято было обслуживать по первому требованию.
Ни на минуту не задерживаясь, Никита вышла из кафе и двинулась вниз по улице, направляясь к "Саду Эдриан". Так называлось место, где они жили и работали, – в честь первой хозяйки. Мужчины оборачивались ей вслед, забывая о том, куда они направлялись. Разносчик пиццы даже налетел на парковочный столбик. Никита направила ему одну из самых ярких своих улыбок, чтобы хоть как-то компенсировать неудачу. Он тоже засиял и уронил одну из коробок. По дороге ей встретился знакомый жиголо, и пришлось остановиться, чтобы немного поболтать с ним у витрины кондитерской. В общем, когда Никита добралась до крыльца "Сада", время уже вполне соответствовало опозданию. Но маникюрша, в конце концов, не врач. Это за опоздание на медосмотр можно было получить взбучку. Все остальное – не так уж страшно.
Уже протянув руку к дверной ручке, Никита вдруг услышала за своей спиной грохот и вздохи. Она обернулась и увидела того самого парня с тяжелой поклажей, который недавно прошествовал мимо кафе. Теперь он полностью грохнулся на булыжники мостовой перед подъездом дома напротив и отчаянно барахтался, запутавшись в своих ремнях и шлейках. Никита, забыв о маникюре, бросилась помогать ему. Уже через три минуты совместных усилий юноша был поставлен на ноги и вновь экипирован. Но одна сумка ни в какую не желала найти свое место в его руках, и было совсем непонятно, как она могла разместиться там до этого. Сумка явно была лишней. Никита держала ее в одной руке, а вторая была занята собственными пакетами с покупками. В общем, ни туда, ни сюда.
– Вы можете объяснить, куда вы идете? – поинтересовалась она. – Может быть, попросить кого-нибудь помочь вам?
– Я уже пришел. Я живу в этом доме, – он указал на подъезд, перед которым они стояли.
– Да? Замечательно. Тогда вы справитесь.
Она поставила сумку на крыльцо, а сама направилась на свою сторону улицы. Но на середине дороги она обернулась и увидела, как парень мучительно старается подцепить оставшуюся лишнюю сумку занятой уже рукой. Она тяжело вздохнула и вернулась.
– Ну оставьте же ее здесь или в подъезде, а потом вернетесь за ней.
– Не могу. Здесь ценные вещи.
– Вот горе какое! – Никита закатила глаза и снова взялась за ручку сумки. – Так и быть, я помогу вам.
– Нет, не стоит! – он совсем засмущался от мысли, что девушка будет помогать ему таскать тяжести.
– Не торгуйтесь. А на будущее я бы вам посоветовала брать такси, когда тащите такой груз. Таксисты иногда бывают очень любезны и помогают занести багаж в дом.
– Это они к вам бывают так любезны. Я всего лишь бедный художник.
– Ну разве что, – Никите не хотелось больше переливать этот разговор из пустого в порожнее и она решительно двинулась в подъезд.
Дом был старым, примерно таким же, как и их дом, но совсем обшарпанным и давно не знавшим ремонта. И потом, "Сад" был особняком, а здесь был подъезд и несколько квартир на каждом этаже.
– Какой этаж? – спросила Никита у спины своего случайного знакомого.
– Последний. Третий, – пропыхтел он натужно.
– Замечательно. Я так и знала. А разве у этого дома не два этажа?
– Вообще-то два, но ведь есть еще и чердак. Мансарда.
– О, мансарда! Как мило.
Тем временем они уже поднялись наверх и Никита совсем уже собралась уходить, бросив сумку перед дверью, но теперь парень не мог справиться с замком.
– Помочь? – устало спросила она.
– Не нужно, – он энергично помотал головой, и его очки грохнулись в кучу сумок. Никита наклонилась, чтобы поискать их.
– Как вас зовут хотя бы? – спросила она, пытаясь выудить очки за дужку из щели между планшетом и пухлым потертым баулом. – А то наше общение порядком затянулось. Надо бы познакомиться. Я – Жозефина.
Она выпрямилась, зажав очки в левой руке, а правую протянула юноше. По привычке она представилась ему именем, которое придумала ей Медлин. Ее имя было скорее мужским, и мадам считала, что для ее работы больше подходит какое-нибудь более расфуфыренное и женственное. Парень смущенно легонько пожал ее пальцы.
– Меня зовут Биркофф. Сеймур Биркофф.
– Замечательно, – Никита улыбнулась. – Странно, что ты художник, а не футболист. Или ты пошутил?
Он устало покачал головой и Никита поняла, что пора оставить этого парня в покое, распрощаться и забыть о нем, скрывшись за дверью дома напротив. В ее жизни и так слишком много случайных знакомых. Она уже ступила ногой в хорошенькой туфельке на пыльную ступеньку, когда в двери за ее спиной щелкнул замок, и она открылась. Никита инстинктивно обернулась. Любопытство взяло верх – неужели неуклюжий и рассеянный Биркофф так быстро умудрился справиться со своей замочной проблемой?
– Я же просил тебя не тащить все это одному. Как ты вообще умудрился сюда добраться с такой ношей? – услышала она приятный тихий мужской голос еще до того как ее взгляд поймал открывшуюся дверь квартиры.
– Мне хотелось покончить с этим как можно скорее, – попытался оправдаться Биркофф, но Никита его уже не слышала.
Она смотрела на человека, появившегося в дверях мансарды. Ему могло быть слегка за тридцать, но могло быть и меньше, хоть она и придерживалась первой версии – его глаза говорили о том, что он давно перестал быть юношей. А глаза у него были изумительные – глубокие, лучистые, слегка усталые, удивительного мягко-зеленого оттенка. Сильный внимательный взгляд, брошенный на нее, заставил ее замереть на месте, а ее сердце забилось чуть сильнее обычного. Мужчина был высоким, даже выше ее, что было не очень распространенным явлением. Черты его лица были не правильными и его можно было бы назвать некрасивым, если бы не его потрясающая привлекательность, бесспорно делающая его красавцем. Одет он был в потертые джинсы и испачканную разноцветными красками выгоревшую на солнце некогда, вероятно, синюю тенниску. В одной руке он держал молоток, а второй, тоже испачканной краской, решил вдруг поправить растрепанные мягкие светло-каштановые волосы, достигавшие по длине его плеч.
– Добрый день, – обратился он к ней, явно не в силах сообразить, что может делать здесь столь прелестное создание. Скорее всего, ни один из его вариантов не вписывался в его представление о реальности. – Вы... к кому?
– Я... – Никита тоже растеряла нужные слова и, честно говоря, сама забыла на мгновение, что она здесь делает. – Я несла сумку.
– Сумку? – незнакомец с упреком посмотрел на Сеймура, все еще топтавшегося на лестничной клетке посреди развала из своей ручной клади. – Биркофф, мадмуазель несла сумку?
Парень смущенно посмотрел на Никиту, как бы ища поддержки.
– Он уронил свою ношу на крыльце и я помогла ему. Я живу в доме напротив, – как бы оправдываясь, Никита взмахнула рукой, указывая направление, в котором находился "Сад Эдриан".
– Иногда он ведет себя, как невежа, но на самом деле – замечательный парень, – очень серьезно сказал незнакомец, глядя на товарища. – Меня зовут Майкл, – представился он, и губы его слегка вздрогнули в чуть заметной улыбке.
– А меня... – она покосилась на Биркоффа, которому поведала свое выдуманное имя, и незаметно вздохнула. – Жозефина.
– Ощущение полной нереальности, – честно признался Майкл. – Но для Парижа вполне сойдет. Красивое имя, если задуматься.
– Если задуматься, – согласилась Никита. – Извините, я должна идти.
Она развернулась и все-таки стала спускаться вниз.
– Спасибо, – услышала она над своей головой завораживающий тихий голос и подняла голову. Майкл смотрел на нее, опершись о перила. Она нашла в себе силы улыбнуться ему. В конце концов, очень трудно встретить мужчину, способного зацепить какие-то внутренние струнки. Особенно ей. Он заслуживал за это по меньшей мере улыбки, и она расплатилась с ним по этому минимуму, уверенная в том, что память разумно затрет этот яркий эпизод, как только ее ножка переступит порог дома напротив.

Когда Никита появилась дома, маникюрша как раз заканчивала работу с последней из четырнадцати ее товарок. Медлин только смерила ее изучающим взглядом, но промолчала. Гроза миновала, хоть за нарушение дисциплины можно было схлопотать. Штрафовала их Медлин по-разному, в зависимости от того, кто чего больше всего не любил или не хотел в данный момент. Никита знала, что если бы у Медлин было желание наказать ее, она использовала бы по назначению утренние жалобы на близнецов, что совершенно не делало ее счастливее.
Стараясь не напоминать лишний раз о своем присутствии в этом доме Медлин, Никита поднялась наверх, вошла в одну из комнат, упала ничком на кровать и уснула, как мертвая. Во сне она бродила по улицам Парижа в поисках маленького металлического чайника, который непременно должна была найти непонятно зачем. Но поднимая голову, она все время видела только серые стены и тускло мерцающие окна зданий. Вдруг она услышала тихий голос: "Меня зовут Майкл...". Она увидела художника из дома напротив. Почему-то она была уверена, что он тоже художник. Он стоял перед ней и протягивал руку, наверное желая помочь ей найти то, что она искала. Но она уже не хотела думать о чайнике, она смотрела на Майкла с бесстыдным наслаждением, упиваясь колышущим воздух жаром его тела. "Меня зовут Майкл...", – повторил он, и она дотронулась до его руки. Вдруг он отнял руку и стал отступать назад. Никита шагнула следом, но он исчезал, просто растворялся в воздухе. "Майкл..." – прошептала она. "Майкл!" – позвала уже громко. Но он исчезал, и она ничего не могла с этим поделать.
Синди растрясла ее за плечо. Она смотрела на Никиту удивленно и растерянно.
– Кого ты зовешь? – испуганно моргала девушка. – Кто такой Майкл?
– Вот приснится-то, – Никита села на кровати и помотала головой, отгоняя остатки сна. – Не поверишь, это случайный знакомый. Я его приятелю помогла сумку в подъезд внести. Я чего это он мне приснился?
– Симпатичный? – лениво спросила Синди, отвернувшись к зеркалу и надевая клипсы.
– Да ничего так, – задумалась Никита.
– Приглашай в гости, – Синди заговорщически улыбнулась своему отражению. – Успокоишься, кричать перестанешь во сне.
– С ума сошла, – Никита рассмеялась, встала на ноги и сладко потянулась. – Он не той категории.
– В смысле? Не любит любовь за деньги? Откуда ты знаешь? Говоришь же, что он случайный знакомый.
– Нет, я не об этом. Он художник, и для того чтобы заработать на ночь со мной ему нужно нарисовать картин десять-пятнадцать, да и то очень хорошо нарисовать.
– М-да, проблема, – Синди отвернулась от зеркала к Никите. – Тогда забудь. Романы во внеурочное время нам запрещены.
– Вот еще, – Никита надула губки. – Зачем он мне нужен? Приснился, вот и все.
Часы показывали семь, значит нужно было начинать облачаться в рабочие одежды. Со вздохом Никита стала выбирать себе платье. Она могла облачиться в один из своих собственных нарядов, а могла и позаимствовать в кабинете Медлин, где вдоль стен вытянулись длинные ряды с одеждой. Все зависело от настроения и предпочтений девушек.
Никита остановилась перед своим шкафом, а через минуту поймала себя на том, что даже не пытается ничего выбрать, а просто бездумно перебирает плечики, прислушиваясь к их тихому постукиванию. Что-то мешало ей сосредоточиться. Может быть, этот сон? В таком случае человек, который пожелает остаться с ней наедине этой ночью, будет очень доволен. Она отработает его деньги сполна. Впрочем, она умела сделать это и без всяких сновидений – она прошла долгую школу доставления наслаждений.
Отогнав от себя последние крупицы сентиментальности, Никита стала сосредоточенно подбирать платье. Она остановилась на нежно-голубом, выгодно подчеркивающем цвет ее глаз. Платье было длинным, очень легким, с глубоким вырезом на спине. Когда-то она купила его в маленьком бутике недалеко от Елисейских Полей. Она просто шла мимо, увидела его в витрине и остановилась. Ну что она могла поделать со своей страстью к красивой дорогой одежде? Да и зачем нужно было сдерживаться? Для кого же еще жить, если не для себя?
Она с наслаждением нырнула в объятия мягкой ткани. Платье соскользнуло вниз, окутывая все ее тело прохладной волной. Порывшись в своей шкатулке, она извлекла из нее длинную золотую цепочку с сапфировым кулоном и такие же сережки. Надев все это, она кинула себя критическим взглядом в зеркале и осталась довольной.
– Ты красивая, – отметила наблюдавшая за этими приготовлениями Синди.
Никита не ответила, только слегка улыбнулась. Конечно, приятно, когда тебе говорят комплименты, но слышать это постоянно слишком утомительно и иногда забавно, особенно если учесть, что Синди видит ее каждый день и давно могла перестать замечать ее внешность. В конце концов, достаточно просто самой считать себя красавицей, и так же начинают думать о тебе окружающие. Очень простая истина, но далеко не все используют это знание на практике. Просыпаться утром, смотреть на себя в зеркало и всегда оставаться довольной – выстраданное умение. Но часто без него никуда не денешься. Маленькая белобрысая девочка с веснушками на носу очень долго шла к этому, рыдая по ночам в подушку из-за неумения не привлекать внимания к своим рукам, которые постоянно некуда деть. Длинные ноги, длинные руки – со всем этим так трудно бороться, смириться и подружиться. Но она смогла, и теперь Синди, которая наверняка в детстве была первой красавицей в классе, смотрит на нее с восхищением. Если бы они были моделями, Синди завидовала бы ей и отравляла жизнь, но при их образе жизни все это совсем не важно. Вот и преимущества, а ведь их гораздо больше.
Улыбнувшись Синди через плечо, Никита вышла из комнаты, на ходу обувая белоснежные туфельки на шпильке. Она была готова. Начинался новый вечер. Она должна была блистать, покорять и сводить с ума, а это она умела делать очень хорошо. А если еще и учесть тот факт, что их гости именно за этим и приходили в их дом, все проходило под победным флагом. Она спускалась вниз очень медленно, скользя длинными тонкими пальцами по перилам. В гостиной уже сидели гости. Они как по команде подняли головы, оценивая следующую присоединившуюся к ним фею. Никита мягко улыбнулась, заметив эти взгляды. Несмотря на ее размышления минуту назад, несколько девушек все же смотрели на нее с некоторой завистью, но эта зависть была не злой, а скорее восхищенной и даже сочувствующей. Да, сочувственная зависть – это нечто, что можно почувствовать только познав в жизни много неприятностей и научившись смиряться с ними.
Никита спустилась вниз и присела на подлокотник дивана рядом с одной из девушек. Она окинула взглядом комнату. Все было так же, как всегда: приглушенные голоса, улыбки, легкое вино на столиках и на подносе Вальтера, тусклое мягкое освещение, приглушенные изысканные ароматы тщательно подобранных для гармонии духов, спускающиеся то и дело по лестнице новые девушки. Все эти мелочи были такими естественными и почти незаметными, но Медлин продумывала все очень старательно, любая деталь имела значение. Она преподносила наслаждения своим посетителям так ненавязчиво и красиво, что они уходили отсюда с твердым намерением вернуться в ближайшее время.
Сегодня Медлин сидела за маленьким столиком в глубине гостиной с каким-то мужчиной, не знакомым Никите. Раньше его здесь не было. Он был не молодой, с густой проседью, но довольно привлекательный – худощавый, высокий, с сильным острым взглядом и волевым профилем. Наверное, один из личных знакомых Медлин, решила Никита и забыла о нем. Вальтер как раз поднес ей поднос с винами, развернув его той стороной, где стоял бокал с ее любимым красным вермутом. Она благодарно улыбнулась другу. Она давно считала, что в этом мире Вальтер – ее единственный друг, и была благодарна ему за это. Он незаметно подмигнул ей и направился дальше.
Тем временем к ней подошла Медлин и жестом поманила за собой. Она подвела девушку к столику, за которым только что сидела со своим знакомым и, выдвинув стул, усадила ее прямо перед гостем.
– Я обещала тебе необычное приключение, моя девочка, – Медлин улыбнулась ей ласковой и не принимающей возражений улыбкой. Впрочем, какие могли быть возражения? Никита улыбнулась незнакомцу одной из самых соблазнительных своих улыбок, а он ответил ей чуть заметным кивком головы.
– Пол, это Жозефина, одна из моих лучших девушек, – продолжала тем временем Медлин. – Уверена, что она – именно то, что тебе нужно. К тому же, тебе я тоже обещала приключение.
– О, Жозефина... – протянул Пол, потянулся к руке Никиты и осторожно сжал кончики ее пальцев. – Конечно, мы поладим.
Никита провела большим пальцем по его кисти и приподняла бровь.
– Вне всяких сомнений. Настоящий мужчина и настоящая женщина... Что может быть приятнее?
– Я оставлю вас и вернусь к остальным гостям, – удовлетворенно кивнула Медлин. – Никита, побеспокойся о том, чтобы Пол приятно провел вечер.
Она направилась к дивану, на котором восседали близнецы, уже почти собравшиеся идти в комнаты с бедняжкой Синди и маленькой кудрявой Кати. Никита облегченно улыбнулась своему собеседнику. Она была рада отвертеться от липких ласк надоевших братьев.
– Хотите выпить вина? – предложила она Полу.
– Не откажусь, спасибо.
Никита подозвала Вальтера и взяла у него вино и вазочку с фруктами. Положив на язык виноградинку и запив ее глотком вина, она вдруг почувствовала легкое головокружение – вовремя есть она часто забывала. Пол смотрел на нее во все глаза. Никита поняла, что он далеко не из тех людей, которые покупаются на банальные фразы соблазнения и виноградный сок на языке. Он был более тонким. Такие приходили к ним очень редко – например, когда ссорились с женами или праздновали с приятелями юбилей со дня окончания школы. В первом случае они были слишком агрессивными, а во втором – чересчур сентиментальными. Но этот человек пришел сюда явно по другому поводу. Он был знакомым Медлин. Возможно, очень старым знакомым. А если их связывали довольно тесные узы, Никита должна была как следует постараться.
– Вы не француз, – предположила она.
– Почему вы так решили?
– От вас пахнет дальними странами.
– Правда. Я живу в Штатах. Приехал в Париж по делам и Медлин пригласила меня на огонек.
– Вы дипломат? Военный? Писатель?
– Нет, – он улыбнулся. – Я расскажу вам об этом потом, если мы подружимся. Мы взрослые люди и можем посидеть молча, слушая музыку и наслаждаясь вином. Я ничего не знаю о вас, а вы обо мне. И нам обоим это не нужно, во всяком случае, в настоящий момент. Вы согласны со мной?
Никита с мягкой улыбкой едва пожала плечами и поднесла к губам свой бокал. Молчать – еще лучше, чем говорить. Не нужно подбирать слова, заботиться об интонациях. Да и держать все под контролем так удобнее. Она любила молчать.

Глубокой ночью она проснулась и вытянулась на прохладной шелковой простыне. Окинула взглядом спящего Пола и повернулась к стене. Там она увидела блик теплого света. Откуда он? Она обернулась и через плечо посмотрела в окно. В мансарде дома напротив горел свет. Она тут же вспомнила тихий голос Майкла и свернулась под одеялом калачиком. Теперь вдруг она поняла, чем ее так привлек зеленоглазый художник. Он был похож на человека из ее снов, который всегда уводил ее за собой подальше от Медлин, Пола и этой комнаты – куда-то в свой мир, в котором он живет совсем иначе.
Она улыбнулась этой мысли, закрыла глаза и опять уснула.

* * *

Утро начиналось, как всегда, с велосипедного звонка мальчишки-почтальона, с шуршания первых автомобильных шин по тихой парижской улочке, с похлопывания голубиных крыльев и луча солнца, разом осветившего мольберт и пару-другую невымытых кофейных чашек на маленьком столике рядом – ночная норма Майкла.
Он прикрыл усталые веки, раскинул руки и с удовольствием потянулся на стуле. Биркофф спал на своей кушетке, сладко приоткрыв рот, и не собирался вставать в такую рань.
– Биркофф... – позвал его Майкл. – Слышишь меня? Биркофф, поднимайся, хватит спать. Я всю ночь ждал, когда ты встанешь и поможешь мне смешать краски.
– Ты опять не спал всю ночь? – Биркофф неохотно открыл близорукие глаза, потер их кулаками и начал нашаривать очки на табуретке рядом со своей подушкой.
– Мне хотелось поработать. Спать буду, когда уйдет вдохновение.
– Хочешь, я сбегаю за круассанами? – сочувственно предложил парень.
– Ты вначале приди в себя, – Майкл встал со стула и подошел к окну.
Дворник с зеленой метлой подметал тротуар у дома напротив, а меленькая собачка с закрученным кверху хвостиком вилась под его ногами. Перед их подъездом стоял старенький автомобиль, в который хозяева складывали какие-то коробки. Майкл старался сосредоточиться на созерцании улицы, но сам прекрасно знал, с какой целью сейчас стоял у окна. Его взгляд непроизвольно поднялся вверх и тут же нашел то, что искал. В окно дома напротив смотрела девушка. Она сидела на подоконнике, прильнув ладонями к стеклу, и тоже смотрела на него. Поймав его взгляд, она отвернулась и принялась разглядывать собачку дворника. Она появлялась в этом окне каждое утро на протяжении всей недели. Он ведь жил здесь всего неделю... Майкл привык видеть ее в окне и каждый раз был уверен в том, что она снова появится.
У нее было странное имя – Жозефина. Она сама назвала его. Какое-то нереальное имя, знакомое, но не подходящее. Майкл вспомнил ее низкий хрипловатый голос и непроизвольно покачал головой. Он назвал бы ее иначе, совсем не так. Но какая разница, как ее зовут? Она – Жозефина, и она самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо видел.
Вдруг Майкла осенила идея. Он стремительно подошел к мольберту, снял лист, на котором всю ночь пытался что-то изобразить, приколол новый и принялся делать набросок быстрыми уверенными движениями. Биркофф встал с кровати, подошел к нему и заглянул через плечо.
– Не мешай. Принеси лучше круассанов и займись делом, – посоветовал Майкл.
– Что это? Что ты задумал?
– Увидишь, если получится.
Биркофф пожал плечами и пошел одеваться. Когда Майкла посещала очередная идея, его лучше было не трогать – все равно ничего не скажет, пока не закончит хотя бы набросок.
А из-под руки Майкла появлялись все новые штрихи и контуры. Он рисовал девушку у окна – длинные золотистые волосы, ладошки, прижатые к стеклу, совершенные формы тела, едва прикрытого полупрозрачным халатиком, большие голубые глаза. Что это? Откуда в человеке столько соблазнительной силы, которая так и просится на холст, укладываясь на нем четкими штрихами? Почему именно эта девушка просилась к нему в музы? Почему именно на нее ему хотелось смотреть, не отрываясь? Кто она? Откуда? Почему появилась в его жизни? На множество вопросов нет ответа. Ничего, он их найдет, когда закончит картину. И тогда у него будет своя Жозефина, такая, какой он увидел ее впервые у своей двери и какой видит ее каждое утро в окне дома напротив.
Майкл опять подошел к окну, чтобы опять увидеть Жозефину. Она все еще сидела на подоконнике, приложив к стеклу щеку. Дом напротив – богатый особняк. Интересно, чем может заниматься в жизни эта девушка с золотыми волосами? Она может быть адвокатом, фотомоделью, архитектором, врачом... Но для этого нужно периодически отправляться на службу. А может быть, она дочь отца-миллионера, которой вовсе не обязательно работать? А что если у нее богатый муж? Эта идея Майклу не очень понравилась, и он от нее отказался.
Девушка повернула голову и увидела его пристальный взгляд. На сей раз она не стала делать вид, будто не заметила его. Несколько минут они смотрели друг на друга, а потом она опустила вниз указательный палец, давая ему понять, что она сейчас спустится вниз. Майкл почувствовал, что ему жарко. Ее уже не было у окна, а он все еще не мог сдвинуться с места. Она хочет сказать ему что-то? Но что? Что может объединять девушку из богатого дома с нищим художником?
Тем не менее, он сделал над собой усилие, оттолкнулся рукой от стены, схватил куртку и вышел из их с Биркоффом крохотной квартиры. Ему было совершенно непонятно, что и для чего он делает. Он знал одно: если не спустится сейчас на улицу, с ним случится что-нибудь неприятное. Например, он потеряет интерес к живописи, уедет в деревню и станет фермером. Но этого нельзя было допустить. Живопись – это его жизнь, его хлеб, его единственная любовь.
Он вышел на лицу, поднял лицо вверх и прикрыл глаза, чтобы насладиться приласкавшим его легким весенним ветерком. Запах весны разбудил каждую клеточку его тела, ему захотелось по меньшей мере взлететь в небо и увидеть весь Париж с высоты птичьего полета.
– Майкл... – услышал он тихий голос и открыл глаза.
Перед ним стояла Жозефина. Она была уже не в своем полупрозрачном халатике, а в узких черных джинсах, кожаной куртке и изящных полусапожках на высоком каблуке.
– Похоже, мы с вами просыпаемся в одно и то же время, – улыбнулась девушка. – Но пустое просиживание подоконника – не выход. Мне нужно сходить по делам и я решила... что мы могли бы пройтись вместе хотя бы... до конца квартала. Если у вас, конечно, нет более интересных дел.
Она начинала говорить уверенно и свободно, но уже под конец явно заготовленной заранее тирады стала смущаться и отводить глаза. Скорее всего, она от себя такого не ожидала. Майкл почувствовал себя почти победителем – ему нравилось ее смущение, а также тот факт, что она сама пригласила его на прогулку.
Он молча кивнул и пошел рядом с ней вверх по улице. Она шла по самой кромке тротуара, то и дело пытаясь балансировать на бордюре. Майкл видел, что она уже почти жалеет о своей смелой выходке, и ему хотелось, чтобы она немного расслабилась. По своей натуре он был не очень-то разговорчив, а в данной ситуации вообще растерял все слова. Ему нравилось идти рядом с этой волшебной девушкой, но напряженная тишина сковывала их обоих.
– Вы давно живете в этом районе? – задал он один из самых глупых вопросов, какой только мог выдумать в эту минуту.
– Четыре года. Это много?
– Нет. Честно говоря, я предполагал, что вы здесь родились.
– Нет, – она с улыбкой покачала головой и задумчиво пожевала прядь волос. – Ваш друг сказал, что он художник. Вы тоже?
– Да. Мы работаем вместе уже несколько лет. Раньше снимали комнату в ужасном квартале и не поладили с хозяйкой, у которой все время квартира полна была народу. Я не жалею, что мы переехали. Мне здесь нравится.
– Мне тоже. Здесь тихо, – согласилась Жозефина.
– Вы живете с...
– Расскажите мне о жизни художника, Майкл, – неожиданно перебила она его. – Наверное, у вас очень интересная жизнь: выставки, приемы, знакомства.
– Не совсем, – ему было неприятно говорить об отсутствии средств на организацию собственных выставок.
– Ладно, я не буду вас расстраивать и ставить в неловкое положение, – она вдруг остановилась и внимательно посмотрела ему в глаза. – Весь этот разговор – пустой треп. Я могу рассказать о вас больше, чем вы думаете. Все очень просто: вы талантливый художник, но вам нужна раскрутка. Для того, чтобы это сделать, нужен человек, который в этом поможет. В первую очередь материально, так ведь? А для того, чтобы познакомиться с таким человеком, нужно иметь деньги для посещения вечеринок. Замкнутый круг. Нужна большая удача, чтобы из него вырваться.
– Жозефина... – он опешил. Конечно, догадаться обо всем этом не так уж сложно, но почему ее так это расстроило? Ее срывающийся голос... Эти влажные искорки в глазах... Она как будто занялась самобичеванием. С чего бы это?
– Не нужно мне ни о чем рассказывать, – она поднесла напряженно сложенные пальцы к его губам. – Я хотела просто прогуляться с вами, но это была глупая затея. Мы пришли. Мне сюда.
Она нырнула в подъезд, рядом с которым они стояли, а Майкл остался перед ним в абсолютной растерянности. Что за странное происшествие? Чего она хотела? Пригласила его на прогулку, а потом пожалела? Но почему? Что ее терзает? Почему она сама и ее поведение вызывают у него столько вопросов?
Он постоял на месте минут пять, пытаясь найти ответ хотя бы на один из своих вопросов, а потом махнул рукой и пошел обратно. А если бы он заглянул в подъезд, в котором скрылась Жозефина, очень удивился бы. Она стояла под лестницей, прислонившись к стене, и плакала навзрыд. Наверное, это были ее первые слезы за последние пять лет. Пять лет она ни о чем не жалела и вдруг поняла, что у нее совершенно нет выхода. А еще она плакала потому, что этот милый человек, который приходил к ней во сне вот уже семь ночей подряд, никогда не допустит мысли о том, кто она такая. Он посвятил свою жизнь живописи, не задумываясь о том, что у него для этого слишком мало денег, а она посвятила себя деньгам, до этого момента не осознавая, КАК они ей даются. Она захлебывалась слезами и медленно сползала по стене вниз, а когда оказалась на корточках, обхватила голову руками и забылась.

Майкл застал дома своего старого школьного приятеля Рене. Он сидел на стуле перед мольбертом Майкла и поедал принесенные Биркоффом круассаны. Сам Биркофф сидел на своем собственном стуле и старательно смешивал краски.
– Привет, Рене. Что тебя привело сюда в такую рань? – поинтересовался Майкл, выдергивая из-под Рене полотенце.
– Да вот, по пути заскочил. Я смотрю, у тебя новая муза появилась? Кто такая?
– Соседка, – Майкл недовольно вспомнил об их встрече с Жозефиной и с трудом сдержал дрожь.
– Симпатичная. Кстати, мне нравится ваша с Биркоффом новая квартира. Совсем не похожа на прежний гадюшник. Это уже на что-то похоже. Тебе удалось продать те картины?
– Да. Я продал три и одну – Биркофф.
– Так вы сейчас при деньгах?
– Да. А помнишь, Беатрис как-то сказала, что эти картины можно было бы продавать и подороже?
– Ну да, можно было бы. Только вначале их должен кто-то оценить. Кто-то знающий и влиятельный. Тогда они и подороже уйдут.
– Твоя цена?
– Ну... Франков триста, я бы сказал. А вообще-то, Майкл, скажу тебе честно: ты стоишь большего, гораздо большего.
Он встал, прошелся по комнате и подошел к окну.
– Хорошее соседство, – кивнул он куда-то вперед.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Майкл.
– Ну, этот дом напротив. "Сад Эдриан".
– Что значит "Сад Эдриан"? – не понял Майкл и тоже подошел к окну. Рене показывал именно на тот дом, в котором жила Жозефина.
– Ну и темный же ты, – рассмеялся приятель. – Ты полностью поглощен своими картинами, какими-то мечтами, витаешь в облаках. Как можно не знать, с кем рядом ты поселился? Ты не шутишь?
– Прекрати издеваться. Биркофф, ты в курсе, о чем он говорит?
– Нет, – тот отрицательно покачал головой.
– Да он такой же, как и ты. Все время на тебя оглядывается. Еще парочка лет такой жизни – и вы будете близнецами. Сидите в своей каморке, рисуете эмоции и чувства, а настоящих эмоций – сильных, незабываемых – не испытывали.
– Так что же это за "Сад"? – тон Майкла был спокойным, сдержанным, не принимающим насмешек. Рене успокоился.
– Это бордель. Один из лучших в Париже, а значит – один из лучших во Франции, в Европе и так далее. Ты же понимаешь – в этом мы своего первенства не упустим. Я не был там. Эта лавочка открыта для узкого круга. Ну... эти люди не из нашего теста. Аристократы, всякая элита. И творческая, в том числе. Вот где ты можешь наткнуться на настоящего знатока живописи.
– Да не ври, – Майкл все еще сомневался в его словах.
– Ты мне еще и не веришь? Ну хорошо. Помнишь Лорана, того богатенького разгильдяя, которого мы обыграли в покер в выпускном классе? Так вот, я виделся с ним пару раз с тех пор – на разных вечеринках. Он мне и рассказывал о том, что сам бывал здесь. Наверное, его папочка на хорошем счету у хозяйки, раз такого лоботряса сюда впустили. Я не вижу другого объяснения. Это очень классно и очень дорого. Лоран сказал, у них здесь есть бассейны, зимний сад и все такое. А девочки... Что ж, Майкл, нам такие и не снились. Наши проститутки – те, которые шляются по барам и подъездам. Девочкам из этого заповедника впору блистать где-нибудь на больших экранах. Впрочем... там все такие. все зависит от того, как судьба распорядилась. Ну, ты понимаешь. Кто-то имеет галереи, потому что у него богатый папа, а кто-то ютится в мансарде перед борделем, несмотря на свой талант, потому что...
– Хватит, Рене, – сухо прервал его Майкл и с силой схватил за руку повыше запястья.
– Ты что? – испугался Биркофф и привстал со стула.
– Извини, – Майкл опомнился и отошел в сторону. – Извини, Рене. Просто... эта девушка... которую я пытался рисовать...
– Что с этой девушкой? – Биркофф округлил глаза, а Рене молчал. Они оба поняли, что хотел сказать Майкл.
– Она живет в доме напротив, вот что.
– Жозефина? – Биркофф был потрясен. – Но как?!
– Что тебя удивляет? То, что ты не догадался? – голос Майкла наполнился горьким сарказмом. – А что ты понимаешь в жизни? Рене прав: мы замкнулись в этом своем мирке, пропитанном красками и иллюзиями, нам ничего не нужно, мы ничего не соображаем в жизни. Ты считаешь, что смог бы узнать проститутку с первого взгляда? Да, наверное. НАШУ проститутку – из бильярдной или паба. Они красят губы в один цвет, вот мы их и отличаем от других. А у Жозефины богатые клиенты. Она может отмыться и купить себе с десяток помад от Диора. Но в этом, наверное, и заключается вся разница.
– Не злись, Майкл. Прошу тебя, – Рене подошел к нему и крепко сжал его плечо. – Ну понравилась тебе девушка, ну захотел ты ее нарисовать, ну и что из этого? Да кем бы она ни была – что тебе за дело до нее? Ты близко знаком с ней?
– Я знаю, как ее зовут, а теперь знаю еще и чем она занимается, чем дышит. Этого достаточно.
– Достаточно для чего? – не понял Биркофф.
– Да вообще достаточно. Достаточно с меня этого!
Майкл схватил мольберт, с силой сорвал с него закрепленный лист и изорвал в клочья. То, что час назад казалось ему потенциальным шедевром, опустилось к его ногам легкими хлопьями разлетевшихся грез. Девушка с золотыми волосами, прижавшаяся ладошками к стеклу, – не более чем иллюзия. Его мечты лопнули, как мыльный пузырь. Она притягивала его и завораживала, она казалась неземным, нереальным существом и как-то вдруг превратилась во что-то чересчур реальное и неприятное.
– Зря ты так, – вывел его из транса голос Рене. – Это была хорошая идея.
Майкл молча покачал головой. Рене поставил на столик недопитую чашку кофе и вышел из комнаты. Биркофф встал и хотел собрать с пола разбросанные обрывки бумаги, но Майкл остановил его жестом. Пусть эти белые клочки хоть на несколько часов послужат ему напоминанием о том, что нельзя быть таким безнадежным романтиком.

Неожиданно сильные переживания насильно уложили Майкла на диван и заставили вспомнить о бессонной ночи, о тех темных часах, когда он сидел перед мольбертом и слышал биение своего сердца. А сердце отсчитывало секунды до того момента, когда в доме напротив проснется белокурая Жозефина и прильнет ладошками к оконному стеклу.
"Жозефина..." – пронеслось в голове.
А разве она сделала ему что-то плохое? Она всего лишь помогла нерасторопному Биркоффу донести сумку до двери мансарды, потом каждое утро он видел ее в окне, и наконец сегодня утром она пригласила его прогуляться с ней. Вот и все. Она не обманывала его, не водила за нос. Она не рассказала правду о себе? Ну и что? А кем он для нее был? Соседом из дома напротив. Может быть, она хотела просто поговорить с человеком, не похожим на тех, кого она видит каждый вечер в своей спальне. Она хотела отвлечься, расслабиться, прогуляться по утренней пустой улице, а потом вдруг ей стало очень плохо. Почему? Разве он сказал или сделал что-то не так? Он обидел ее? Нет...
Она не его корила, не на него сердилась, когда с пылом говорила что-то едкое. Она уничтожала себя. Да, именно так. Она обвинила себя в чем-то, одной ей известном. Он был только поводом для этого. Может быть, она ощутила пропасть между ними и не захотела шагнуть в нее. А с какой стати он должен ее в чем-то упрекать? Кто он такой? Она сама выбрала себе дорогу в жизни, не советовавшись с ним. Но ведь и он не спрашивал у нее совета, когда решил зарабатывать себе на хлеб живописью, что заведомо обрекло его на жизнь в нищете, зато в гордой нищете. Кто же из них прав? Это уже вопрос. Да, он не склонен был оправдывать ее выбор, но вполне возможно, что виновата в этом была та среда, в которой он родился и жил. Они жили в двух разных непересекающихся мирах, и вдруг ему с какой-то стати вздумалось рассердиться на нее за то, что она сделала в жизни свой собственный выбор, который не нравился ему. Как глупо!
Майкл открыл глаза, вскочил с дивана и присел перед рассыпанными обрывками бумаги. Биркофф отложил кисть и молча с удивлением наблюдал за другом. Майкл поднимал клочки с пола, складывал их, как мозаику, подбирал, искал недостающие кусочки. Он отбрасывал те, на которых изображал стену дома, пустые окна, край крыши. Его интересовали только те, на которых была Жозефина – его падший ангел, его муза, его мечта.
– Начни сначала, – предложил Биркофф. – Это же только наброски.
– Это нельзя нарисовать сначала. Можно сделать только совсем новую картину. Я больше не вижу ее такой, а какой я ее теперь вижу, я еще не решил.
– Боже мой, как все сложно, – усмехнулся Биркофф.
– Представь себе.
Майкл вглядывался в собранный по кусочку маленький портрет. Он осторожно перенес его на столик у окна и разложил на листе бумаги.
– Сдует, – отметил Биркофф.
– А ты дыши поосторожнее.
Парень только вздохнул. У Майкла редко бывали такие перепады настроения, но когда бывали, лучше было не доставать его репликами.
Майкл оставил в покое бумагу и быстро вышел из квартиры, забыв даже захватить куртку. Весенний ветер не обрадовал его, как утром, а, наоборот, обдул холодом и напомнил о том, что весна только начала входить в свои права. Но ему было все равно. Он решительно направился к дому напротив, поднялся на невысокое крыльцо и позвонил. Он услышал мелодичный звонок, и сердце его сжалось. Он вдруг понял, что ему нечего сказать этой девушке. Но отступать было поздно.
Дверь открыл пожилой мужчина с длинными седыми волосами, собранными в хвост. Его взгляд был таким приветливым и добродушным, что Майкл невольно расслабился.
– Добрый день, – улыбнулся дворецкий. – Что вам нужно?
– Я хочу увидеть Жозефину.
– Жозефину? – старик внимательно присмотрелся к Майклу. – Минутку. – Он обернулся и негромко позвал: – Иди сюда, сладкая.
Откуда-то из глубины сумрачной комнаты с задернутыми шторами вынырнула Жозефина. Она была совсем не такой, какой Майкл уже привык видеть ее. Глаза ее были печальными и немного красными, на лице не было и тени улыбки. Она смотрела на него с усталым ожиданием и полным безразличием, как будто это не она совсем недавно приглашала его прогуляться с ней до конца квартала.
Тем не менее, она вышла к нему на крыльцо и закрыла за собой дверь.
– Чего ты хочешь? – она перешла на "ты", сводя весь их утренний церемонный разговор на нет.
– Я должен поговорить с тобой.
– О чем? О чем нам говорить? Что ты придумал?
– Ты расстроилась, когда мы расставались.
– Мы не расставались. Ты подбираешь такие красивые слова. Мы просто прогулялись, подышали свежим воздухом, и все. Что еще тебе нужно?
– Жозефина, ты расстроилась...
– Я не расстроилась. И вообще, меня зовут не Жозефина.
– А как? – теперь Майкл был по-настоящему шокирован.
– Никита. И это мое настоящее имя, можешь не сомневаться. Все остальное было фальшивым.
– Послушай, я знаю, что ты...
– Что я кто? Медлин называет нас "жрицами любви". Может быть, это понравится тебе больше? Ты же художник, тебе не может не понравиться такая фразочка. А если сказать нормальным языком, то получится, что я проститутка. Я продаю свою любовь за деньги, и мне моя жизнь нравится.
– Но я не собирался обвинять тебя ни в чем.
– Вот как? Чего же ты хотел в таком случае?
– Наверное, я хотел узнать твое настоящее имя, – он повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился. – Ты продаешь не любовь, Никита. Ты продаешь свое умение доставить удовольствие. Любовь не покупается и не продается, и ты поймешь это рано или поздно.
Она промолчала, но грустно улыбнулась. Ей было холодно, потому что она тоже забыла надеть куртку. Она стояла на крыльце перед закрытой дверью и прятала пальцы в рукава легкой кофточки. Майкл подошел к двери своего подъезда и еще раз обернулся. На крыльце "Сада Эдриан" стояла одинокая грустная девушка и дрожала от холода. Ему захотелось обнять ее и согреть, но он не стал этого делать, потому что ей было этого не понять. Он просто вошел в подъезд и закрыл за собой дверь.

* * *

– Зайди ко мне, – Медлин вошла в комнату, где Никита пыталась вздремнуть после обеда, и поманила ее рукой.
Пришлось встать и пойти следом. В кабинете Медлин было сумрачно. Она не любила яркого света солнца, и днем все окна в доме, кроме спален, были плотно задрапированы. А в кабинете окон и так было совсем не много. Медлин села в свое кресло и внимательно посмотрела на Никиту. Та видела этот пристальный взгляд, но не ответила на него, прошлась мимо стоек с одеждой и провела рукой по вешалкам, остановилась перед маленькой оранжереей из бонсаев и орхидей.
– Ты плохо выглядишь. Мне твоя весна не нравится, – отметила Медлин.
– Причем тут моя весна? – Никита изобразила на лице удивление и на сей раз удостоила взглядом хозяйку.
– Не делай невинных глаз. Я все прекрасно вижу. Если ты будешь терзаться эмоциями, мне придется на тебя рассердиться. Тебя расстроили? Обидели? Ты должна переступить через это. Есть профессии, не совместимые с эмоциями: врач, судья, киллер... И мои девочки тоже должны уметь держать себя руках.
– Тебе показалось.
– Надеюсь. Но я хочу не об этом поговорить с тобой. Меня интересует Пол.
– Пол? – Никита удивленно моргнула. – Я встречалась с ним только раз.
– Я знаю. Сегодня он придет опять. Он типичный консерватор и не любит ничего менять в своей жизни. Он хочет опять встретиться с тобой и его не интересуют новые знакомства в нашем заведении.
– И что же? Ты считаешь, что я буду отказываться? Иногда я капризничаю, но это больше касается назойливых клиентов. Разве я часто отказываюсь от работы?
– Я не об этом. Я знаю, что ты у меня исполнительная. Просто... я хочу, чтобы он хорошо запомнил те дни, которые ему осталось провести в Париже. Мы старые приятели и я хочу его потешить.
– У тебя есть старые приятели? – Никита улыбнулась чему-то своему.
– Представь себе. Когда тут всем заправляла Эдриан, Пол был нашим частым клиентом.
– Твоим?
– Можно и так сказать. Эдриан не очень это нравилось, она пыталась изменить его пристрастия, но... Я же сказала: он консерватор. А потом он уехал в Штаты и с тех пор мы не виделись.
– Он... нравился тебе? – Никита была шокирована этим сообщением.
– Нет, – отрезала Медлин. – Я всегда умела держать себя в руках. У меня остались о нем приятные воспоминания, поэтому я и прошу тебя об услуге.
– А почему ты не встретишься с ним сама, если у вас были такие замечательные отношения?
Никита тут же пожалела о сказанном. Такие вопросы задавать Медлин не стоило бы. Но что сказано, то сказано. Слово назад не вернешь.
– На это есть множество причин, – сухо ответила та. – Первая из них та, что я давно уже не занимаюсь тем, чем занималась в юности. А любовь за деньги – это все, что нужно Полу. Он ясно сказал мне об этом. Больше я с тобой этого не обсуждаю. Я попросила тебя оказать мне услугу – будь добра ее исполнить. В конце концов, Пол – не худший из твоих клиентов. Он не урод, не немощный старик, не любит экзотику. Что тебе еще нужно? Я попросила немного дополнительного внимания. Зачем это обсуждать?
– Извини... Только ты знала, что любовь не продается?
– Я не хочу слышать всякий вздор, дорогая. Расскажи об этом своему художнику. Это в его вкусе, если, конечно, не он тебе такое сказал.
– Какой еще художник? – Никита насупилась. Ей не нравилось то, что Медлин всегда и все о ней знала.
– Из дома напротив. Будь осторожна. Легкий флирт, и не более того.
– Если ты так хорошо осведомлена, то должна знать, что я виделась с тем художником три раза в жизни, причем каждая встреча длилась не более десяти минут.
– Иногда этого бывает достаточно, чтобы весна затянулась.
– С Полом я оформлю все в лучшем виде.
Не желая продолжать этот разговор, Никита сделала прощальный жест рукой и вышла из кабинета. Ей не хотелось обсуждать Майкла с Медлин. Она сама не восприняла его высказывание о продаже любви, а сейчас просто решила попробовать его на вкус. Ей не понравилось, и она прекрасно понимала Медлин. Глупо разбрасываться такими фразами, если сама руководствуешься в жизни другими принципами. Майкл сказал ей это потому, что сам в это верит. Он впитал такое отношение к жизни с материнским молоком, и в его голову не на миг не закрадывалась мысль о том, что на самом деле все может быть иначе. Но почему Майкл так прочно засел в ее мыслях? Почему нельзя отмахнуться от него, как от надоедливой мухи, и забыть? Ну что такое? Когда с ней такое случалось? Неужели и правда виновата весна?
То и дело днем или ночью она опять вспоминала Майкла. Смешно. Она сама себе напоминала девочку-школьницу, которая впервые пришла на футбольный матч и пришла в восторг от капитана своей команды. И в той, и в другой ситуации речь шла о разных мирах. Другой мир непонятный и манящий, а свой кажется обыденным и бесцветным. Но как же далеко от нее мир Майкла!
Он снится ей каждую ночь. Зачем? Вначале ей нравились эти уютные ласковые сны, а теперь они начали ее пугать. Она не стыдилась себя, но в данном случае ей было неприятно предстать перед этим человеком в таком облике. Откуда-то он узнал о ее "профессии". Ведь это не она ему сказала, даже не намекнула. Ей не было дела до того, что ее знает вся улица, весь квартал и большинство элитных парижан. Часто она даже гордилась этим. Единственное, чего ей вдруг не захотелось, – чтобы об этом узнал один-единственный человек в этом мире – бедный художник из дома напротив. Она хотела так мало, но все получилось совсем иначе. Все-таки она не заслужила исполнения своих заветных желаний. Слишком грешной была ее жизнь.
Когда Никита была ребенком, набожная мать учила ее молиться. Она приводила дочь в церковь и разучивала вместе с ней молитвы. Тогда нужно было больше слушать и получше запоминать. Кто знает, может быть, теперь те молитвы и помогли бы ей, но детство ушло безвозвратно, маленькой невинной девочки больше нет, нет и мамы, которая могла бы повторить все учение сначала...
Никита подошла к двери в маленькую комнатку Вальтера и тихо постучала.
– Открыто, – донесся до нее его голос.
Она толкнула дверь и вошла. Старик сидел за своим высоким столом и чинил какие-то часы, внимательно разглядывая их при помощи большой лупы. Он внимательно посмотрел на Никиту и улыбнулся.
– Это ты, сладкая? Ты невеселая в последнее время. Что случилось?
Она села перед ним на стул и подперла подбородок руками. С минуту она молчала, внимательно наблюдая за тем, как ловко Вальтер управляется со своими инструментами.
– Ты знаешь какие-нибудь молитвы, Вальтер? – наконец спросила она.
Он опять поднял глаза.
– Знаю, лапочка. Раньше я знал их побольше, но многие забыл. Сама понимаешь, моя жизнь мало напоминает жизнь праведника.
– Научи меня.
– Хорошо.
Он вздохнул, правильно сложил ее пальцы и убрал прядь волос с ее лба.
– Если бы я был моложе и красивее, я увез бы тебя отсюда, Никита. Это единственное, чем тебе можно помочь. Но есть много "но". Во-первых, я не молодой и не красивый, во-вторых, твое сердечко начинает биться сильнее не в тот момент, когда ты меня видишь, а в-третьих, сладкая моя, ты сама не решила, что для тебя нужнее, какая именно свобода.
– Мне нравится моя жизнь, – упрямо насупилась девушка.
– Я знаю. А мне нравится, когда ты действительно в этом уверена. Сейчас нашелся кто-то молодой и красивый, кто заставил тебя засомневаться в этом. Не отрицай. Я не первый день живу на этом свете. И вот когда ты выберешь, куда тебе идти, ты снова станешь свободной.
– Мне некуда идти. Моя жизнь здесь.
– Тогда молись. Вот так... Начни со лба...

Никита раскинулась поверх покрывала на огромной кровати. Нежно-розовый шелк простыней и покрывал красиво оттенял цвет ее нежной бархатистой кожи. Она улыбалась Полу, стоявшему перед ней, и перебирала пальцами тонкую прозрачную накидку. По всей комнате были расставлены свечи, и их пламя легонько трепетало, порождая призрачные отблески на стенах.
Пол, запахивая на себе халат, присел рядом с ней и протянул ей бокал с шампанским. Она приняла бокал из его рук, завораживая его пристальным взглядом.
– Расскажи мне, откуда этот запах, – попросил Пол.
– Что еще за запах? – тихо спросила она, водя краешком бокала по губам.
– Запах твоего тела. Это древние секреты богинь?
– Да, что-то вроде этого, – она улыбнулась поживее. – Масла и травы. Разные участки тела пахнут по-разному. Вы должны собрать коллекцию.
– Думаю, что у меня получилось это сделать.
– Да, я согласна. Вы умеете порадовать женщину.
– Хочешь прогуляться со мной по зимнему саду? Медлин рассказывала о каких-то экзотических растениях.
– Медлин любит выращивать экзотические растения, – Никита встала с кровати, поставила бокал на столик, прошлась через всю комнату, поддразнивая Пола своим обнаженным телом, обернулась в халат и обула туфли. – В ее руках все растет и цветет. Такое бывает. То ли она колдунья, то ли почему-то приглянулась нашей флоре.
– А если совместить и то, и другое, как раз и получится Медлин.
– Возможно, – Никита смерила Пола изучающим взглядом.
Они вышли из комнаты, прошли через коридор, спустились по лестнице и через красивую стеклянную дверь вышли в зимний сад. Никита повернула незаметный выключатель, и все большое помещение наполнилось мягким приглушенным светом. Они прошли через какие-то сочные заросли и оказались перед маленьким фонтанчиком. Рядом стояли плетеные кресла и маленький столик. Они сели друг напротив друга, глядя каждый в своем направлении.
– Я обещал рассказать о том, чем занимаюсь в жизни, – напомнил Пол.
– Да, я решила, что вы передумали.
– Почему же? Это не такой уж большой секрет. Ты интересуешься искусством, Жозефина?
– Мне... нравится живопись. Я очень люблю музыку. И потом... стихи... А вы считаете, что я слишком далека от этого?
– Я так не считаю. Наоборот, ты мне показалась тонким человеком.
Никита усмехнулась про себя. Она не понимала, как она могла показаться тонким человеком тому, кто провел с ней всего две ночи, да и те прошли без высокоинтеллектуальных бесед. Тем не менее, он же должен был что-то сказать.
– Ты была в Лувре?
– Я живу в Париже. Как я могла не побывать в Лувре хотя бы раз?
– Все возможно. Абсолютно все. Так вот, я занимаюсь искусством. Живописью, скульптурой, иногда музыкой. У меня есть несколько галерей в Штатах и одна – в Берлине. Я вкладываю в искусство деньги и силы. То, что я делаю, нужно сразу трем сторонам: мне, авторам и исполнителям, так сказать, и тем, кто все это видит и слышит. Тебе кажется, что это нужное дело?
– Конечно, – Никита удивленно моргнула. – Почему вы спрашиваете?
– Потому что у меня к тебе будет абсолютно деловое предложение. Я хочу, чтобы ты уехала со мной в Штаты.
– В Штаты?! – теперь она была уже совершенно шокирована.
– Именно. Ты стала бы натурщицей, музой. И ребятам нужна свежая кровь.
– Что это значит?
– Это значит, что твоя жизнь останется привычной для тебя, только ты будешь делать что-то еще. Дополнительно.
– А зачем мне это нужно?
– Ты будешь трудиться не в борделе, а в творческой мастерской. Отношение к тебе окружающих будет иным. И потом, твой бизнес будет стоить дороже, чем ты стоишь здесь.
– Мне нравится моя жизнь и отношение окружающих. Я привыкла жить во Франции. Зачем мне Штаты?
– Подумай хорошо.
– Ну а вам это зачем? В Штатах нет красивых женщин?
– Я хочу привезти в мастерскую парижскую натурщицу. Я давно мечтал сделать это. У меня есть маленькие слабости. Если мне чего-то очень хочется, никак не могу себе отказать.
– Другими словами, у вас там есть свой бордель, который называется немного по-другому, и вы хотите заполучить туда француженку?
– Ты все как-то не так воспринимаешь.
– У меня никогда не было желания переехать в Америку. Я всем довольна и так.
– Обещай подумать.
– Мне и думать не нужно. Я не хочу уезжать.
– Не будь такой категоричной, – Пол встал со стула и приложил палец к ее губам. – Надеюсь, что ты передумаешь. И ничего не говори. Когда я буду уезжать отсюда, я спрошу тебя еще раз и приму только твой последний ответ.
С этими словами он провел рукой по ее плечу, с которого сполз халат, повернулся и скрылся в зарослях. Никита удивленно смотрела ему вслед. Как он мог предложить ей такое? Зачем? Почему? Разве она похожа на человека, недовольного своей жизнью и готового все бросить и умчаться за океан?
Никита покачала головой и взлохматила рукой волосы. Какая ерунда. Уехать в совершенно чужую страну, в другой мир, чтобы там терпеть унижения. Куда худшие, чем те, которые выпали на ее долю здесь. Никогда раньше она не думала о свой жизни как о сплошном унижении, задумалась только теперь. Пол хочет привезти своим друзьям дорогую игрушку, сувенир из Парижа, города любви и изысканного разврата. Но Никита не согласна быть игрушкой. Здесь она чувствует себя в безопасности, она хозяйка своей жизни. Она имеет все, чего ей хочется, и свободу в том числе. Во всяком случае, это так похоже на свободу. Вальтер прав – свобода такая, какой

Вальтер прав – свобода такая, какой хочется ее видеть, и для каждого она своя. В Америке ни о какой свободе для нее речи быть не может. Даже не о чем думать, никаких Америк. Только вот... очень обидно слышать такие предложения. Она ведь не несчастная уличная девчонка в заштопанных на пятке чулках, избитая с утра пьяным сутенером, а потом отдерганная за волосы мечтавшим о чистой любви таксистом. Она – девочка Медлин, жрица любви, о которой мечтает половина Парижа. Мужская половина. У нее есть гордость и самоуважение. Почему же Пол решил, что можно запросто предложить ей даже не сделку, а бездумный перелет в другую страну? С какой стати она должна согласиться на такую низость?
Никита встала со своего кресла, медленно вышла из оранжереи и поднялась наверх, в спальню, в которой только что была вместе с Полом, и остановилась перед пустой кроватью, не решаясь подойти ближе к ней, как к оскверненной святыне. Хотя... эту кровать можно было назвать как угодно, но не святыней. До сих пор она относилась к Полу спокойно, даже неплохо, как к хорошему клиенту. Но после его унизительных слов она не хотела даже вспоминать о нем. Он решил, что она согласится за слегка увеличенную плату стать любовницей всех его друзей одновременно? А чем это так унизило ее? Разве это не то, чем она занимается сейчас? Разве она, по сути, не представительница древнейшей профессии? Что-то не так, что-то ее не устраивало в его предложении, было в нем что-то гадкое и липкое, от чего хотелось немедленно отмыться.
Так она и сделала. Преодолев несколько шагов, вбежала в ванную, сорвала с себя халат и вошла под горячие струи душа. Она подставляла под воду лицо, и внезапно хлынувшие слезы смешивались со стекавшими по щекам горячими струями. Она терла нежную кожу мочалкой с такой силой, будто хотела содрать ее с себя полностью. Ей казалось, что на ее теле столько грязи, словно она провалилась в болото. И она не могла больше оставаться в этом доме.
Выскочив из ванны и заливая стекавшей водой весь пол, Никита ринулась в комнату и принялась натягивать на мокрое тело свою вечернюю одежду. Узкое розовое платье натягивалось с трудом и все время с треском грозилось разорваться по всем швам. Но она справилась с ним, нашарила ногами туфли, набросила на себя неизвестно чей плащ из маленькой раздевалки, спрятанной за ширмой, и бросилась прочь из комнаты.
Она выбежала в ночь и направилась в неизвестном ей самой направлении, не обращая внимания на леденящий холод ранней весны, окутавший ее мокрые волосы, с которых все еще струилась вода. Ноги сами несли ее куда-то. Она плутала по узким улочкам их квартала, то и дело выходя на уже пройденные перекрестки. Слезы давно высохли, а вместо них пришло какое-то странное безумие. Складывалось впечатление, будто она перестала управлять своим телом и даже мыслями, которые исчезли полностью.
Сознание вернулось к ней, когда она в который раз вернулась к крыльцу "Сада Эдриан". Она опустилась на ступеньку и запустила пальцы в свои волосы, крепко сжав голову, словно опасаясь, что она лопнет. Взгляд сам собой поднялся вверх и по привычке нашел знакомое светящееся окно мансарды. Темный силуэт маячил в этом окне. Вот еще один человек, которому не спится ночами. В последнее время она думала о нем, когда чьи-то руки властно опускали ее на кровать, а чей-то взгляд похотливо раздевал ее прежде, чем эти самые руки доберутся до молнии на ее платье. И вот тогда она поворачивала голову к окну и видела в окне Майкла, склонившегося над мольбертом... И руки на ее теле становились его руками, она видела перед собой его глаза, они были не похотливыми, а страстными и нежными. Его поцелуи заставляли ее забыть обо всем на свете, коме него самого. Она крепко и ласково обвивала его руками и дарила ему все, что могла подарить. Он сказал, что она продает свое умение доставить наслаждение, а любовь не продается? Да, любовь можно только подарить. Подарить можно все, что угодно, особенно если хочешь этого больше всего на свете.
Мужчины оставались довольны ею как никогда... Медлин была довольна... Всем было хорошо. Но Медлин не нравилась новоиспеченная таинственность Никиты, аура ее замкнувшегося мирка. А Никита снова и снова смотрела в чужое окно... Майкл был так близок и так далек. Она практически не знала его, но он стал ее мечтой, нереальностью, в которую не веришь и сама. Но почему так случилось? Просто он всколыхнул на дне ее души нечто такое, что уже давно жило там, но не просыпалось. Он привнес в ее жизнь дуновением ветерка совсем другие запахи, ощущения и мысли. Он забыл о ней, но она о нем помнила, да еще как. А он больше не смотрел по утрам в окно, плотно задергивая штору, как только первые лучи солнца показывались из-за крыш.
И в этот момент на крыльце Никита вдруг поняла, что если она сейчас же не увидит Майкла и не расскажет ему обо всем, о чем сейчас думает, она просто сойдет с ума. Можно рассказать обо всем на свете, не только о том, что не дает покоя. Она хотела просто, чтобы он выслушал ее, чтобы просто оказался рядом и выслушал, глядя на нее своими чудесными глазами, в которых отражалось столько покоя, тепла и разума, сколько она не видела у всех своих знакомых и друзей вместе взятых. Тут речь шла не об объятиях и прикосновениях, а о защищенности и тишине. Увидеть его и почувствовать себя живой... Вот что важно.
Никита вскочила на ноги и бросилась к подъезду Майкла. Она преодолела нескончаемый ряд ступенек за долю секунды, как будто взлетела туда на крыльях. Она не приняла бы в тот момент предположения о том, что Майкл просто сухо прогонит ее. Откуда-то взялась уверенность в том, что он не сделает этого. Он не может, потому что он – мечта, а мечты никогда не бывают жестокими. Оледеневшие пальцы с трудом сжались в кулак, и ее стук оказался таким тихим, что она сама не услышала его. Ноги подкашивались, и она схватилась рукой за дверную ручку, мешая ей повернуться. Земля уходила из-под ног... Под ней разверзалась пропасть, черная дыра, готовая поглотить ее. И она стала падать, изо вех сил цепляясь за дверную ручку, которая выскальзывала из ее пальцев и отдалялась.
Никита почувствовала опору, но ее глаза отказывались видеть что-либо. Опора была теплой, сильной, надежной. Она почувствовала, что летит. Ей стало очень легко и уютно. Мокрое платье куда-то исчезло, она окунулась во что-то сухое и мягкое и услышала над головой тихий шепот. Как будто мама в детстве лечит ее от простуды. Какая-то сила приподняла ее голову, и что-то прикоснулось к ее губам. Горячая жидкость заструилась по першившему горлу. Молоко... Горячее молоко с медом.
А потом – тишина и защищенность, именно то, чего ей больше всего хотелось. Никита с трудом подняла налитые свинцом веки и увидела перед собой то, что мечтала увидеть больше всего на свете – глаза Майкла. Они были взволнованными, ласковыми, лучистыми, в них не читалось ни капли упрека. Никита улыбнулась ему, прилагая титанические усилия. Она вспомнила, что о многом хотела сказать ему, но не могла, слишком уж устала. Его теплая ладонь коснулась ее все еще влажных волос, словно успокаивая. Она лишь на секунду прикрыла глаза, чтобы собраться с силами, но не успела открыть их, потому что уснула.

* * *

Среди ночи к нему пришла Никита. Она была вся мокрая, как будто на нее вылили ведро воды, холодная, дрожащая. Майкл едва успел подхватить ее. Она упала к нему на руки, совершенно обессилев. Что с ней могло произойти? Она плакала. Во всяком случае, из ее глаз текли слезы. Почему она пришла именно к нему? Неужели чувствовала, что он не переставал думать о ней? Наверное, его желание увидеть ее было настолько сильным, что она даже сумела услышать его мысли.
Майкл на руках отнес ее в комнату и уложил на свой диван. Испуганный заспанный Биркофф топтался рядом. Под плащом на Никите было только вымокшее до нитки платье. Ее бил озноб, и от мокрой ткани ее нужно было избавить.
– Биркофф, у нас есть молоко? – Майкл обернулся к другу.
– Было. Да, наверное.
– Пожалуйста, вскипяти его и добавь меда. Ее нужно согреть.
Майкл собирался раздеть Никиту. Это было необходимо. Но он не хотел присутствия Биркоффа. А как объяснить парню, что его не должно быть рядом? Сеймур отправился хлопать дверью холодильника, а Майкл осторожно приподнял Никиту, чтобы найти молнию на ее спине. Опустив застежку, он стянул мокрую ткань с ее плеч. Стараясь не обращать внимания на манящую, ослепительную красоту тела девушки, он лишь на долю секунды замешкался. Он смотрел на ее лицо, на золотистые мягкие волосы и думал о том, что совсем не многие мужчины стараются сдержаться в ее присутствии. Интересно, а как она себя чувствует при этом? Привыкла или каждый раз содрогается? Привыкнуть можно ко всему, но зачем? В конце концов, это ее выбор. Она совсем молоденькая: скорее всего, ей слегка за двадцать. Она еще может все изменить в своей жизни и забыть напрочь о своем прошлом. Но хочет ли она этого? Если бы она спрашивала у него совета, он, конечно, должен бы был сказать ей о своем мнении, но ей это не нужно, поэтому необходимо смириться с ее выбором и даже не думать об этом.
Мокрый комочек платья оказался в руке Майкла, он бросил его на стул, нашел длинную футболку и натянул на Никиту. Биркофф появился со стаканом горячего молока и остановился на пороге, наблюдая за тем, как Майкл укутывает свою гостью в одеяло.
– Можешь дать ей и мою подушку, – разрешил он.
– Я уже дал, – не оборачиваясь ответил Майкл. – Ты принес молоко? Давай быстрее, она может заболеть.
– Она уже заболела, – Биркофф протянул ему стакан и склонился над Никитой.
– Пока нет, только продрогла. Не пойму, почему она мокрая. На улице нет дождя, да и плащ у нее сухой.
– Майкл... – Биркофф присел перед диваном на корточки. – А ты веришь в то, что сказал о ней Рене?
– А ты? – Майкл отнял стакан от губ Никиты и внимательно посмотрел на парня.
– Я не знаю. Она такая... Ну, не похоже, чтобы это было правдой. Мало ли что она там делает, в этом "Саду Эдриан".
– Не веришь – вот и ладно.
– А ты не знаешь точно? Ты не разговаривал с ней?
– А как ты себе представляешь наш разговор? Что я должен у нее спросить? – Майкл начинал сердиться. Естественно, он не собирался рассказывать Биркоффу о своей беседе с Никитой на крыльце "Сада". Пусть думает, что их единственная встреча произошла на лестнице, когда сам Биркофф кувыркался среди рассыпанных сумок, а Майкл не мог придти в себя от удивления.
– Я не знаю, – Биркофф пожал плечами. – Наверное, и правда, глупо.
– Иди спать. Подложи под голову куртку.
– А ты?
– Не беспокойся, я выкручусь. Давай, давай. Скоро утро, а утром ты побежишь за завтраком. У нас не так уж часто ночуют девушки.
– Может быть, убрать здесь немного? – Биркофф окинул взглядом комнату, чистенькую, но захламленную рисовальными принадлежностями сразу двух художников.
– Спи, я тебе сказал, – Майкл не смог удержаться и улыбнулся. – Не волнуйся, я сам все сделаю.
Никита приоткрыла глаза, внимательно посмотрела на него и улыбнулась. Потом Майкл услышал ее сонное дыхание – она согрелась и уснула. Вскоре затих и Биркофф, свернувшись калачиком в своей разоренной постели. Майкл еще немного посидел над спящей Никитой, любуясь ею и наслаждаясь ее близостью. Во сне ее красота была такой беззащитной и мягкой... Наконец он коснулся пальцами ее волос, чтобы почувствовать ее тепло, и встал со стула.
Действительно, нужно было немного убрать. Хотя бы разложить вещи по местам. Кисти, краски, баночки-плошки, губки, полотенца... Всего так много, но все это так хорошо находит свое место, когда думаешь не об уборке, а о чем-то приятном. Всего каких-то полчаса – и комната похожа на жилое помещение. Комната не может быть одновременно спальней и студией. Когда приходится совмещать, волей-неволей смиряешься с тем, что нормальной спальни у тебя уже не будет. Во всяком случае, пока ты художник.
Майкл уснул на своем стуле, уронив голову на скрещенные на подоконнике руки. Разбудил его Биркофф, громко хлопнувший входной дверью. Майкл открыл глаза и сразу бросил взгляд на свой диван. Никита никуда не исчезла, хоть ему уже казалось, что это всего лишь сон. Она больше не сжималась в дрожащий комочек, а удобно раскинулась на своем "королевском" ложе, как будто спала не в маленькой комнатке мансарды на кое-как собранных по всей комнате подушках, а в самой шикарной спальне золотого дворца.
– Тише! – Майкл приложил палец к губам и покачал головой. Биркофф виновато вздохнул и тихонько положил пакеты на стол.
– Как ты думаешь, она ест сдобные булочки с шоколадом?
– Ты говоришь о ней, как о морской свинке, – заметил Майкл.
– Она же девушка и может сидеть на какой-нибудь жуткой диете. На всякий случай я купил овсяных хлопьев. Я читал, что их нужно есть сырыми и добавлять кусочки свежих фруктов, поэтому взял еще и яблоки. Но это на тот случай, если она это будет есть.
– Жуй сам свои хлопья, – Майкл отодвинул коробку на другой конец стола. – Мы будем есть булочки с шоколадом, а ты – хлопья, раз такой сторонник рационального питания.
– Ну ладно тебе, – обиделся Биркофф. – Откуда я знаю, что нужно было покупать?
– Можно подумать, ты никогда не имел дело с женщинами.
– Не с такими.
– Что значит, "не с такими", – насупился Майкл.
– Не с такими красивыми и ухоженными. Неужели не понятно? Помнишь мою Клер? Она же съедала на завтрак целый длинный батон с мармеладом, а пальцы вытирала о скатерть.
– Так тебе и надо. Сам виноват. Зачем с ней связывался?
– Так получилось. Но наши отношения продлились до тех пор, пока у меня не осталось больше чистых скатертей.
– Ври побольше. У тебя в жизни не было никаких скатертей.
Они развеселились и не заметили, как Никита проснулась, встала со своего дивана и подошла к ним, смущенно одергивая футболку, которая хоть и была длинной, все равно так и норовила подняться вверх и познакомить ребят с особенностями ее фигуры чуть пониже спины. Майкл обернулся к ней и какое-то время не мог сказать ни слова. Она была такой хорошенькой, такой домашней и уютной, какой он мечтал ее увидеть. В ее точеной фигурке не было ни единого изъяна, она так и просилась на холст, луч солнца играл с ее волосами, щеки были румяными от сна.
– Доброе утро, – она смущенно улыбнулась. – Я, наверное, здорово перепугала вас ночью. Сама не знаю, что на меня нашло.
– Перепугала, это точно, – просиял Биркофф, пока Майкл заново учился говорить. – Ты была вся мокрая и дрожала.
Он решил, что после проведенной в одном помещении ночи, да еще и после пожертвования им собственной подушки на ее нужды, с девушкой можно вполне перейти на "ты".
Никита не стала дожидаться, пока ей предложат стул, взяла его сама и поудобнее устроилась на нем, стараясь получше укрыться футболкой.
– Где ты так промокла? – Майкл наконец пришел в себя.
– Купалась в фонтане при свете луны. Это так здорово! Только в марте еще не открыт купальный сезон и домой добираться немного прохладно.
– Да ну! – не поверил Биркофф. – А если серьезно?
– А если серьезно, – она перестала улыбаться и посмотрела на Майкла так, как будто пыталась поговорить с ним телепатически, – я не помню точно. То ли попала под дождь, то ли под душ, то ли сошла с ума. Но сейчас все уже в порядке. Спасибо... Спасибо за то, что приютили. Наверное, я слегла бы с воспалением легких, если бы вы поступили умнее – отправили меня домой. Благо туда не так уж далеко добираться.
– Раз ты пришла сюда, значит тебе было не нужно туда идти, – твердо сказал Майкл. – Ты не могла так ошибиться подъездом, я думаю.
– Ты прав, наверное, но... Странно думать, что кому-то есть до меня дело.
– Перестань так говорить. Ты можешь приходить сюда в любой момент и просить о какой угодно помощи. Здесь тебе всегда помогут, так и знай.
– Спасибо, – тихо ответила Никита, накрывая его руку своей ладошкой. – Я могу сказать то же самое и вам с Биркоффом, но... вряд ли вы станете искать помощи в нашем... доме. Во всяком случае лично я постараюсь оказаться рядом, если это будет нужно.
Майкл улыбнулся ей. Она совершенно покорила его, а тепло ее ладони заставило его сердце подпрыгивать в груди, как шарик для пинг-понга. Он видел, что она делает это не нарочно для того, чтобы завести его, а как ребенок старается на ощупь найти путь к пониманию собеседника.
– Я приготовлю кофе, – Майкл встал со стула, с неохотой расставаясь с рукой девушки. – Позавтракай с нами, Никита. Биркофф переживал, ешь ли ты булочки с шоколадом.
– Я ем все что угодно, особенно по утрам, – она улыбнулась Сеймуру, внезапно удивленно заморгавшему. – Что с тобой?
– Никита? Почему Никита? Разве тебя зовут не Жозефина?
– Жозефина – это... ну, прозвище, что ли. Мама назвала меня Никитой.
– Откуда такое имя?
– Не знаю. И спросить не у кого. Я терпеть не могу имя Жозефина, но приходится смиряться. Некоторым людям не нравится, когда у девушки мужское имя.
– А людям какое дело?
– Вообще-то ты прав. Тебе оно нравится?
– Конечно! Спрашиваешь! Жозефина – это как-то... слишком скользко, как будто вазелин по полу размазался.
– Ну ты и придумал!
Майкл с улыбкой послушал их разговор ни о чем, стоя в дверях, а потом отправился варить кофе. Что там говорить – это было замечательное утро, самое весеннее утро за все прожитые им годы.

Никита ушла сразу после завтрака, поплотнее задрапировавшись в свой плащ. Майкл смотрел, как она вышла из подъезда, зябко поежилась, вспоминая, наверное, о своей ночной прогулке, быстро пересекла дорогу и исчезла за дверью "Сада Эдриан". Майкл отошел от окна и взялся за кисти. Теперь он открыл для себя другую Никиту, он мог нарисовать совсем другой ее портрет и хотел это сделать немедленно. Теперь это уже не Жозефина, девушка у окна, а более сложный, реальный и близкий человек. Теперь это не расплывчатый образ у окна, а смесь льда и пламени, личность, к которой нельзя относиться однозначно.
На холсте появилась девушка с растрепанными волосами и в длинном плаще. На ее лице видны боль, сомнения, даже легкая дымка страха. Но в то же время ее глаза светятся теплом и надеждой. Это уже намного больше, чем просто блондинка у окна. Теперь это более четкий образ, и Майкл хотел завершить начатое, его просто рвало на части от желания увидеть то, что в итоге у него получится.
– Ты опять рисуешь ее? – Биркофф отложил свою работу и заглянул через плечо Майкла в его труды. – Боюсь, тебе опять не понравится то, что ты сделаешь.
– Почему ты так решил? – Майкл обернулся и серьезно посмотрел на друга.
– Стоит тебе опять посмотреть на нее под другим углом, и ты бросишься рвать все в клочья. Мы это проходили.
– Сейчас все иначе. Я увидел ее по-другому.
– Она небезразлична тебе, я же вижу это. Поэтому ты с таким азартом берешься за эту картину. Но если бы ты просто усадил ее перед собой и написал ее портрет, все было бы совершенно не так. А ты стараешься перенести на холст ее душу, о которой не знаешь ровным счетом ничего. Ты опять будешь разочаровываться, Майкл.
– Так, Биркофф, перестань рассуждать о возвышенном. Я хочу доделать то, что начал. Пусть на это уйдет неделя, но я закончу эту работу. Что бы я там ни пытался изобразить – душу или что-то еще, – у меня все получится. И не говори мне под руку, а то уйду продолжать на улицу.
– Хорошо, умолкаю.
Биркофф пожал плечами и отошел. Майкл проводил его изучающим взглядом. Значит, его отношение к Никите уже видно окружающим? Да что же это происходит? Как он мог позволить себе так увлечься? Совершенно понятно, что Никита и он несовместимы от природы, но как же притягивает к себе эта несхожесть, запахи ее мира, незнакомые и непонятные ему, но вместе с тем такие чудесные. Когда Никита сидела рядом с ним за столом и уплетала булочки, он поймал себя на том, что ему неудержимо хочется прикоснуться к ней, просто провести пальцем по нежной коже ее запястья. Он вспомнил о том, как ночью снимал с нее платье, и внутри что-то сладко сжалось. Он старался не смотреть на нее тогда, а теперь почти жалел о том, что не смотрел. Но ведь он думал о чувствах Никиты и просто не смел давать волю инстинктам. Его сознание рисовало ее не такой, какой видел разум. Для него она была чистой и хрупкой. Он хотел, чтобы она была такой, но разум, опять же, противился этому.
Майкл встал со стула, не торопясь, чтобы не привлекать внимания Биркоффа, вышел на крохотную кухоньку, отделенную от комнаты тонкой перегородкой, опустил голову под кран и открыл холодную воду. Ситуация, в которую он попал, казалась ему нелепой, но он никак не мог успокоиться и взять себя в руки. Ему нужно было освободиться от этих чувств и желаний. Всю жизнь он был уверен в том, что женщины, подобные Никите, не заслуживают внимания, не говоря уже об уважении или чем-нибудь еще. А Никита внезапно заняла все его мысли и не собиралась их покидать. И к чему прислушиваться: к разуму или к сердцу. Ведь сердце для художника – далеко не последний советчик...
Стук в дверь заставил Майкла вспомнить о том, что вода все еще течет на его голову. Биркофф, судя по всему, не собирался открывать, поэтому пришлось позаботиться обо всем самому. Наскоро вытирая волосы кухонным полотенцем, он пошел к двери. На пороге опять стояла Никита. Теперь она была в собственном пальто, которое запахивала на груди. По всей видимости, она выскочила из дома только для того, чтобы перейти через дорогу, а на дальнейшие путешествия у нее планов не было.
– Я принесла футболку. Спасибо, – она улыбнулась, и Майклу показалось, что ее улыбка была смущенной и робкой. Во всяком случае, она опустила глаза, и он не смог ничего прочитать в них.
– Ты сегодня столько раз поблагодарила меня, что я почти поверил в то, что действительно спас тебя от чего-то опасного, – заметил Майкл, принимая из ее рук сверток и впуская в квартиру. – Можешь объяснить, что с тобой случилось, или твоя жизнь так и должна оставаться потемками для всех? Так задумано?
– Я могла бы рассказать тебе, – теперь она подняла глаза и посмотрела прямо на него. Он почувствовал, что готов на многое ради того, чтобы подольше тонуть в этой искристой голубизне и не находить свою спасительную соломинку. – Могла бы рассказать, если бы сама знала, что случилось. Честное слово, я ничего не понимаю. Меня обидели, но раньше я просто пропустила бы эти слова мимо ушей. Наверное, нервы сдают, – она опять слегка улыбнулась.
– Входи. Ты будешь стоять на пороге?
– Нет, я не останусь. Я и так провела здесь слишком много времени. И потом, вы должны работать.
– Художник работает тогда, когда имеет вдохновение. Моя муза прилетает обычно по ночам.
– Я хочу посмотреть твои работы... Твои и Биркоффа, конечно.
– Договорились.
– Ты не хочешь показать мне их сейчас?
– Нет, так это не делается. Сейчас я должен буду разыскивать достойные работы, подбирать размещение, освещение. Это не интересно. В другой раз я буду готов к тому, что ты захочешь увидеть их, и все подготовлю заранее.
– Договорились, – она повернулась, чтобы уйти, а Майкл начал напряженно искать предлог для того, чтобы задержать ее, но не находил. Вдруг она обернулась. – Извини, ладно?
– За что? – удивился он.
– За все. Я ворвалась в твою жизнь и слегка наследила в ней. Мне не хотелось, правда.
– Как ты могла наследить в моей жизни? – Сам он знал, КАК, но она не могла об этом догадаться.
– Мы живем в параллельных мирах и хоть знаем о существовании другого, не верим в него до конца. Я заставила тебя поверить. Мне почему-то кажется, что ты много думал об этом. Ты – художник, чувствительная натура. Ну что стоит заставить тебя обдумывать неприятные вещи? Я заставила, но, честное слово, нечаянно. Я не хотела.
– Никита, не выдумывай, пожалуйста. Ты – такой же человек, как миллионы других, такая же, как я или Биркофф, как моя сестра, как королева Англии. И я отношусь к тебе не хуже, чем к кому-то другому. Давай забудем о том, о чем ты сейчас подумала. Пожалуйста. Ты сама все время пытаешься напомнить мне об этом и ставишь на место. Ну что, забыли?
– Ладно, договорились, – кивнула она.
– Ну вот. А чтобы закрепить это, давай сходим куда-нибудь вместе. Например, пообедаем где-то.
Она задумалась, внимательно глядя на него. По всей видимости, она сейчас решала какую-то очень важную для себя проблему. Вполне возможно, что для нее это была проблема жизни и смерти, но Майкл не мог подслушать ее мысли, как бы ему этого ни хотелось.
– У меня другая идея. Давай лучше пойдем ко мне в гости, – наконец сказала Никита.
– К тебе в гости? – Майкл удивленно распахнул глаза. – Зачем?
– Ну вот, а сказал, что забудешь, – она улыбнулась. – Не переживай, в доме, где я живу, есть места, в которые днем не ступает нога человека. И вообще там все спят, а наша хозя... Медлин уехала по делам и будет только к вечеру. Уверена, что тебе понравится.
– Но в гости с мокрыми волосами не ходят, – Майкл вспомнил о том, что до сих пор трет голову полотенцем.
– Не переживай – они промокнут еще больше, – Никита вдруг протянула руку и осторожно дотронулась до пряди его волос, поправляя ее. Сердце Майкла с силой ударилось о грудную клетку. – Мы устроим небольшую вечеринку в бассейне. Как ты на это посмотришь? И Биркоффа возьмем с собой, он ведь тоже побыл моей сестрой милосердия.
– Да, конечно, – Майкл вдруг понял всю прелесть предстоящей "вечеринки" и искренне надеялся на деликатность Биркоффа, у которого должна найтись масса дел поинтереснее. Он всунул голову в комнату и, пока Никита обходила его, принялся делать другу знаки, умоляя не делать того, что ему сейчас предложат. Биркофф удивленно моргнул, но понять ничего не смог.
– Сеймур, – головка Никиты тоже оказалась в комнате, – я предлагаю вам с Майклом отправиться ко мне в гости. Небольшая вечеринка средь бела дня. Ты не против?
– Я не против! – обрадовался Биркофф, совершенно забыв о немом вступлении Майкла. Майкл обреченно посмотрел на него, но парень так обрадовался возможности побывать в настоящем борделе, что все остальное для него просто перестало существовать, и Майкл в том числе. Пришлось собрать волю в кулак и смириться с тем, что у них будет дуэнья. Но ради того чтобы иметь возможность видеть Никиту подольше, Майкл был готов абсолютно на все.

– Тебе нравится? – Майкл услышал за своей спиной низкий чувственный голос Никиты и инстинктивно прикрыл глаза. Он сидел в шезлонге в маленьком закрытом солярии у самой кромки бассейна. Тропики зимнего сада вливались зеленой волной и сюда, превращая бассейн в маленький лесной теплый пруд, в котором уже полчаса плескался Биркофф.
– Биркоффу нравится.
Майкл улыбнулся и слегка повернул голову, чтобы увидеть Никиту. Она вышла к ним босиком, в коротеньком бордовом купальном халатике, небрежно стянутом на талии пояском. Майкл с трудом сдерживался, чтобы не обидеть ее изучающим взглядом. Она села на краешек соседнего шезлонга и на долю секунды задержала свой взгляд на красивом теле Майкла. Потом сосредоточилась на Биркоффе, в который раз пересекающем бассейн брассом.
– Я вижу. А тебе?
– А я... Никита, здесь можно курить?
– Здесь все можно делать, – она внимательно посмотрела на него. – Это мужской рай. Я попросила Вальтера принести зажигалку и сигареты. Подожди минутку. Так ты не ответил на мой вопрос.
– Я чувствую себя здесь воришкой, забравшимся в соседний сад за яблоками.
– Напрасно, – она явно расстроилась. – Знаешь, когда я увидела тебя сидящим в этом шезлонге в таком напряжении, я сразу так и подумала и пожалела о том, что предложила такое времяпрепровождение. Честное слово. Я не хочу, чтобы ты так напрягался. Что тебе мешает? Чего ты хочешь? Хочешь – уйдем отсюда в какой-нибудь кегельбан и будем пить там пиво. Хочешь?
– Ты смеешься надо мной?
– Ничуть. Я просто пытаюсь догадаться, что ты любишь.
– Я не сказал, что не люблю бассейны...
В солярий вошел Вальтер с подносом и широкой улыбкой. Он подошел к Никите и Майклу и разгрузил свой поднос на маленьком столике рядом с ними. Майкл почти испуганно окинул взглядом тарелки, принесенные дворецким, и понял, что из всего содержимого он знаком разве что с мидиями и авокадо, нафаршированными креветками. Все остальные кушанья были не похожими ни на что из того, что он ел до сих пор. Никита даже не смотрела на столик. Вальтер налил красного вина, протянул Майклу зажигалку и сигареты.
– Что-то еще хочешь, сладкая? – спросил он у Никиты.
– Может быть, мороженого. Попозже. И кофе. Майкл, ты будешь пить кофе?
– Да, конечно, – он поспешил кивнуть, чтобы его не заподозрили в излишней переборчивости.
– Я ужасно люблю кофе с мороженым, хоть зубы от этого не становятся крепче. У всех есть свои маленькие слабости, – сказала она, когда Вальтер покинул их.
– Ты так и живешь? – Майкл почувствовал, что от волнения не может справиться с зажигалкой.
– Как? – удивилась Никита.
– Вот так: с креветками, мороженым и бассейном.
– А как мне жить? Да, все так и есть, но в основном днем я сплю. У меня бывают выходные, я хожу на вечеринки, в ночные клубы, куда-нибудь еще. Конечно, есть места, в которые мне хода нет, но я не особо и стремлюсь к этому.
– Но для тебя это нормально? То есть, ты никогда не жила иначе и не сможешь изменить свой образ жизни?
– Зачем? – Майкл заметил, что она напряглась всем телом.
– Я... Я не знаю... Мне просто интересно.
– Моя жизнь раньше была другой, не такой как сейчас, и я смогла бы жить иначе, как ты выразился, но не хочу. Зачем? И потом, Майкл... если тебя так беспокоит моя жизнь, наверное, мы напрасно наводим эти мосты. Глупая затея.
– Извини, – Майкл осторожно взял ее за руку. Он жалел о том, что их беседа вошла в плохое русло.
– Тебе не дает покоя то, чем я занимаюсь? Знаешь, Майкл, очень многие женщины делают то же самое, но к ним относятся иначе. Сказать, почему? Потому что они называют это как-то по-другому, а я предпочитаю называть вещи своими именами.
– Не будь такой резкой... Я не хочу обижать тебя.
– Я хочу, чтобы ты раз и навсегда решил, как ко мне относиться. Это возможно?
– Возможно. Мы пойдем купаться?
– Ты решился поплавать? – Никита с недоверием на него посмотрела.
– Не самое сложное решение в моей жизни.
Майкл встал с шезлонга и протянул Никите руку. Она отказалась от его помощи, все еще расстроенная их разговором, но встала и сняла свой халатик. Майклу показалось, что он начинает слепнуть от восхитительной красоты ее тела. Она была в темно-синем закрытом купальнике, закрывавшем некоторые участки кожи, обычно открытые бикини, но подстрекавшем мужскую фантазию к продолжительному полету. Ее движения были плавными и, как показалось Майклу, даже какими-то замедленными, но скорее всего, просто время изменило для него свою скорость. Девушка медленно спустилась по ступенькам в воду и обернулась к нему.
– Ты хотел искупаться или посмотреть на наше с Биркоффом синхронное плаванье? Иди сюда, – она поманила Майкла пальцем.
Он подошел к кромке бассейна, мокрой от плескания Биркоффа, и спустился на первую ступеньку лесенки, не решаясь отвести взгляд от Никиты. Внезапно она протянула руки, обхватила его за щиколотки и с силой дернула вниз. В мгновение ока Майкл оказался в воде и едва не стукнулся спиной о ступеньку, но Никита предусмотрительно подставила руку и предотвратила удар.
– Нужно быть решительнее, молодой человек, – мотивировала она свое поведение.
– Где ты этому научилась? – удивился Майкл, отходя от шока и соображая, что благодаря вовремя подставленной руке он не только оказался спасенным от удара, но еще и очутился в объятиях желанной женщины.
– Одним моим знакомым был инструктор по борьбе. Очень любил путешествовать и всегда привозил мне разноцветные ракушки. Они до сих пор хранятся у меня в шкатулке.
– А инструктор? Он больше не приезжает?
– Нет. У него сейчас своя школа в Австралии и четверо собственных ребятишек. Он был другом моего отца и всегда любил со мной возиться, вот и научил меня нескольким простым приемчикам. Поплыли!
Она высвободила руку из-за спины Майкла, легко оттолкнулась от дна бассейна и поплыла к Биркоффу. Майкл почувствовал, что плавать он не может и может пойти ко дну, потому что его постоянно подмывало смотреть на Никиту. Чтобы не расстраивать ее, он вышел из бассейна, взял себе все курительные принадлежности, вернулся в воду и, усевшись на маленькую уступочку, принялся задумчиво дымить сигаретой.
–Тяжело с тобой, – Никита подплыла к нему, осторожно взяла из его руки сигарету и поднесла к своим губам. При этом она безотрывно смотрела в его глаза. Майкл старался понять ее взгляд. С одной стороны, она вроде бы изучала его, а с другой, ее взгляд был куда более глубоким, нежели изучающий. Майкл видел, что она серьезно относится к их знакомству, куда серьезнее, чем ко всему остальному, что с ней произошло за те несколько дней что он ее знает. Возможно, это было даже серьезнее, чем та обида, которая заставила ее бегать мокрой по улице среди ночи. Она внимательно смотрела на него, как бы пытаясь выяснить, что же ОН думает о ней, чувствует ли он все так же остро, как она сама, или просто мечтает получить победу над женщиной, победить которую практически невозможно – во всяком случае, дотронуться до ее души. Майкл и сам запутался в своих ощущениях. Единственное, что он знал наверняка – обманывать ее он точно не собирался.
– Тяжело? – Майкл попытался выдавить из себя улыбку.
– Невероятно. Я прилагаю титанические усилия для того, чтобы доставить тебе удовольствие, буквально в рог извиваюсь, а ты не нашел для себя более приятного занятия, чем пускание дыма кольцами. Я сдаюсь, Майкл. Давай, говори мне, чем ты хочешь заняться.
– И ты собираешься исполнить любой мой каприз? – он игриво прищурился.
– Ну... по мере моих возможностей.
– Поговори со мной, – предложил он.
– Не думала, что твоя просьба будет такой сложной для исполнения, – она смотрела на него совершенно серьезно. – О чем ты хочешь говорить?
– Класс! Креветки! – шумно восхитился Биркофф, успевший выскочить из воды и обнаружить накрытый Вальтером столик.
– Мне все равно. Мне приятно находиться здесь, рядом с тобой. Я сижу в красивейшем бассейне, надо мной склоняются великолепные растения, я ем что-то такое, названий чего даже не знаю, и среди всего этого самое роскошное – это ты. Наверное, я чувствовал бы себя не менее довольным, даже если бы мы сейчас находились в том же кегельбане, о котором ты говорила. Я просто не заметил бы ничего вокруг, как не замечаю сейчас.
– Хм... – она задумалась. – Ты уверен, то твое призвание – не поэзия? Получается неплохо. Но я не люблю слушать такие речи, Майкл. Предупреждаю сразу. Я просто не верю им. Иногда достаточно услышать самую простую фразу ни о чем и понять из нее очень многое, а такие слова очень часто ничего не значат. Слишком часто, я бы сказала.
– Обычно я мало говорю.
– Я заметила. И мне даже хочется тебе поверить, но давай сменим тему. Хорошо? Расскажи, почему тебя зовут Майкл, а не Мишель.
– На самом деле меня зовут Мишель Самюэль, а Майклом меня назвали мои друзья в колледже. Большинство из них были англичанами, а им так было привычнее. Вот и прицепилось. А кто назвал тебя Жозефиной?
– Какой ужас! – Никита округлила глаза. – Опять! Медлин назвала меня Жозефиной. Это наша "мама". Как тебе больше нравится ее назвать? Я право не знаю. А еще я не знаю, почему она назвала меня именно так. Может быть, для нее это имя с чем-то и связано, но для меня абсолютно ничего не означает. Забудь уже о нем.
– Отдай мою сигарету, – Майкл улыбнулся и разжал ее пальцы, отнимая окурок. Никита внимательно наблюдала за тем, как он подносит сигарету к губам.
– Пойдем к Биркоффу, а то он все слопает, а нас потом стошнит от сладкого, – она тряхнула мокрыми волосами, как будто отгоняя наваждение.
– Ты считаешь, что я достаточно наплавался? Я еще не успел докурить одну сигарету, даже с твоей помощью.
– Все равно от тебя толку не добьешься. Ты же не умеешь плавать.
– Я не умею плавать?!
Майкл бросил окурок в пепельницу, оттолкнулся от стенки бассейна и разрезал воду ловким четким движением. За несколько секунд он доплыл до противоположного края и свернул в сторону – в этом месте бассейн делал небольшой поворот и тонул в зарослях. Вдруг он почувствовал чье-то прикосновение и чуть не пошел ко дну от неожиданности, но увидев, что это Никита, с трудом удержался на плаву. Она догнала его и просто схватилась за его руку.
– Испугался? – тихо спросила она. – Извини.
– Я подумал, что у вас здесь водятся акулы, – попробовал отшутиться Майкл, но уже понял, что ему не до шуток.
От такой близости тела Никиты даже его голос осел и плохо слушался. Она была так близко, что он слышал, как бьется ее сердце. Она вдруг показалась ему совсем одинокой и беспомощной, захотелось покрепче обнять ее и приласкать. Его рука потянулась к ней еще до того как он успел об этом подумать. Никита не смотрела на него, отводя глаза в сторону, и все еще сжимала пальцами его предплечье. Губы Майкла едва коснулись ее губ, как ветерок от крыльев бабочки, она потянулась к нему и прижалась губами сильнее. Майкл почувствовал себя мальчишкой, впервые познающим вкус поцелуя с девочкой, позволявшей носить ее портфель. Все было как в первый раз, он захлебнулся сладостными ощущениями и восторгом от того, что Никита отвечает на его поцелуй. Его захлестнула всепоглощающая нежность и он осторожно провел рукой по ее спине. Вдруг она отстранилась и отвернулась, не решаясь посмотреть ему в глаза.
– Лучше не нужно. Ты знаешь фильм "Красотка"?
Майкл молча кивнул, все еще не восстановив силы для полноценного дыхания.
– Так вот, все это выдумка. Так не бывает. И давай оставим все как есть, чтобы потом не было мучительно больно. По крайней мере, мне...
– Никита...
– Потом, потом, – она покачала головой, махнула рукой и поплыла в том направлении, где Биркофф, развалившись в шезлонге, уплетал остатки лакомств. Майклу же ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ней.

* * *

Жизнь Никиты круто изменилась с тех пор как в ней появился Майкл. Раньше она жила спокойно, посвящая все свободное время и мысли исключительно себе и своим удовольствиям, а несколько ночных часов вполне можно было пережить и забыть. Теперь она не могла думать о себе. Все ее мысли целиком и полностью занял Майкл. Что бы она ни делала, образ Майкла все время был перед ее глазами. Она снова и снова вспоминала пьянящий восторг от прикосновения его губ, от тепла его руки на ее спине... Это было больно и сладко одновременно – совершенно непривычные для нее ощущения.
Любое утро начиналось для нее с поднятия жалюзей и распахивания окна настежь. Весенний воздух врывался в комнату, заполнял ее легкие, кружил голову и сводил с ума.
– Майкл... Майкл... – шептала она одними губами, призывая его подойти к окну. И он всегда подходил...
– Спрыгивай с подоконника, сладкая. Я хочу вымыть это окно, – Вальтер мягко, но настойчиво потянул ее за руку, прерывая свидание через улицу на уровне третьего этажа. Никита недовольно на него посмотрела, но послушно спрыгнула на пол.
– Вальтер, как ты думаешь, для меня все потеряно в плане... личной жизни? – она приземлилась на по-утреннему взъерошенную постель.
– Ну что ты выдумываешь? У каждого человека есть личная жизнь.
– Ты не понимаешь? Я имею в виду, мужчину может интересовать во мне что-то кроме внешности и умения доставить им удовольствие?
– Меня явно привлекает в тебе что-то другое. Или ты так не считаешь?
– Ты – загадка для меня, Вальтер. Ты полное исключение из всех правил. Ты каким-то образом умудряешься работать дворецким в борделе и при этом оставаться абсолютно невинным.
– Открою тебе секрет, – Вальтер подошел к ней и приблизил губы к ее уху. – Не такой уж я невинный.
– Давай, давай, рассказывай. Называешь меня сладенькой, делаешь вид, что строишь глазки, а на самом деле все это даже не заигрывания.
– А тебе так уж хочется, чтобы я щипал тебя при встрече?
– Меня интересует твой ответ на мой первый вопрос.
– Все будет так, как тебе захочется, милая. Я считаю, что ты вполне заслуживаешь личного счастья. Вопрос только в том, с кем ты хочешь быть счастливой и хочет ли того же этот человек. Ты знаешь, о чем он думает, о чем мечтает? Насколько я могу судить, Майкл – чудесный молодой человек, но ты так мало знаешь о нем... Присмотрись к нему получше, поговори, задай прямой вопрос. Если ты будешь тянуть слишком долго, потом будет намного тяжелее вырвать его из своего сердечка.
– Откуда ты знаешь, что я говорю о Майкле? – Никита почувствовала, что щеки ее порозовели от смущения.
– А ты считаешь, что возможно не догадаться?
– И что, все догадываются?
– Я ни с кем на эту тему не разговаривал и надеюсь, что не придется. Будь осторожна с Медлин, конфетка. Она может пресечь твои робкие попытки обрести личную свободу. Думаешь, она ничего не знает о твоих недавних гостях в бассейне?
– Ну и что? Были гости, а дальше что? Мы просто поплавали, поболтали, выпили кофе. Мы втроем были, к тому же.
– Боюсь, что эти подробности ее не интересуют. Пока она молчит, но ты веди себя тихонько, очень осторожно. Кстати, твой принц подает какие-то знаки. Взгляни.
Вальтер отступил от окна, чтобы Никита могла разглядеть Майкла. Он указывал пальцем в пространство за своим плечом, явно давая понять, что был бы рад, если бы она сейчас зашла к нему в гости. Никита с мольбой посмотрела на Вальтера.
– Прикроешь меня?
– Все так серьезно? Нет, ты действительно этого хочешь? Подумай, стоит ли это гнева Медлин.
– А ты считаешь, что гнев Медлин – самое ужасное, что можно на себя накликать?
– Мне интересно ТВОЕ мнение.
– Думаю, что мне все равно. Сейчас мне правда все равно. Я не знаю, что меня ждет, но в данный момент я хочу быть в доме напротив, а не в этой комнате. Майкл живой, настоящий, он навсегда, а не на одну ночь, да и та – за деньги. Может быть, он навсегда и не для меня, но он такой, каким должен быть, такой, каким я его вижу.
– Откуда ты знаешь, что он именно такой?
– А откуда ты знаешь, что солнце горячее?
– Тебе будет больно, сладкая. Мне этого не хочется.
– Вальтер, а с чего ты взял, что я плохо знаю жизнь?
– Ты не плохо знаешь ее, просто я больше тебя прожил. Иногда это играет какое-то значение.
– Короче говоря, ты выгородишь меня перед Медлин?
– Куда же я денусь? – старик развел руками и беспомощно улыбнулся.
Никита быстро натянула на себя джинсы с синей блузкой, накинула на плечи куртку и молнией выскочила из комнаты. Через минуту она уже выстукивала пальцами какой-то ритм о дверь квартиры Майкла. Он открыл ей и несколько секунд молча смотрел на нее. Он был серьезен и задумчив, впрочем, как всегда. Майкл редко улыбался, и это еще больше притягивало Никиту к нему. А что, собственно, ее к нему не притягивало? Это увлечение уже стало напоминать ей наваждение.
– Здравствуй, – тихо сказала она, стараясь не отводить от него взгляд, чтобы он не заподозрил ее в каких-нибудь секретных маневрах.
– Привет. Входи, – он посторонился, впуская ее в квартиру. – Я обещал показать тебе картины.
– Правда. Хорошо, что ты не забыл.
Они вошли в комнату, и Никита замерла на пороге. Она не считала себя большим экспертом в живописи, но знала о ней немного больше, чем скорее всего думал Майкл. Она увидела перед собой настоящие шедевры. По крайней мере, несколько из них, по ее мнению, претендовали на гран-при любой выставки. Сочетание красок, образы и сюжеты захватывали, мастерство автора приводило в восторг. Портреты, пейзажи, абстрактная живопись... Майкл пробовал себя в разных жанрах и ко всему находил свой собственный подход.
Никита медленно опустилась на стул у двери и уронила на пол свою куртку.
– Майкл... Ты... Ты хотя бы представляешь, что ты делаешь? – наконец выдавила она.
– О чем ты? – он смотрел на свои детища, слегка наклонив голову и, наверное, представлял внутреннюю реакцию Никиты. Он явно не предполагал такого взрыва эмоций.
– Ты сидишь в этой конуре, а твое место в шикарных салонах. Твои картины должны висеть в галереях, а не ждать, когда ты расставишь их на этом диване так, чтобы свет на них падал более-менее правильно.
– Ты так думаешь? – Майкл недоверчиво посмотрел на нее.
Никита только рукой махнула. Она почувствовала, что ее глаза становятся влажными от слез. Откуда такая несправедливость? Ей доводилось видеть огромное количество посредственных картин, выставленных в лучших галереях, а эти полотна продаются в дешевых лавочках за гроши, на которые талантливый художник не имеет возможности прокормиться.
– Нет, тебе правда нравится?
Майкл стоял совсем близко и внимательно смотрел на нее. Никита не отвечала и продолжала смотреть на картины. Вдруг эмоции переполнили ее и плеснулись через край. Она резко развернулась и в ярком порыве прижалась к Майклу всем телом. Она не знала, как выразить то, что она чувствовала в этот момент, и ее подсознание и инстинкты решили эту проблему за нее. Долго копившееся желание дало о себе знать. Никита нашла губы Майкла, коснулась губами уголка его рта и оказалась полностью в его власти. Если в первый момент Майкл от неожиданности замер, то когда почувствовал ее поцелуй, его тело ответило ей со всей страстью. У Никиты перехватило дыхание, когда его сильные руки обвили ее тоненькую талию. Она вдруг поняла, что все ее навыки в подобного рода делах забылись. Как будто все начиналось с нуля. Она, как девочка-подросток, смущалась, робела, но жаждала и терзалась любопытством. Она изучала тело любимого поцелуями, стараясь не пропустить ни миллиметра, лишая себя возможности оторваться от него или вообще мыслить.
Она знала, что проще всего обидеть ее в тот момент можно было удивлением. Если бы Майкл хоть на сотую долю секунды посмотрел на нее удивленно, она взяла бы себя в руки и... просто ушла. Она забыла о том, что несколько минут назад при мысли о Майкле все время осаживала себя тем, что он слишком чист для нее. Она забыла о том, что ее место не в этой квартире, а в доме напротив под бдительным надзором Медлин. Она забыла обо всем, просто теряясь в объятиях Майкла и упиваясь той неописуемой нежностью, которой он неожиданно одарил ее.
Сознание возвращалось к ней какими-то рывками. Она видела и ощущала только Майкла, а все остальное накатывалось проблесками: только что она стояла посреди комнаты, обвивая плечи желанного мужчины, а вот уже оказалась на диване, терзаемая мыслью о том, что могла бы додуматься не надевать такие узкие джинсы... Все остальное – только Майкл... Он просто пульсировал в ее сознании, вытесняя оттуда все остальное.
Когда они оба были на вершине блаженства, Никита вдруг подумала о том, что не испытывала ничего подобного много лет, и расплакалась. Майкл поначалу принял это за слезы удовольствия, но потом что-то понял и покрепче прижал ее к себе...

– Майкл... – прошептала Никита, когда начала понемногу выходить из состояния сладчайшей неги. – А где Биркофф?
– Не знаю, – лениво улыбнулся он, поплотнее укутывая в одеяло ее разгоряченное тело. – Наверное, пристроился с мольбертом где-нибудь в парке. Он любит там работать.
– То есть, он может придти? – она приподнялась на локте, испуганно глядя на Майкла.
– Может. Но не придет. Во всяком случае, не раньше ужина. Это не его время. Если хочешь, я закрою дверь на задвижку, – он ласково провел ладонью по ее плечу и уложил обратно, продолжая поглаживать нежную бархатную кожу. Никита доверчиво положила голову к нему на грудь.
– Не нужно закрывать. Он же останется на улице.
– Это будет куда лучше, чем его неожиданный визит.
– Нет, останься, – Никита крепко схватила его за руку. Она вдруг почувствовала панический страх: если он сейчас встанет, она потеряет его. Майкл послушно остался с ней.
–Никита... – прошептал он прямо ей в ухо, и от удовольствия мурашки осыпали все ее тело. – Я люблю тебя...
Она подняла голову и испуганно посмотрела на него, стараясь понять, серьезны его слова или же он сказал это просто в порыве вдохновения. Он смотрел на нее внимательно и открыто. Он говорил именно то, что думал. Сердце защемило, и она опять заплакала, уткнувшись лицом в плечо Майкла. Он прижал к себе ее белокурую головку и погладил по волосам, утешая.
– Не плачь, не плачь, моя хорошая... Знаешь, мне так хочется, чтобы ты всегда была так близко, чтобы я мог обнимать тебя и говорить с тобой о чем угодно.
– Например? – Никите удалось совладать со своими эмоциями и остановить слезы.
– Например, о тебе. Почему тебя так растрогали мои картины?
– Потому что они чудесные. Ты так тонко все чувствуешь, как будто каждое событие оставляет след в твоей душе, как... как от стального лезвия.
– Откуда ты знаешь?
– Я это вижу в твоих картинах. Это же ясно. И я не понимаю тех людей, которые этого не видят.
– Ты разбираешься в живописи?
– Почти нет. Очень плохо. Мой отец хорошо разбирался, я от него чего-то набралась, наверное. Не знаю, не задумывалась над этим.
– Твой отец? Кем был твой отец?
– Вообще-то ученым. Я говорю о нем в прошедшем времени, потому что не знаю, где он сейчас и чем занимается. Я не виделась с ним лет семь и ничего о нем не слышала, – она тихонько хихикнула, наблюдая за его реакцией. – Думаю, что ты меньше всего ожидал от меня такого ответа.
– Действительно, не ожидал, – он постарался улыбнуться, но был для этого слишком ошеломлен. – А если я спрошу тебя, почему ты отказалась от прежней жизни, ты не скажешь мне правду? Я понимаю, что это стандартный вопрос... И лучше я не услышу ответ на него вообще, чем он будет таким же стандартным, как и вопрос.
– Глупый, – Никита улыбнулась и, ласкаясь, потерлась лицом о его волосы. – Зачем мне тебя обманывать? Да, меня спрашивают об этом, и я рассказываю о бедной больной маме, которая живет в глубинке, воспитывая пятерых ребятишек. Она не знает, что я делаю в Париже, а я потихоньку коплю деньги на лекарства для нее. Но это жизнь Жозефины, а ты знаешь меня как Никиту. Правда же? Я бы и не подумала тебя обмануть, тем более что тем, другим людям, и не нужна правда. Они просто считают, что выслушиванием подобного нытья благодарят меня за отлично проведенное время.
– Никита, – Майкл взял ее за плечи и заставил посмотреть ему в глаза, он выглядел расстроенным и растерянным, – я и в мыслях не имел благодарить тебя таким образом... Я благодарен тебе, да, но скорее за то, что ты есть, чем за то, что ты доставила мне удовольствие. И я больше всего боюсь, что ты можешь так обо мне подумать.
– Ты считаешь, что я могу так о тебе думать после того как ты сказал, что любишь меня? Я так понимаю... это был не пустой звук?
Майкл прижал ее к себе и поцеловал в теплую макушку. Его глаза стали влажными, но Никита не могла этого видеть.
– Нет, не пустой, – ответил он наконец. – Я сказал это более осмысленно, чем все, что я наговорил кроме этого.
– У моего отца есть еще одна семья, – сказала Никита, задумчиво глядя через его плечо на их разбросанную по полу одежду, но не видя ее. – Он ушел от моей матери к другой женщине, и у них родились другие дети. Кажется, двое. И где моя мать, я тоже не знаю. Я ушла из дома несколько лет назад и не потому, что меня там унижали или насиловали, нет... Я не знаю, как объяснить тебе причину. Наверное, я родилась не в то время, не в том месте и не у тех родителей. Я всегда была бунтаркой и меня не устраивало мое тихое существование. Я хотела самоутвердиться, причем не так, как другие. Мне было все равно, чем я буду отличаться от остальных, главное было просто отличаться и иметь успех. У меня получилось. Ты понимаешь, я смогла сделать это...
– Но ты могла бы стать телеведущей, актрисой, моделью, в конце концов, – тихо сказал Майкл, все еще обнимая ее так, чтобы она не могла видеть его лица. – Я не хочу осуждать тебя, просто пытаюсь понять все это.
– Я и сама не знаю. Я прошла курсы моделей, но уже под крылышком Медлин. Мы все их прошли. Была еще уйма других курсов – массаж, например. А актриса или модель... Майкл, ты веришь в то, что они в своей жизни мало занимаются моим бизнесом?
– Не все.
– Не пугай меня. Когда ты говоришь что-то подобное, я опять возвращаюсь к мысли, что для меня ты слишком непорочный. Ты даже веришь в чистоту и невинность этого мира.
– Я слишком далек от непорочности на самом деле. Даже не знаю, почему тебе так кажется, – Майкл отпустил ее, и она удобно устроила голову на его груди, любуясь его глазами и играя прядью его волос.
– Потому что сравниваю тебя с собой. Разве не понятно?
– Но я далеко не изнеженный мальчик из аристократического рода. И у меня были взлеты и падения лицом в грязь.
– Я лицом в грязь не падала, – недовольно возразила Никита.
– Значит, тебе повезло. Медлин – богатая и известная в определенных кругах женщина, она имеет возможность заботиться о вас и о том, чтобы к вам относились прилично. Но ведь могло сложиться иначе.
– Майкл! – возмутилась девушка, отстраняясь. – Ты все время затрагиваешь эту тему. Она так тебя мучает?
– Извини меня, – он протянул к ней руку, но она села на диване, обхватив руками колени, и поплотнее завернулась в одеяло.
– Неужели со мной больше не о чем поговорить, кроме как о моей работе?
– Мне неприятна эта тема, – признался Майкл.
– Ну вот и забудь ее. Расскажи мне о себе, о своих картинах.
Майкл молча встал с дивана, прошествовал через комнату, открыл форточку и закурил, глядя в весеннее подернутое прозрачной дымкой небо.
– Поосторожнее, – Никита вдруг заулыбалась. – Не стой в таком виде у окна. Учти, что в доме напротив хорошо разбираются в обнаженных мужчинах. На тебя могут положить глаз. Что я буду делать?
– Ты ревнивая? – Майкл улыбнулся, не оборачиваясь, но Никита поняла, что он расслабился, по его приопустившимся плечам.
– Ты знаешь не ревнивых женщин?
– Я не променяю тебя ни на кого, – он все еще не смотрел на нее. – И я просто не отпущу тебя отсюда. Теперь ты будешь со мной.
– Ты согласился бы на это? – Никита была не совсем удивлена, она была поражена его словами. Она просто не ожидала, что Майкл так скоро попытается взять бразды правления в свои руки. Она не знала, радоваться или огорчаться этому, потому что просто не была готова к такому повороту событий.
– Согласился бы? – теперь он отвернулся от окна и удивленно уставился на нее. – Согласиться или нет – твое дело. Пока я предлагаю тебе это... Даже не предлагаю, а настаиваю.
– Настаиваешь? С какой стати? – она взвинтилась, так как не привыкла, чтобы ею помыкали. Использовать ее тело – да, это бывало, но управлять ею – нет уж, увольте.
– Никита! – он понял, что обидел ее брошенной в сердцах фразой, стремительно подошел к дивану и присел перед ней, обхватив руками ее босые ступни. – Прости, я выразился слишком резко. Я не настаиваю, а просто хочу этого.
– Почему же ты не спросил, чего хочу я? Неужели ты подумал, что я томлюсь в клетке и только жду того, чтобы меня спас такой прекрасный принц, как ты?
Никита вырвалась из его рук и встала с дивана, пытаясь найти свои джинсы в ворохе наспех сброшенной одежды на полу. Она кусала губу, с трудом сдерживая слезы и коря себя за то, что не может сейчас утихомирить ненужную гордыню и броситься на шею любимому. Она не хотела в его глазах выглядеть так же низко, как выглядела сейчас в своих.
– Я знаю, что ты этого не ждала. Я просто уверен в этом. Знаешь, во всем есть своя прелесть, – Майкл обнял ее сзади, стараясь успокоить. Никита вырвалась из его объятий и принялась натягивать джинсы.
– Я всю жизнь слышу от мужчин только "я хочу", Майкл. И мой отец был таким же. В нашем доме все делалось только так, как хотел он. Я понимаю, что это вполне нормальное положение вещей в любой семье, но я терпеть этого не могу! Да, я проститутка, да, мужчины помыкают мною как хотят. Но я знаю, что в любой момент могу отказаться от любого из них, потому что не связывала себя никакими обещаниями. А ты решил, что можешь диктовать мне свои условия после единственного постельного эпизода? Напрасно, Майкл! Никита всегда делает только то, чего ей хочется.
– А как ты отнесешься к тому, если я сейчас скажу тебе, что когда ты уйдешь, отправлюсь к другой женщине?
– Ты можешь делать все, что тебе вздумается.
Она схватила со стула свою куртку, резко перекинув ее через свое плечо, и с мольберта слетел чистый холст, которым, как оказалось, Майкл просто прикрыл недописанную картину. На миг девушка остановилась, пораженная увиденным. С холста смотрела она сама... Она увидела не красочные разводы и очертания, она увидела все те любовь, вдохновение и чистоту, которые Майкл отдавал этой картине. Ей в который раз захотелось обернуться и осыпать его поцелуями восторга и нежности, но она этого не сделала, потому что слишком много чувств переполнило ее в тот миг, а она не хотела, чтобы Майкл в который раз за этот день видел ее слезы. Она просто заставила себя отвести взгляд от картины и стремительно выскочила за дверь.

Вечером опять явился Пол. Медлин сама предупредила Никиту об этом. Пришлось потрудиться над своим обликом, потому что веки все еще были слегка припухшими от слез, пролитых в шелковую наволочку большой подушки. Она потеряла Майкла. Нет на свете мужчины, который согласился бы пойти на первый шаг по отношению к ней после такого выбрыка. А она была виновата перед ним, очень виновата. Но упрямство не позволяло ей пусть даже мысленно поблагодарить Майкла за то, что он полюбил ее такой, какой она была, за то, что не упрекнул ее за это. Ей хотелось верить в то, что любой ее выбор мог быть оправдан уже тем, что был ее собственным.
Никита думала об этом, стараясь не просто вяло реагировать на ласки Пола, а взять ситуацию в свои руки, чтобы с треском не провалить все действо. Она даже делала попытки соблазнительно улыбаться ему и применяла некоторые экзотические приемы, которых обычно старалась избегать.
– Вас не хлещут плетками за то, что во время работы с клиентом вы думаете о ком-то другом, Жозефина? – спросил наконец Пол, откинувшись на подушки и закурив.
– Что-то было не так? – она оперлась на локоть и провела пальцем по его груди.
– Я сказал бы, не так, как обычно.
– И вам хочется, чтобы меня отхлестали за это? Вы недовольны или вам просто нравится на это смотреть?
– Ни то, ни другое. Я просто пытаюсь понять, почему вы назвали меня чужим именем.
– Чужим именем? – Никита смутилась и убрала от него руку. – Наверное, это просто издержки моей профессии. Простите, Пол.
– Не проси прощения. Я не скажу об этом Медлин. Ответь мне лучше на один вопрос: что ты решила со Штатами?
– Что я решила? – Никита с трудом сдержалась, чтобы не скривиться. Опять вспомнились ощущения испытанные той промозглой ночью, когда она без сил оказалась на пороге мансарды Майкла. – Я никуда не поеду. Я же сказала об этом однажды.
– У тебя все еще есть время подумать, Жозефина. Это две недели, пока я готовлю выставку. Потом я уеду.
– Выставку? – она вдруг забыла о Штатах и о своем возмущении. – Расскажите мне о ней.
– Тебя это интересует? Это художественная галерея, где будут собраны работы разных художников. Своеобразное открытие для ценителей.
– А как... как вы отбираете работы для выставок?
– Ты меня удивляешь. Их смотрят специалисты, например, я сам смотрю. Если человек талантлив, это видно сразу, с первого взгляда на его картины.
– И любой художник может подойти к вам и показать свои работы?
– Намекаешь на кого-то конкретного, что ли? – Пол усмехнулся. – наверное, не любой. Но в творческих кругах все друг друга знают и знают, чего можно ожидать от каждого отдельного творца. Так что... сама понимаешь, выбираю я не людей с улицы, а художников, которые как-то себя проявили.
– А что нужно сделать, чтобы организовать собственную выставку и привлечь людей?
– Нужно обратиться в одну из известных галерей. Все проще простого на самом деле.
– Но чтобы договориться с владельцем галереи, нужно иметь много денег?
– Естественно, моя дорогая. Деньги нужны. Но это того стоит, потому что если человек назвался художником, то он и должен зарабатывать себе на хлеб именно этим. Выставка – это вложенные деньги, признание – полученные. Нужно, чтобы второе окупало первое, тогда художник будет преуспевать. Для этого нужен талант.
– И начальный капитал?
– Да. Начальный капитал нужен для всего. Теперь объясни мне, зачем тебе это нужно. Ты рисуешь?
– Нет. Один мой знакомый. Он очень талантлив, но с капиталом у него не сложилось.
– Ты хочешь помочь ему организовать выставку?
– Я как-то не думала об этом до нашего разговора с вами. Он... он непревзойденный мастер, честное слово.
– Я верю тебе. Но чего ты хочешь от меня?
– Может быть... вы посмотрите его картины?
Никита произнесла это очень быстро и отвела глаза. Она понимала, что хочет от Пола слишком многого. Он с любопытством посмотрел на нее и криво усмехнулся.
– И чего ради? Зачем мне это? Я знаю достаточно талантливых художников, чтобы безбедно существовать и ничего больше не хотеть от жизни. Не думаешь ли ты, что я сделаю это только из-за моего к тебе хорошего отношения?
– Но что я могу предложить вам? – растерялась девушка. – Деньги? Сколько? Думаю, что мне хватит средств для участия в выставке
– Деньги – не первое, что мне хотелось бы получить от тебя. Подумай хорошо, Жозефина. Подумай.
Он встал с кровати и принялся одеваться. Никита была совсем растеряна. Он настолько хочет, чтобы она полетела с ним в Штаты? Ему на самом деле так уж это нужно или он хочет заставить ее сделать это теперь уже из принципа? Неужели он считает, что она согласится на это только ради выставки? Нет уж, найдутся и другие способы. Главное то, что теперь у нее есть идея, а как осуществить ее – другой вопрос.
– В конце концов, при твоем большом желании твой знакомый художник мог бы участвовать в выставке без всякого начального капитала, если он действительно настолько талантлив, – заметил Пол, немного помолчав. – В любом случае для владельца галереи это будет выигрыш. Но ты сама понимаешь, я занятой человек, мне некогда рассматривать чьи-то картины без большой заинтересованности. Заинтересуй меня.
– Я уже сказала, что его картины произвели бы на вас впечатление. Как еще я могу заинтересовать вас? – Никита чувствовала сильное волнение, и на ее виске запульсировала горячая жилка. Она понимала, что разговор ни к чему не приводит, но просто замолчать было не в ее стиле.
– Я непонятно объяснил? – Пол наклонился над ней, и она почувствовала тонкий аромат дорогого парфюма от его рубашки. – Взвесь все хорошенько и реши, насколько важно для тебя участие твоего знакомого в этой выставке. А потом скажешь мне, чем ты можешь ради этого пожертвовать.
– Зачем мне жертвовать? В конце концов, ваша галерея – не единственная в Париже. Я просто поинтересовалась, как все происходит.
– Твой приятель должен хорошо об этом знать, раз он художник. Почему же ты не спросила об этом у него?
– Не догадалась. Теперь я кое-что знаю об организации выставок. Спасибо.
– Не думаю только, что ты узнала что-нибудь новое.
– Тем не менее, я кое в чем убедилась.
– Убедилась? – Пол рассмеялся. – Знаешь, моя дорогая, везде и всюду все происходит именно так, через женщин. Это старо, как мир, и не я придумал такой подход.
– Я не поеду ни в какие Штаты, – насупилась Никита.
– Решать тебе, – Пол приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы она посмотрела ему в глаза. – Решать тебе.
С этими словами он вышел за дверь спальни, а Никита с головой зарылась под одеяло. У нее не было сил бороться с мерзостью, оплетшей всю ее снаружи и изнутри. Майкла она обидела, Пол обидел ее... И что делать дальше? Найти галерею, в которой можно будет разместить картины Майкла? Ну а дальше? Все оплатить и пригласить его? Он разорвет эти картины на ее голове. Нет уж, без его согласия нельзя ничего делать. А как спросить? Он все равно разорвет картины на ее голове. Замкнутый круг. А оставить все как есть нельзя, потому что таким образом мир лишается гениального художника. И почему? Только потому что у него нет средств на выставку? Как же глупо устроено все в этом самом лишенном гения мире...

...
Майкл отправился на всю ночь на вечеринку к старым приятелям и домой пришел только после обеда следующего дня. Голова раскалывалась после пьяного веселья и хотелось рвать на себе волосы. Он вошел в комнату и застал Биркоффа на полу перед обрывками бумаги. Парень растерянно поднял глаза на друга.
– Ну зачем ты?.. – растерянно спросил он у Майкла.
– Оставь это, – Майкл вырвал из его рук клочки и в сердцах бросил их в раскрытое окно. – Ты тоже не ночевал дома?
– Нет, я только что пришел. Вчера ты собирался показать Никите картины, вот я и... поехал навестить маму. Ты же знаешь, я давно у нее не был...
– Ну и как мама? – сухо дробя слова выдавил из себя Майкл.
– Болела. Знаешь, все эти весенние простуды... Послушай, я же говорил тебе, что ты опять порвешь картину. Ну перестань ты снова начинать все заново, пока не определишься со своими ощущениями.
– Я уже определился. Зря я за это брался.
– Что случилось? Вы поссорились?
– Мы не ссорились, а просто ошиблись. Наша встреча была ошибкой. У нее свой мир, у меня – свой. И не разговаривай больше со мной об этой девушке.
– Майкл, – Биркофф подошел к нему и положил руку на его плечо, – не обманывай себя. Она нужна тебе.
– Но ни один из нас не хочет ничего менять в своей жизни. Из моих объятий она бежит в свой бордель и отдает себя тому, кто дороже заплатит. Я должен с этим мириться? Да, я не могу обеспечить ее так, как она к тому привыкла, а она не может жить в тех условиях, которые я могу ей предложить. И дальше что? Тупик, Биркофф. Это тупик, финиш.
– А зачем ты порвал то, над чем так кропотливо трудился?
– Я не могу видеть эту картину, она напоминает мне о Никите... – Майкл подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. – Не могу сказать, что обидел ее, – чуть слышно произнес он, – но я чувствую себя виноватым. Она упрямая, но очень нежная и ранимая.
– Ты что, влюбился? – Биркофф удивленно заморгал. – Серьезно влюбился?
– Что мне делать? – Майкл обернулся к другу в полной растерянности. – Я больше не увижу ее.
– Ты сам-то знаешь, чего хочешь? Рвешь картину, а у самого сердце кровью обливается. Ну скажи, что тебе нужно?
– Я хочу, чтобы она вернулась. Я не буду задавать ей никаких вопросов, пусть просто будет рядом.
– Тебе решать, но мне кажется, что...
– Не думай об этом, пусть тебе ничего не кажется. Ты спросил, чего я хочу, а я тебе ответил. И дальше что? Ты мне поможешь?
– Скажи как, и я тебе помогу. Как, Майкл? Поговорить с ней? Позвать ее?
– Нет, нет... Она не выйдет и не станет разговаривать, а войти нам не удастся... Биркофф, сколько у тебя есть денег?
– Что ты хочешь сделать? – Сеймур вытаращил глаза.
– Мне нужны деньги – твои, мои и, возможно, еще чьи-то. Если Никита не хочет бросить свою работу, пусть работает. Поройся в карманах, дружище, а я сбегаю к Рене.

Никита вошла в кабинет Медлин и остановилась в дверях, все еще не решаясь сказать то, из-за чего пришла. Она уже была в вечернем наряде, полностью готовая к встрече с посетителями. На ней было короткое черное платье с широкой шифоновой накидкой, которую она перебирала пальцами, будучи не в силах найти себе другое занятие. Медлин сидела за столом в мягком офисном кресле и смотрела на экран компьютера.
– Ты пришла просто так, чтобы посмотреть на меня? – спросила она наконец, не глядя на Никиту. – Садись.
– Я на минутку, – словно оправдываясь, сказала девушка и присела в мягкое кресло у стойки с бонсаями.
– Хорошо. Но ты мне что-нибудь скажешь или просто посидишь? Знаешь, по вечерам я бываю слишком занята и если ты позволишь, буду заканчивать свои дела, не обращая на тебя внимания.
– Ты сердишься на меня? За что?
– А как ты сама думаешь? И потом, ты пришла не для того чтобы узнать, что я о тебе думаю. Не так ли? Закончим с твоим делом. А потом я скажу тебе, чем недовольна.
– Теперь у меня как-то и настроение пропало просить тебя о чем-либо.
– У тебя его и не было. Рассказывай, – Медлин подняла глаза и внимательно посмотрела на Никиту.
– Медлин, ты можешь помочь мне? Я хочу, чтобы ты поговорила с Полом. Пожалуйста...
– Не раньше, чем ты скажешь мне, о чем я должна с ним говорить.
– Медлин, вы с ним старые приятели... Он устраивает выставку, и участие в ней было бы большой удачей для одного моего друга...
– Для друга-художника? – Медлин поджала губы. – Зачем мне помогать ему?
– Не ему. Мне...
– Никита, почему ты решила, что я стану это делать? Все твои мысли заняты этим художником, у меня складывается впечатление, что ты постоянно где-то с ним, даже когда сидишь передо мной в кресле. Зачем мне поощрять тебя в этом?
– Я виделась с ним всего пару раз. Тебе просто кажется, будто что-то не так. Он замечательный человек, вот я и хочу ему помочь.
– Может быть, он и не такой уж замечательный человек, он просто загадка для тебя, и тебе интересно немного поломать голову над разгадкой. Только зачем так сильно ломать голову? От этого нет никакой пользы. Никому. Никита, все закончится так же внезапно, как и началось. Ему тоже интересно, но... не более того. И когда ты уйдешь из его жизни, через неделю он не вспомнит о том, что ты когда-то существовала в этом мире, а ты до скончания века будешь перебирать в памяти ваши короткие встречи и корить себя за то, что оказалась не достойной его. Если сейчас ты вдумаешься в мои слова, то поймешь, что я более чем права.
– Хорошо, пусть ты права. Все равно я больше не увижусь с ним, – Никита посильнее сжала пальцами подлокотники кресла. – Я просто хочу ему помочь. Пожалуйста, Медлин.
– Ловлю тебя на слове. Я поговорю с Полом в том случае, если ты действительно больше не увидишься со своим художником. Мы договорились? Ты – мне, я – тебе. Я не буду требовать от тебя подчинения, потому что ты все же свободный человек, просто ставлю тебе условие. Ну как?
– Я не люблю, когда мне ставят условия.
– Я тоже не люблю, но иногда без этого не обойтись. Все, тебе пора в зал, – сказала Медлин тоном, не допускающим возражений, и опять углубилась в изучение экрана монитора.
Никита встала и бесшумно вышла за дверь. Она была обижена и унижена. Почему все подряд считают, что ею можно помыкать на свое усмотрение? Да, Медлин – хозяйка этого заведения, но Никита все же здесь работает, а не является ее собственностью. С какой стати она должна подчиняться любому капризу хозяйки? Ей хотелось заплакать. Она попала в совершенно безвыходную ситуацию. Чуть ли не впервые в жизни она чувствовала, что никакого возврата нет, а впереди – только неопределенность, в которой нет абсолютно никаких надежд. Отказаться от Майкла? Что значит отказаться? А разве сейчас он в какой-то мере ей принадлежит? Так что, все довольно просто, но... готова ли она на данном этапе согласиться выбросить из головы такие сладкие мысли и мечты, готова ли забыть Майкла – его силу, нежность, тихий голос, тепло рук, дивные глаза?..
Никита вышла в гостиную и машинально опустилась на один из диванов, стараясь не показать присутствующим сумрачности своих мыслей. Посетителей было мало. Четверо молодых людей за маленьким столиком играли в карты. Естественно, их окружили девушки. Еще несколько постоянных клиентов были заняты беседами за бокалом вина. Никита подумала, что все эти звуки, запахи, пестрые блики нарядов товарок настолько надоели ей, что она может в один прекрасный день просто повредиться рассудком. Она с неудовольствием заметила, как ринулись к ней сразу две мужские фигуры. Естественно, это были близнецы. Давненько она их не видела.
– Добрый вечер, Жозефина! – оба они сияли, как начищенные монеты, и Никита подумала, что еще немного – и ее стошнит. "Любовь моя, я виновата..." – подумала она и нарисовала привычную приветливую улыбку на своем хорошеньком лице, таким образом приветствуя близнецов.
– О, вас давно здесь не было. Что случилось? – спросила она оживленно.
– Это все папаша. Он решил урезать наше финансирование, – ответил один из братьев. – Но мы его переубедили. А где Синди? Она сегодня не будет с нами?
– У нее выходной, ребята...
Никита не договорила, потому что Вальтер отправился открыть дверь очередному посетителю, и в гостиной появился... Майкл Самюэль. Он был не в своей повседневной простенькой одежде, на нем был дорогой черный костюм с черной же рубашкой, небрежно расстегнутой на вороте, а в руке он держал шикарную розу, настолько насыщенного красного цвета, что она казалась черной. Он перемолвился парой фраз с Вальтером, старый дворецкий обернулся ища кого-то взглядом и нашел. Никита с ужасом отметила, что в дверном проеме своего кабинета стоит Медлин и ледяным взглядом смотрит на нее.
Что сделать? Вскочить и выставить Майкла за дверь? А как же клиенты? Медлин не простит такого порыва. А если не это, то что? Тем временем Медлин посмотрела на Вальтера, чуть заметно кивнула ему и подошла к Майклу, по всей вероятности предлагая ему набор развлечений на этот вечер. Никита не слышала их голосов из-за стрекота близнецов и приглушенной музыки, но она отметила, что Майкл разговаривает с Медлин очень мило, чуть склонив голову на бок. Он слегка улыбался и внимательно выслушивает ее предложения. Как глупо! Зачем он пришел? Для того, чтобы обидеть ее? А будет довольно забавно, если сейчас он согласится на предложения Медлин, а под конец выберет себе другую девушку. Они исподтишка наблюдали за стройным красавцем и наверняка вынашивали надежды на то, что его выбор остановится на одной из них.
Но Майкл подошел к ней. Лицо Медлин не выражало абсолютно никаких эмоций, но холод, исходящий от нее, конкретно Никите говорил о многом.
– Никита, я хочу попросить тебя уделить внимание нашему новому посетителю. Хотелось бы, чтобы ему у нас понравилось, – Медлин внимательно изучала лицо Никиты, и девушка изо всех сил старалась держать себя в руках. – Тьери, Этьен, я хочу предложить вам партию в бильярд, – улыбнулась Медлин близнецам, огорченным появлением соперника. – Естественно, со стриптизом.
Обрадованные такой перспективе, они охотно забыли о существовании Никиты и отправились вслед за гостеприимной хозяйкой. Майкл сел рядом с Никитой и протянул ей розу.
– Извини, с этим я переборщил.
– Ты находишь, что переборщил только с розой? – язвительно поинтересовалась девушка, принимая ароматный подарок. – Зачем тебе понадобился весь этот цирк? Подозреваю, что сюда пошел годовой гонорар и, кстати, не только твой.
– Пусть тебя это не беспокоит, – Майкл наградил ее пустым взглядом, окончательно закрывая материальную тему на этот вечер.
– Но Майкл, зачем? – она с трудом сдерживалась, чтобы не рассказать, какую операцию он провалил.
– Я хотел увидеть тебя. Напрасно?
– А других способов не было?
– Этот способ единственный в своем роде. Только так ты не сможешь выгнать меня и отказаться слушать.
– Я могу порезать себе руку и сказать, что ты садист, – предложила Никита. – У нас солидное заведение, и это запрещено.
– Ну давай, если тебе так уж этого хочется, – согласился Майкл. – Кстати, ты так теребишь эту розу... Эти цветы обычно имеют шипы, не порань пальчик.
Никита оставила в покое длинный стебель цветка и подняла взгляд на Майкла. Он смотрел на нее нежно и заботливо, без всякой тени обиды. Неужели он простил ее за ту истерику?
Вальтер поднес им напитки, и девушка умоляюще посмотрела на старика. Она не знала сама, о чем его умоляла, но скорее всего, ей просто не по себе было от того, что она останется наедине с Майклом, от вины перед которым никак не могла избавиться. Вальтер чуть заметно подмигнул своей любимице, уверяя ее в том, что все под контролем и можно расслабиться. Никита тихонько вздохнула и протянула Майклу бокал вина с подноса. Второй она взяла себе, и Вальтер двинулся дальше.
– Ладно, рассказывай, – предложила Никита, покачивая вино в бокале и делая вид, что рассматривать плескание рубиновой жидкости за тончайшими хрустальными стенками куда интереснее, чем смотреть в глаза собеседника.
– О чем?
– Например, поделись своими планами на вечер. Времени у нас много, поэтому можем болтать сколько вздумается.
– Мои планы на вечер? Я хочу провести его с тобой, и мне все равно, как. Главное – с тобой.
– Другими словами, на бильярд со стриптизом ты тоже согласен? – она лукаво прищурилась.
– Я согласен на что угодно, если ты считаешь, что это нам нужно.
– Вот ты куда свернул, – она не сдержала улыбку. – Значит, решения буду принимать я?
– Ты же хозяйка.
– Я не хозяйка. Хозяйка у нас вот, – Никита легонько дотронулась до его щеки, чтобы указать на Медлин, сидящую в своем любимом кресле у фонтана и тихо беседующую с Анной. Она тут же пожалела о том, что коснулась его, потому что оба почувствовали искрящий разряд, пронзивший их тела насквозь.
– Я знаю, – тихо ответил Майкл.
– Мне любопытно, как тебе удалось уговорить ее на ночь со мной. Я уже была обеспечена двумя кавалерами, если ты заметил, – она пыталась совладать с предательской дрожью в голосе.
– Я не заметил. Я видел только тебя.
– Так ты и сказал Медлин?
– Почти. Она не особо сопротивлялась, честно говоря.
– Я, наверное, знаю, почему, – девушка грустно опустила голову, но Майкл приподнял ее подбородок, внимательно изучая ее взгляд. – Нет, нет, не подумай ничего такого, – она испугалась того, что он узнает о ее планах относительно выставки Пола Вульфа и о том, что только что все испортил. Она отняла его руку от своего лица и сжала прохладными пальцами. – Знаешь, Медлин не любит, когда мы заводим романы, вот и захотела, чтобы мне было стыдно.
– И тебе стыдно?
– Нисколько. Наоборот... я... я очень рада, что ты пришел. И мне не хочется здесь оставаться, потому что всем прекрасно видно, что мы ведем себя не так, как остальные.
– А как же нужно себя вести?
– Я держу тебя за руку, а должна вскарабкаться к тебе на колени и предлагать удовольствия.
– Я согласен на такой вариант, – Майкл не улыбнулся, но краешки его губ слегка дрогнули. – Но еще лучше... Никита, у тебя есть своя комната? Знаешь, я хочу о многом поговорить с тобой, просто побыть рядом, а все эти люди мешают мне.
– Своя комната? Я не буду посвящать тебя во все эти нюансы, это просто не интересно, но комната найдется. И никто нас не потревожит. Идем, – она встала и потянула его за руку.
Они прошли через гостиную, держась за руки, и Никита подмигивала девушкам, восторженно провожавшим взглядами эту красивую пару. Взгляд Медлин был прохладно-равнодушным, но Никита представляла себе, что сейчас на уме у хозяйки.
В спальне на маленьком столике стояла бутылка шампанского и огромная ваза с фруктами. Никита подошла к столику и, стоя спиной к Майклу, принялась сосредоточенно очищать банан. Он подошел к ней и осторожно обнял за талию, положив голову на ее плечо. Несколько минут они не двигались, и каждый думал о своем. Потом Никита отломила маленький кусочек мякоти банана, обмакнула в сливки и поднесла ко рту Майкла, искоса наблюдая за тем, как он лениво принял губами ее сладкое угощение.
– Это та самая комната? – просил он наконец. – То самое окно?
– Да. Я задернула жалюзи.
– Зачем?
– Чтобы нас не видел Биркофф... Ведь здесь зажжены свечи.
– Биркофф не смотрит в чужие окна.
– А ты?
– Я тоже, если не вижу в окне тебя.
Разговор больше напоминал игру, потому что слова не имели никакого смысла. Они не мигая смотрели друг на друга. Никита развернулась к Майклу лицом, и он переплел свои пальцы с ее. Они медленно двигались по комнате, не сознавая того, что танцуют под чуть слышную приятную мелодию, доносившуюся неизвестно откуда.
– Прости меня, – прошептала Никита. – Я истеричка.
– О чем ты? – Майкл нежно убрал с ее лица светлую прядь волос. – Ничего не случилось, все было неприятным сном.
– Спасибо, – она чуть заметно вздохнула и уткнулась носом в его плечо, вдыхая неповторимый и возбуждающий мужской запах. – Если я уйду отсюда... что случится?
– Все зависит от того, чего ты хочешь.
– Ты предлагал мне остаться с тобой или я ошиблась?
– Не ошиблась. Я не могу без тебя и смирюсь с любым твоим решением, лишь бы только... лишь бы только изредка видеть тебя в окно.
– Никогда не говори мне такого.
– Почему?
– Чтобы я не могла манипулировать тобой.
– Мне все равно, что ты со мной сделаешь. Я люблю тебя.
– Я очень много думала обо всем что случилось с нами, Майкл. Возможно я могла бы уйти отсюда. Возможно. Но прежде мне нужно закончить то, что я начала. Сейчас это будет сделать труднее, но я прошу тебя: подожди немного. Может быть, даже несколько дней. И тогда, если ты согласишься забыть о моем прошлом, я никогда больше не оставлю тебя.
– Я могу надеяться на это?
– Да.
Майкл прервал ее слова долгим поцелуем.
Он скользнул рукой вниз, к ее ягодицам, и прижал ее к себе сильно, но осторожно. Никита почувствовала, как ее тело мгновенно среагировало на его простую ласку. Не отнимая у него своих губ, она нашла его руку своей и поощряя сжала ее пальцами.
Майкл прервал поцелуй, чтобы внимательно посмотреть ей в глаза. Он как бы спрашивал, действительно ли она готова к тому, что почти неизбежно должно было случиться в ближайшие минуты. Улыбка слегка тронула губы Никиты, и она кивнула, отвечая на его немой вопрос. В маленькой комнатке в доме напротив Майкл ни о чем не спрашивал у нее даже мысленно, потому что твердо знал, что желания Никиты совпадают с его собственными, а здесь он вдруг оказался в совершенно ином положении – положении платного гостя. А не обязал ли он к чему-то любимую и желанную женщину? Все это Никита прочитала в его глазах.
– Все в порядке, – прошептала она, приближая губы к его уху. – Все хорошо, мой ангел.
Он вздрогнул от удовольствия – от ее горячего дыхания по всему его телу скользнул легкий трепет. Никита сильнее прижала его руку к себе, чувствуя пульсирующую тяжесть внизу живота. Майкл опять нашел ее губы и обдул их ветерком легких поцелуев. Взволнованная девушка только сейчас заметила, как приятно от него пахнет – тонкий свежий аромат возбуждал и опьянял ее еще больше. Она с удовольствием отметила, что этот мужчина умеет быть именно таким, каким она хочет его видеть в тот или иной момент.
– Ты замерзла...
Майкл все же высвободил руку и в ответ сжал подрагивающие пальчики Никиты, только что так настойчиво державшие его. Он поднес ее руку к губам и покрыл поцелуями. Играя с ее ладошкой, второй рукой он осторожно коснулся шифоновой накидки, и она послушно соскользнула с точеных плечиков. Никита осталась только в прямом черном платьице с приспущенными с плеч бретельками. Она потянулась к Майклу, стремясь к нему всем телом, пытаясь преодолеть уже не существующее расстояние между ними. Майкл легко, как перышко, приподнял ее полусогнутыми руками и посмотрел на нее снизу вверх. Никита откинула голову и тряхнула золотыми волосами. Ощущение полета свело ее с ума окончательно, и она почти поверила в то, что до Майкла не знала ни одного мужчины даже визуально.
Она обвила его ногами за талию, и они слились в поцелуе, продлившемся целую вечность. Майкл ласкал ее волосы, а она тонула в его объятиях, впервые за последние десять-пятнадцать лет испытывая настоящий неземной восторг. Все еще наслаждаясь поцелуем, они оказались на шелковых простынях, и Никита, отпустив талию Майкла, утомленно раскинулась на бледно-розовой прохладе. Майкл слегка отстранился, чтобы увидеть эту неописуемую прелесть. Он бережно провел рукой снизу вверх по телу девушки – от бедра до груди – и обнаружил полное отсутствие на ней белья. Ее затвердевшие соски выделялись под мягкой тканью, и Майкл остановился на них, осторожно поглаживая большими пальцами. Никита выгнулась и мурлыкнула, вцепившись пальцами в его рукава. Только теперь она поняла, насколько им мешает одежда, и принялась сражаться с пуговицами на рубашке Майкла. Он, в свою очередь, мягко приобняв ее, нашел молнию на ее спине и освободил разгоряченное женское тело от платья.
– Я люблю тебя, – прошептал Майкл в самое ее ухо, поднимая в ней следующую волну возбуждения, от которой она начала тихо постанывать. Он сжал ее бедра руками и крепко прижал к себе, давая почувствовать свое тело. Никита смотрела на него затуманенными глазами и силилась что-то произнести пересохшими губами. Не позволяя ей сделать этого, Майкл стал целовать ее в приоткрытые губы снова и снова, посасывая и слегка покусывая их.
– Майкл... – выдохнула она его имя прямо в поцелуй. – Майкл, я сейчас умру...
Вместо того чтобы немедленно спасти ей жизнь, он сел рядом с ней на кровати и стал нежно поглаживать ее живот, наслаждаясь прикосновениями к нежной бархатистой коже. Он смотрел на Никиту, постанывающую и с трудом справляющуюся с перебоями в дыхании, и старался унять свои животные инстинкты, чтобы случайно не причинить ей боль.
Но долго ждать Никита не могла. Она поднялась, встала на колени, путаясь в покрывалах, и, осыпая поцелуями плечи и грудь Майкла, потянулась рукой к низу его живота. Он со стоном откинул голову и прижал ее к себе, одной рукой нежно поглаживая ее спину, а второй лаская светлые волосы. Слегка повернув голову, губами он нашел ароматную впадинку на ее плече и легонько провел по ней языком. Девушка глубоко вздохнула от восторга и, покрепче прижав его к себе, повлекла за собой в ворох подушек. Стараясь не допустить утечки сознания, как в прошлый раз, они наслаждались каждым мгновением ласк и поцелуев, издеваясь над собой мыслями о том, что этот раз – последний, другого не будет, а потому нужно подарить друг другу максимум тепла и нежности.
Майкл овладел ею страстно, но очень бережно, поддерживая сильной ладонью ее прогнувшуюся спину. Она снова и снова произносила его имя, полностью отдавшись его власти и совершенно забыв о том, что по идее должна была бы сама взять дело в свои руки, раз уж Майкл решил развить события на ее территории, да еще и в такой форме. И она снова и снова шептала его имя, как будто пытаясь навсегда уложить в подсознании самое для себя важное, и при этом ее глаза безотрывно смотрели в его глаза, подернутые дымкой неземного наслаждения. Он заметил это и принялся целовать ее веки. Никита больше не плакала, как в первый раз, наоборот – ей хотелось кричать от восторга и неуемной радости. С улыбкой она оказалась на пике наслаждения. Майкл прижал ее к себе и убаюкал в своих сильных теплых руках.

Он проснулся глубокой ночью и увидел перед собой Никиту. Она сладко спала, свернувшись калачиком и положив теплую ладошку на его грудь. Майкл погладил ее мягкие волосы, рассыпавшиеся по подушке и по его руке, обнимавшей ее, коснулся губами ладошки и встал с кровати – тихо, чтобы не разбудить свою любимую.
Он подошел к окну и открыл жалюзи. Лунный свет скользнул по обнаженному бархатному телу Никиты. Майкл вернулся к кровати, поднял с пола ее черную шифоновую накидку и подбросил вверх. Полупрозрачная ткань легко взлетела и плавно опустилась, едва заметно лаская нежную кожу спящей девушки. Майкл присел на корточки и оперся подбородком о сложенные на краешке кровати руки. Теперь он видел новую картину, но не знал, решится ли начать все заново. Решится... Ведь он собирался заново начать всю свою жизнь.
Никита открыла глаза, улыбнулась и провела пальцем по брови Майкла, повторяя ее изгиб.
– Я не хотел будить тебя.
– Ты меня не будил, просто я не могу лежать с закрытыми глазами, когда ты на меня смотришь: мне хочется все время видеть тебя.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Потом Никита приподнялась на локте и задумалась.
– Что случилось? – спросил Майкл.
– Подари мне свою картину. Пожалуйста.
– Какую? – он испугался, что она попросит свой разорванный портрет, и ему придется объяснять, что с ним произошло.
– Любую. Хотя нет, я выберу сама. Можно?
– Конечно. Только зачем?
– Я хочу видеть то, что сделано тобой. Ведь это очень просто, Майкл. Мне хочется иметь что-то от тебя, а если это будет картина – еще лучше.
– Когда-нибудь, – Майкл соединил ее ладони и сжал их своими руками, поднеся к губам, – я смогу отдать свои картины на выставку, и тогда я смогу дарить тебе что-то еще. Я обещаю тебе, моя радость.
– Только не нужно делать этого ради меня, – строго попросила она. – Твои картины заслуживают места на любой выставке, в любой галерее Европы, не говоря уже о каком-то другом месте на планете. И твоя картина – лучший подарок для меня.
– Ты можешь взять их все.
– Достаточно одной. Пока достаточно.
– Ты можешь зайти ко мне когда захочешь и выбрать что угодно. А сейчас я должен идти.
– Побудь еще немного, пожалуйста!
– Скоро наступит утро, и будет новый день. Мы опять увидимся. Мне не хочется оставаться здесь до утра. Правда, Кита... Это не дом...
– Да, конечно.
– Не обижайся, прошу тебя.
– Я не обижаюсь, я все понимаю. Ты правильно говоришь. Иди, а потом мы снова увидимся. Я приду к тебе. Только пожалуйста, не приходи сюда больше. Это не сложно?
– Думаю, я справлюсь с собой.

Никита смотрела, как Майкл пересекает дорогу между их домами, и улыбалась. Теперь она твердо знала, чего хочет, и знала, как будет жить дальше. Оставалось всего ничего – помочь Майклу с выставкой. Ведь вне "Сада Эдриан" она уже не сможет этого сделать.

Утром Никита нашла Медлин в оранжерее. Она орудовала небольшим металлическим совком в кадке с пальмой.
– Ты рано, – недовольно отметила она, заметив Никиту. – В последнее время ты почти не спишь. Еще немного – и я попрошу доктора осмотреть тебя.
– Со мной все в порядке. Я просто хочу поговорить с тобой.
– Мне надоело говорить с тобой, Никита. Подай мне ороситель, будь добра. Моя пальма приготовилась приболеть.
– Я не звала Майкла сюда. Он пришел сам, и это не моя вина, – она протянула Медлин секатор.
– Я просила ороситель, – Медлин сердито покосилась на нее. – Думаешь, ты первая влюбившаяся женщина в этом заведении? Не первая и не последняя, и я знаю меры, которые следует предпринять, чтобы вернуть тебя на землю.
– Я не звала Майкла. Ты сама привела его ко мне.
– По-твоему, я должна была выставить его на глазах у клиентов? Твой Майкл больше не придет сюда, я знаю это и без твоих обещаний. Он заплатил мне полную сумму, а значит, ни у него, ни у его приятелей уже не хватит денег на подобные авантюры до рождества, скажем. Но меня волнует не он, а ты. До него, поверь, мне нет абсолютно никакого дела.
– И с Полом ты не будешь говорить?
– Нет. Мне это не выгодно.
– А ты всегда и все делаешь только ради собственной выгоды?
– А ты? Ты хочешь, чтобы Майкл зависел от тебя, ведь это ты устроишь ему выставку. Не так ли?
– Не так. Он не узнает, что это моих рук дело. Я хочу, чтобы Пол просто посмотрел его картины.
– Договорись с Полом сама. Я отказываюсь от роли посредника, потому что ты не выполнила свою часть договора.
– Пол тоже требует от меня кое-что взамен, – Никита решилась на решительный шаг. – Он хочет, чтобы я летела с ним в Штаты.
– Чтобы ты летела в Штаты? – Медлин посмотрела на нее с любопытством и отставила в сторону ороситель. – Подробнее, пожалуйста.
– Девушка для всех. Еще подробнее?
– Почти то же самое, что ты имеешь здесь. Разве не так?
– Здесь я знаю себе цену, и все ее знают.
– Значит, в "Саду" тебе все-таки не плохо? Самое лучшее решение – оставить все как есть, потому что оба варианта, которые тебе предложили, намного хуже чем то, что есть у тебя сейчас.
– Я хочу, чтобы картины Майкла попали на выставку, а потом буду решать, что делать.
– Я знала, что ты упрямая, но чтобы до такой степени... Знаешь что, Никита, решай сама. Сходи с ума как хочешь. Ты решила изменить свою жизнь – пожалуйста, но учти, что здесь у тебя есть защита, нечто надежное и постоянное, чего ты не будешь иметь ни в Америке, ни в объятиях Майкла. Взвесь все хорошенько и реши, что ты будешь делать, если станешь жить с Майклом. Ты будешь драить кастрюли, мыть пол в вашей каморке, вытирать сопли детям, держать кисти и разводить краски? Каждый из нас умеет что-то делать лучше, а что-то хуже. Ты тоже по-своему талантлива, и я о твоих талантах знаю. Но кроме ночей есть еще и дни, девочка моя, и именно днем большая часть человечества бодрствует. Подумай, что ты будешь делать днем.
Слезы ярости обожгли щеки Никиты. Она попыталась что-то ответить Медлин, но не смогла расцепить зубы, развернулась и выскочила вон из оранжереи, чуть не сбив с ног Вальтера, помогавшему горничной нести сверток с использованным бельем.
– Что произошло, сладкая? – он поймал Никиту за плечо и развернул к себе лицом.
– Не знаю, не знаю... – пробормотала она. – Оставь меня, прошу тебя.
– Только не делай глупостей, – бросил он уже ей вслед, но девушка не слушала старого друга. Она должна была покинуть этот дом как можно быстрее и забыть обо всем, что с ней здесь случилось.

Никита ворвалась в мансарду Майкла взъерошенная и злая. Полы длинного плаща развевались за ее спиной, и она крепко сжимала рукой ремешок спортивной сумки, переброшенной через плечо.
– Вот я, делай со мной что хочешь, – заявила она Майклу с порога.
Биркофф, что-то с аппетитом жевавший, забыл проглотить кусок и на какое-то время застыл от удивления, сжимая в испачканной красками руке раздавленное подобие бутерброда. Майкл молча отложил кисти, встал со стула и подошел к Никите. Снял сумку с ее плеча, переложил на диван и ласково обнял девушку.
– Хорошее начало. Успокойся. Пришла – и хорошо.
– Биркофф, прости, – Никита смущенно посмотрела на парня через плечо Майкла.
– Все в порядке, – он наконец сообразил, что дожевать откушенное куда приличнее, чем выплюнуть, и довел дело до конца. – Разместимся. Мы попадали в ситуации и попикантнее. Да, Майкл?
– Язык у тебя – как парус, так и треплется на ветру, – Майкл обернулся к нему и улыбнулся. – Входи, милая. Разместимся, конечно.
– Я буду маленькой и незаметной, – пообещала Никита.
– Ты – и вдруг незаметная? Лучше не нужно, – возразил Сеймур.
– В принципе, я могла бы снять номер в гостинице, но... почему-то опять пришла сюда. Ноги сами несут меня в этот дом.
– Просто замечательные ноги, – Майкл усадил Никиту на диван, присел перед ней и снял с нее туфли. – Но что все-таки случилось с тобой?
– Я ушла оттуда. Неужели не понятно? Все остальное – просто повод.
– Все ясно, – Майкл встал на ноги и окинул глазами комнату. – Она великовата. Да, Биркофф? Мы уже давно собирались сделать здесь ширму.
– Планировали с самого начала, – подтвердил Сеймур. – Синюю ширму...
– Стоп, почему вдруг синюю? – Майкл посмотрел на него удивленно.
– Ну как же! Ты забыл? Мы договаривались о синей ширме.
– Это спорный вопрос. Я спорил.
Никита вдруг отвернулась от них и уткнулась лицом в подушку. Плечи ее задрожали. Майкл присел рядом и провел пальцами по ее спине. Биркофф растерянно замолчал.
– Что с тобой? Ты плачешь? – Майкл повернул девушку лицом к себе. Но она не плакала, она смеялась. Она была просто счастлива от того, что пересилила себя и ушла, оборвав все нити, связывавшие ее с "Садом Эдриан".

* * *

Просыпаться утром и видеть спину Майкла, обтянутую мягким серым свитером, его растрепанные волосы, его красивые руки, уверенно превращающие белый холст в изумительное полотнище, – это ли не счастье?! Нет больше сонного царства, а есть весело свистящий на плите старенький чайник, стукнутый Биркоффом о стену кафе в тот самый знаменательный день, есть бежевая ширма, отодвинутая заботливой рукой Майкла, чтобы Никита могла видеть теплые весенние лучи солнца, бесшумно скользящие по стене, есть Париж – город любви и красоты, в сердце которого она оказалась так внезапно и стремительно, поглощаясь им и наслаждаясь своими ощущениями.
Она неожиданно открыла для себя Париж... Она узнала, как выглядит их старая улочка с вершины Эйфелевой башни, как ветер играет с волосами, когда летишь ему навстречу на карусели, как гулко стучат каблучки по булыжной мостовой, когда возвращаешься домой поздним вечером, доверчиво прижавшись к единственному в мире человеку, которого сейчас хочешь видеть. Она вдыхала такие пьянящие и такие разные запахи весны... Весна пахла по-разному в любом уголке огромного города: на Елисейских полях, на набережной Сены, на людном Монмартре и в маленьком сквере, который так любил Биркофф.
Однажды Никита позировала ему в этом сквере. Он уходил из дома еще затемно, и она обычно спала в это время, но однажды проснулась, когда Биркофф уронил на пол вазу с орехами, и Майкл, проснувшись, запустил в него книгой в жестком переплете. Сон, естественно, после таких баталий как рукой сняло, тем более что вслед за книгой полетели подушки, и одной Майклу показалось мало – увидев, что Никита открыла глаза, он позаимствовал ее подушку и она задорно проехалась по уху незадачливого Сеймура.
– Пойдешь со мной в сквер? – предложил Биркофф уже стоя в дверях, когда Никита только соизволила встать с кровати, закутавшись в одеяло. – Представить себе не можешь, как там красиво. Ты будешь танцевать на аллее с алым шарфом в руках, а я буду рисовать тебя. Ты будешь моей весной.
– Она моя весна, – возразил Майкл, властно и мягко прижимая Никиту спиной к себе.
– Не будь единоличником. Никто не станет мне позировать, пока у меня нет своей студии и помощников для смешивания красок. Поделись, и я навсегда запомню, как ты отпустил со мной в сквер свою музу. Вот что я называю дружбой.
– Он меня почти убедил, – усмехнулся Майкл. – Сходи с ним, если у тебя есть желание, милая. А я в это время пройдусь по нашим распространителям и узнаю, что они продали, куплю заодно что-нибудь вроде набора новых кистей.
– А мне растворитель – попросил Биркофф.
– Ладно, я пойду, но танцевать на аллее не буду. Размечтался, – выдвинула свои требования Никита.
На том и порешили. Они уселись на скамейке в сквере перед клумбой с едва начавшими распускаться цветами. Биркофф уложил себе не колени планшет и принялся делать наброски, а Никита заглядывала ему через плечо. Парень был на редкость талантливым, она все время удивлялась его умению с необычайной быстротой перенести на бумагу при помощи обычного карандаша свои сиюсекундные ощущения и мысли. Майкл ворчал на него и подтрунивал, но Никита прекрасно видела, насколько он привязан к своему младшему другу, как уважает его талант и упрямство, как поддерживает и поощряет все его начинания. Сеймура невозможно было не любить. К таким людям обычно привязываешься всей душой с первого взгляда, они навсегда остаются младшими братьями, которых хочется опекать и лелеять с твердой уверенностью в том, что этот самый братишка – самый надежный человек в твоей жизни.
– Ты обещала позировать, – пробормотал Биркофф, небрежно прорисовывая карандашом окаймление клумбы. Никита послушно встала со скамейки и покружилась перед художником, пытаясь для его удовольствия изобразить смягченное подобие танца. – Не вертись. Раскинь руки...
Пройдет много-много лет, и Никита снова и снова будет вспоминать именно эти минуты: деревья с набухшими почками, проснувшееся после зимней спячки день ото дня теплеющее солнце, подмигивающее сквозь ветки, черную влажную землю на клумбах, готовящихся запестреть всеми цветами радуги, и милого, рассеянного, а в этот момент такого сосредоточенного Биркоффа – уверенного, превосходного, царящего... Увы, так случается в жизни: наиболее приятные моменты не замечаются, а только с грустью вспоминаются потом. Часто хочется вернуться хотя бы на миг и многое переделать, исправить, но поздно, и сделать ничего уже нельзя. Остается только вспоминать и пропускать новые мгновения, чтобы потом грустить и о них.
– У тебя красивая машина, – сказал вдруг Биркофф, не отвлекаясь от рисунка. – Желтый кабриолет. Почему ты не ездишь на нем?
– Откуда ты знаешь, что он есть?
– Знаю. Я видел, – он посмотрел на нее очень внимательно. – Я хочу, чтобы ты осталась, но ты не останешься.
– Почему?
– Потому что ты не ездишь на своей машине, потому что соглашаешься жить втроем в маленькой мансарде, потому что все оставляешь на потом.
– О чем ты говоришь, Сеймур? Я не понимаю. О каком "потом" идет речь?
– Я не знаю. Просто я вижу, что ты с Майклом временно. Ты сама пока не понимаешь, что сидишь на чемоданах. Может быть, Майкл для тебя значит очень много, даже слишком много, возможно ты даже любишь его, но ты не впускаешь его в свой мир. Просто подсознательно. Ты оберегаешь его от чего-то, но напрасно. Он очень сильный человек и много пережил за свою жизнь. Он переживет и столкновение с твоей реальностью, даже запросто.
– Я не могу... Мне хочется забыть обо всем.
– Ты никогда не забудешь, и пока ты молчишь и держишь машину в гараже, одной рукой ты держишься за свою реальность.
– Ты считаешь, что мне нужно перешагнуть через свою нерешительность?
– Я не знаю, что тебе нужно, я знаю, что Майкл любит тебя, а когда он любит, он готов подарить любимой женщине весь мир. И мне хочется, чтобы ты осталась.
– Я останусь. Вот увидишь. Мы что-то изменим и не будем жить втроем в одной комнате, но...
– Нет, – он покачал головой. – Ты уйдешь.
– Я не хочу! Биркофф, что ты такое говоришь?
– Знаю, что не хочешь, но так не бывает. Слишком уж похоже на сказку. Ты веришь в сказки?
– Нет, – Никита присела перед ним на корточки и опустила голову. – Не верю, но хочу верить. Возможно, из нас троих я самый здравомыслящий человек.
– И не возможно, а так и есть. Я поэтому и говорю тебе все это – знаю, что ты поймешь.
– Не пойму. Я не хочу понимать.
– Это другое дело. Встань, пожалуйста. Я не закончил рисовать тебя.
– Сеймур, можно спросить у тебя о чем-то?
– Можно. Но я не люблю, когда меня называют по имени.
– Извини. Ты сказал, что Майкл очень много пережил. Что ты имел в виду?
– Ты хочешь, чтобы я тебе обо всем рассказывал? Я не буду. Говори с ним. Я не болтун, хоть Майкл иногда так меня дразнит.
– Может быть, есть вещи, о которых ему самому тяжело сказать вслух.
– Есть. Но рано или поздно ты о них узнаешь так или иначе. Если останешься.
– Ты хочешь, чтобы я осталась только потому что очень любишь Майкла? Ты видишь, что я нужна ему и поэтому говоришь со мной на эту тему? Я понимаю, что причина в этом, но только ли в этом?
– Не только, – Биркофф напряженно посопел. – Если бы ты не была мне симпатична, я не стал бы вообще эту тему затрагивать. Ты ведь это имеешь в виду?
– Извини. Я не хотела смущать тебя, – Никита дотронулась кончиками пальцев до его запястья, и он отдернул руку, краснея. Это снова был тот же милый застенчивый Биркофф, к которому она привыкла. – Ну хорошо. Я обещаю постараться изо всех сил. Мне кажется, что это не будет сложно.
– Хорошо. Встань, пожалуйста, возле клумбы.
Никита послушно поднялась и вернулась на свою позицию. От разговора осталось не самое приятное впечатление. Обо всем этом стоило хорошенько подумать, но в данный момент она просто не могла. Ей хотелось поскорее вернуться в их маленькую комнатку в мансарде, найти там Майкла, прижаться к нему всем телом и счастливо подумать о том, что все это вечно, что никуда он не исчезнет, и самыми большими неприятностями в ее жизни отныне будет подгоревшая яичница и птичка, нагадившая на берет.
Но сразу домой они не пошли. Перекусив хот-догами прямо в парке, они отправились прогуливаться по аллейкам, вдыхая всеми легкими дурманящие запахи весны. Никита подбрасывала ногой неизвестно откуда взявшуюся пластмассовую крышечку от колы, а Биркофф наблюдал за этим, как будто это был самый увлекательный футбольный матч лиги чемпионов.
– Ты профессионал, Биркофф, – тихо начала Никита. – Расскажи мне о картинах Майкла.
– Я не профессионал, – она упрямо покачал головой, – а Майкл – да.
– Я видела, как ты работаешь. Ты полностью отдаешься живописи, что бы там ни казалось с первого взгляда. Меня восхищает такой подход.
– Перестань. Я пока не создал ничего такого, за что меня можно было бы так хвалить. Ты видела картины Майкла? Вот это мастер. Я горжусь тем, что знаю его. Когда-нибудь о нем услышит мир.
– Не услышит, если он будет тихо сидеть в своей мансарде и ждать, что кто-то незнакомый придет и вытащит его оттуда. Нужно же что-то делать.
– И что ты предлагаешь делать?
– Поговорить с владельцами галерей, участвовать в выставках...
– Как легко все это произносится! Ты думаешь, мы не догадываемся о том, что существует такой вариант? Где взять денег на выставку, если все наши капиталы ушли... сама знаешь на что.
– Тоже мне – капиталы: один раз в бордель сходить. Мы живем не в прошлом веке, существует множество способов зарабатывания денег. Взять хотя бы кредит. Ты думаешь, все это себя не окупит?
– И что ты предлагаешь заложить? У Майкла нет ничего для залога, кроме меня, наверное.
– Ну хорошо. Хорошо. У меня есть деньги. Их хватит на выставку. Такой вариант тебя устроит?
– В данной ситуации мы говорим не обо мне, а о Майкле, потому что я пока не готов к выставке, у меня нет достаточного набора работ, чтобы я мог на это решиться. А вот Майкл ни за что не возьмет у тебя ни франка.
– Ну что ты злишься на меня сегодня? Я перешла тебе дорогу с утра или ты не выспался?
– Извини. Просто мы разговариваем на болезненные темы. Нет, правда, Майкл не пойдет на это. Даже не заговаривай с ним о деньгах.
– Если бы ты знал, как я хочу помочь ему!
– Я знаю. Но если ты хочешь его поддержать – просто будь рядом с ним. Сейчас для него ничего нужнее нет. Выставки, деньги – все это отошло на второй план. Зато он много работает. Согласись, это очень важно.
– Да, конечно...
– Никита! – они услышали голос Майкла и обернулись.
Он догонял их. Как же он был хорош и дорог. Никита шагнула навстречу и инстинктивно протянула к нему руку. Майкл по привычке спрятал ее ладошку в своих теплых руках, чтобы согреть.
– А ведь уже совсем тепло, – отметил он с легкой тенью улыбки в глазах. – Скоро будешь щеголять с зонтом от солнца, Никита. Биркофф, я надеюсь, что как модель она состоялась, и тебе хватило одного дня, потому что больше я ее не отпущу. Она моя муза.
– Вот собственник, – Никита шутливо надула губки, но не выдержала и рассмеялась. – Как дела?
– Отлично. Продались две мои картины и одна – Биркоффа. Биркофф, я кое-что купил, но твою долю не трогал. Теперь мы почти богаты.
– Поздравляю, – Никита провела пальцем по его плечу, убирая соринку.
– Пойдем, я куплю тебе зонтик от солнца, – Майкл потянул ее за руку.
– Зачем мне зонтик от солнца? – удивилась она.
– Не хочешь зонтик, выберешь что-то другое. Сейчас мы будем гулять по магазинам и проматывать выручку от картин.
– Я дурно на него влияю, – виновато бросила Никита Биркоффу уже на ходу. – Теперь он научится проматывать деньги.
Биркофф улыбнулся, снисходительно покачал головой и пошел в противоположном направлении.

Воспользовавшись отсутствием Майкла и Биркоффа, Никита решила навести порядок. Тихонько напевая, она перекладывала вещи с места на место и старалась рассовать некоторые по полкам. Эта комната больше не напоминала холостяцкое жилище, теперь во всем ее облике чувствовалась заботливая женская рука: маленькие коврики на полу всегда тщательно вытрушены, на столе обязательно красуется ваза с цветами, весенний ветер треплет белоснежные занавески на окнах, а на диванах разбросаны новехонькие маленькие подушечки.

...
Она как раз прохаживалась метелочкой для пыли по абажуру торшера, когда кто-то постучал в дверь. Предполагая увидеть почтальона или рекламного агента, она легкими шагами устремилась в прихожую. На пороге стоял Вальтер. Он был немного смущен тем, что ему пришлось потревожить девушку и своим визитом напомнить ей о том, о чем она всеми силами старалась забыть.
– Здравствуй, сладкая. Совсем ты исчезла из моей жизни. Решила отказаться от нашей дружбы?
– Перестань, Вальтер, – слегка раздраженно мотнула головой Никита. – Ты же можешь придти в любой момент. Кажется, я не на край света сбежала. Входи.
Она посторонилась, чтобы он смог попасть в комнату. Вальтер вошел, сел на стул у двери и огляделся по сторонам.
– Хорошо тебе здесь живется, очень уютно.
– Ты ведь по делу пришел? – Никита прислонилась спиной к дверному косяку и пытливо уставилась на старика.
– По делу, – признался он. – И не по своему. Вернее, сам бы я пришел просто чтобы навестить тебя, а так приходится выступать в роли гонца.
– Хочешь чаю? – неожиданно предложила девушка. – Конечно я не приготовлю такой травяной букет, каким ты всегда поил меня по утрам, но обычного чаю я могу тебе налить.
– Пришла пора поделиться с тобой секретным рецептом моей алхимической лаборатории, – Вальтер подмигнул ей. – Хотя... Расскажу его лучше твоему Майклу, чтобы было кому поить тебя по утрам бодрящим напитком.
– Почти растрогал, – Никита улыбнулась. – У меня пирог в духовке. Если подождешь, угощу.
– Сядь, пожалуйста. Я в другой раз выпью чаю.
Никита послушно села перед ним на стул бросила свою метелку на подоконник.
– Медлин хочет, чтобы я забрала машину из гаража? – она сразу перешла к делу. – Я заберу. Я уже почти договорилась о новом месте для стоянки тут, неподалеку.
– Машина ни при чем. Медлин передала для тебя записку. Я догадываюсь, чего она хочет, но тебе решать, как поступить.
Он протянул маленький конверт. Никита развернула лист бумаги чуть подрагивающими руками. Она чувствовала, что ее лебединая песня близка к завершению. Записка от Медлин просто не могла предвещать ничего хорошего.
"Никита, мы обе прекрасно понимаем, – писала Медлин, – что ничего хорошего твой побег не несет никому. Я уже сказала тебе об этом, могу повторить еще несколько раз, но это ничего не изменит. Ты должна осознать это сама. Сейчас я не об этом. На следующей неделе улетает Пол Вульф. У него все готово с выставкой, но он не останется на ее открытие. Мое слово твердо, как гранит: я не стану просить его о Майкле. Но ты все еще можешь сделать это. Естественно, для этого тебе нужно вернуться – пусть всего на одну ночь. Решай сама, потому что это нужно не мне и не Полу. Это нужно мужчине, которого, как ты сама считаешь, ты любишь. Что ты ему предложишь и какими словами будешь уговаривать – твое личное дело. Но есть вещи, которые за тебя никто не сделает. Подумай хорошо, и если ты решишь встретиться с Полом сегодня вечером, я помогу тебе в этом.
Подумай.
Медлин".
Никита молча смотрела на лист бумаги и отказывалась поверить в то, что там увидела. Стиль письма был мягким, даже ласковым, и если бы Никита похуже знала Медлин или саму сложившуюся ситуацию, возможно, она даже слегка расчувствовалась бы. Но она прекрасно знала, что это был не просто подвох, а тщательно продуманная месть. Медлин великолепно знает, чем живет и дышит каждая из ее девушек, все были у нее на ладони, и иногда Никите казалось, что хозяйка знает каждую мысль, только готовящуюся зародиться в ее голове. Почему же она не додумалась уехать, сбежать на край света и забаррикадировать дверь комодом? Зачем осталась здесь, где Медлин может достать ее, едва протянув руку? Какая непростительная глупость! Неужели Биркофф прав, и она на самом деле ждала возможности уйти? Еще одна глупость. Почему только такая ерунда лезет в голову? Просто рассудок затуманился счастьем, которое в данной ситуации было бы возможно и в шалаше, а уж тем более в уютной мансарде старинного дома, пусть даже с соседом по комнате.
– Там что-то неприятное, Никита? – напомнил о своем присутствии Вальтер.
– Ты же сказал, что догадываешься о содержании записки, – не глядя буркнула девушка. – Вот и суди сам, приятно это или нет.
– Не расскажешь?
– Так ты блефовал? – она сердито усмехнулась и отшвырнула скомканную бумажку на другой край стола. – Ладно, расскажу. Медлин поставила меня перед выбором: сделать счастливым Майкла или оставаться счастливой самой. Как ты думаешь: что мне выбрать?
– В зависимости от того, что для тебя важнее. И потом, ты точно знаешь, в чем счастье Майкла?
– Я догадываюсь. Во всяком случае, я читаю, что долговечное счастье куда лучше приятной неопределенности. Ты за?
– Не мути, сладкая. Что ты собираешься делать?
– Я хочу помочь Майклу попасть на выставку Пола Вульфа, а для этого я должна уговорить этого самого Пола хотя бы картины его посмотреть. Ну вот как мне это сделать, если он затребовал с меня цену, которую я не могу ему заплатить? Как уговорить его, если он уперся, как осел, и не желает даже слушать меня?
– А другого пути нет? Или выставка Пола Вульфа – единственная в Париже?
– Я запросто устрою выставку в любом другом месте, но Майкл не согласится принять от меня деньги. Понимаешь? Он художник, у него возвышенное восприятие мира. Все материальное, а особенно деньги, не имеет для него большого значения. Если ему хватает денег на краски, а плюс к тому – еще и на круассан на завтрак, он просто не будет задумываться о них. Посмотри на это, Вальтер, посмотри!
Никита вскочила и вынула из-за ширмы несколько картин, бережно, словно изделия из тончайшего хрусталя, разложила их на диване. Присев перед ними на корточки, кончиками пальцев стала касаться уголков полотен, словно заряжаясь от этих картин жизненной энергией.
– Посмотри, – сказала она уже шепотом. – Если мне суждено сойти с ума, я сойду с ума от этого великолепия. Знаешь, Вальтер, – она подняла взгляд на старого друга и заговорила громче, – это заслуживает того, чтобы я пошла сегодня в "Сад" и поговорила с Полом еще раз. Я тоже буду счастлива, если картины попадут на выставку. Это нужно мне, не только Майклу.
– Тебе решать, – Вальтер привстал, чтобы получше разглядеть картины. – Насколько я понимаю, эти произведения действительно достойны куда большего, чем быть спрятанными за ширмой в комнате автора. Но... неужели и правда нельзя пойти другим путем?
– Я думала об этом, думала очень много. Я просыпаюсь среди ночи и не могу больше спать, продумываю все варианты.
– Для Майкла это на самом деле так важно?
– Ты даже представить себе не можешь, насколько. Он почти не говорит на эту тему, но видел бы ты, как он смотрит на то, что делает, как летает рука над холстом, как замысел поглощает его целиком, как горят его глаза – ночью не нужно света. Он – самое важное для меня, дороже него у меня никого нет на свете, я хочу, чтобы он получил то, чего заслуживает.
– Но почему именно ты должна добиваться этого? Почему он сам не позаботится о своем благополучии, да и о твоем заодно? Он ждет, что в один прекрасный день кто-то случайно забредет в этот его угол и начнет носить на руках его вместе с картинами и соседом по комнате? Так, что ли? Ты сама сознаешься в том, что твой мужчина не может о себе позаботиться или я что-то неправильно понял.
– Ты неправильно понял, – Никита грустно покачала головой.
– Тогда второй вариант: ему даром не нужно то, что ты собираешься для него сделать.
– Это нужно мне.
Вальтер помолчал какое-то время, задумчиво разглядывая выставленные перед ним картины, а потом так же задумчиво произнес:
– Ты изменилась. Ты попыталась стать похожей на Майкла, но вы слишком разные. У тебя не получилось. Ты пока не поняла этого, но поймешь. Когда – не знаю. Может быть, через год, может быть – через десять лет, но поймешь обязательно. Твоего упрямства из тебя не вышибить никаким клином, поэтому я и не собираюсь разубеждать тебя. Поступай как знаешь. Просто я в последнее время... очень надеялся на то, что ты начнешь новую жизнь и навсегда забудешь о своем прошлом. Ты сама лишаешь себя такой возможности, моя сладкая. Медлин знала, что делала, когда писала эту записку. Это очень умная и коварная женщина. Берегись ее.
– Можешь не рассказывать мне об этом. Я знаю ее.
– Ты думаешь, что знаешь. Она доведет свое дело до конца, вот увидишь, и накажет тебя за побег. Сейчас у тебя есть выбор, да еще какой. Знаешь, обычно люди, совершив большую ошибку, оглядываются назад и жалеют, что время не повернуть вспять, что нельзя вернуться в какую-то определенную точку, где еще можно было что-то исправить, повернуть все в другое русло. Сейчас ты как раз стоишь в такой точке, и тебе повезло, потому что я остановил тебя в ней и советую задуматься основательно, как быть дальше. Ты ведь можешь сейчас же собрать все, что сейчас имеешь: свободу, Майкла и тушь для ресниц – и сбежать куда-то, где тебе легче будет начать жизнь с нуля. Но ты можешь послушаться Медлин и пойти сегодня вечером к Полу. Выбор за тобой. Сейчас или никогда.
– Ты пугаешь меня, Вальтер. Ну хорошо, что может случиться, если я поговорю с Полом? Небо на землю упадет? Майкл знает, чем я занималась до того момента, пока не переступила порог этой комнаты со спортивной сумкой в руках. Если я еще раз сделаю то, что делала до тех пор каждую ночь, он обидится, это естественно, но я смогу выпросить у него прощения. Тем более что этот раз будет последним, и я пока не зарекалась не делать этого. Да и потом... он ведь ничего не узнает. Вот тебе и самое страшное что может случиться.
– Да ладно тебе, – Вальтер махнул рукой. – Ты прекрасно понимаешь, что дело тут не в измене, а в мести Медлин. Она хочет, чтобы ты пришла и провела ночь с Полом, ты делаешь это. Что будет дальше, ты не знаешь, а она знает. И ты хочешь сыграть ей на руку? Поможешь ей довести до конца задуманное?
– Я доведу до конца то, что задумала сама. Можешь считать, что у меня паранойя.
– Итак, ты решила? Ну смотри. Это только твое решение, никто не будет виноват, когда твоя жизнь покатится под откос.
– Естественно, это мое решение. Я все решения в своей жизни принимаю сама.
– Наверное, в этом твоя главная ошибка – ты не хочешь прислушиваться к советам людей, которые на самом деле любят тебя и желают тебе счастья.
– Счастья не существует, по большому счету.
– Не существует? Во что же ты веришь тогда?
– В полное душевное равновесие.
– Ну верь. Верь. И знай, что когда это самое твое душевное равновесие нарушится, я буду плакать кровавыми слезами.
– Не стоит, – Никита принялась нервно убирать картины обратно за ширму. Вальтер посмотрел на нее еще несколько секунд, а потом повернулся и пошел к двери.
– Вальтер! – окликнула его девушка, когда он уже поворачивал ручку. Он не обернулся, но остановился. – Извини, – сказала она тихо. Дверь закрылась за ним, и Никита обреченно упала на диван.
Приглушенные звуки музыки... Ненавязчивые пьянящие запахи... Едва слышный гул голосов... Лепестки роз в маленьком фонтанчике... Какое же отвращение все это вызывало, как хотелось вскрикнуть и выбежать вон – туда, где в теплой уютной комнате мансарды можно влезть под мягкий плед, уткнуться носом в подушку и слушать веселую болтовню Майкла и Биркоффа, удобно расположившихся за своими мольбертами. Можно не вмешиваться в их разговор, а просто слушать и тихо улыбаться, радуясь тому, что весь мир остался за стеной комнаты, а покой того маленького, который они сами создали, никто никогда не нарушит.
– Рада тебя видеть, дорогая, – мягкий голос Медлин заставил Никиту придти в себя и вспомнить, где она на самом деле находится.
– Не могу сказать, что взаимно, – буркнула девушка так тихо, что никто, кроме Медлин, просто не услышал ее. Она спустилась по лестнице, по своему обыкновению вынуждая всех посетителей обернуться и приоткрыть рты. Даже довольно неброский легкий брючный костюм нежно-фиалкового цвета выделял ее из общей массы, как она ни старалась быть незаметной.
– Ты хочешь меня обидеть? – Медлин приподняла брови. – А я хотела похвалить тебя, сказать, что ты великолепно выглядишь.
– Это не благодаря вам.
– Теперь ты решила, что в том, что ты здесь оказалась когда-то, виновата я, а твой милый художник открыл тебе глаза на простые истины? Не смеши меня. Ты же умная женщина, мне обидно, когда ты говоришь глупости. Идем, тебя ждет Пол. Он уже спрашивал о тебе.
– Где он? – Никита оглянулась. – Я его не вижу.
– Он решил не оставаться в гостиной сегодня, ему это не очень интересно. Он ждет тебя в спальне.
Они поднялись по лестнице наверх и пошли по пустому длинному коридору. Никита молчала, угрюмо поджав губы, и в любой момент ожидала подвоха. Вдруг она остановилась, преградив путь Медлин и уперлась ладонью в стену.
– Я не понимаю: ты считаешь, что Пол согласится на что угодно ради ночи с проституткой? Мне это кажется бредом.
– Разве я говорила тебе что-нибудь в этом духе? – удивилась Медлин. – Во-первых, он должен согласиться не на что угодно, как ты говоришь, а всего лишь посмотреть картины твоего знакомого художника. А во-вторых, я понятия не имею, на что ты сможешь его уговорить, просто предоставляю тебе такую возможность. Возможно, это твой последний шанс.
– А тебе не все равно? Зачем ты это делаешь? Только не говори, что всему виной любовь ко мне.
– Как ты думаешь, какие у меня планы? – Медлин прищурилась.
– Ты хочешь сделать гадость и я раскушу тебя раньше, чем ты сможешь опомниться.
– У тебя паранойя, милая. Мы с тобой знакомы не один год, отношения у нас были хорошими. Теперь мы разошлись, но это не повод для вражды. Ни ты, ни я не виноваты в том, что все так получилось. Я по старой памяти решила помочь тебе, это не доставило мне ни малейших проблем. Все что я сделала – написала записку. Зачем мне нужно тебе мстить?
– Зачем? Вот и я думаю: зачем? Оставишь меня в покое?
– Хоть сейчас. Можешь возвращаться к художнику, а я предложу Полу Лору или Алису. Согласна на такой вариант?
– Я уже пришла, – отрезала Никита и направилась в спальню, оставляя Медлин одну в коридоре.
Пол сидел в кресле у окна и пил кофе. Когда Никита вошла, он с интересом уставился на нее, словно выжидая.
– Добрый вечер, – девушка нарисовала на лице приветливую улыбку. Она не стала заботиться о том, чтобы эта улыбка казалась натуральной. Кому нужно это лицемерие, если Пол прекрасно знает, что она по этому поводу думает?
– Добрый вечер. Садись, – предложил он ей, протянув руку в сторону второго кресла. – Я давно тебя не видел.
Никита уселась в кресло, небрежно положив ногу на ногу, и задумчиво окинула взглядом своего собеседника.
– Медлин сказала, что вы собираетесь уезжать из Парижа, даже не закончив всех своих дел.
– Почему же? Я все уже закончил, осталась самая малость, а потом можно ехать со спокойной совестью. У меня есть дела и в Штатах. – Он помолчал, наслаждаясь вкусом превосходного кофе, какой умел готовить только Вальтер, а потом взгляд его слегка изменился. – Послушай, Жозефина, ты ведь пришла сюда не по моему, а по своему личному делу. Ведь так? Ты что-то решила?
– Я подумала, что напрасно пытаюсь уговорить вас помочь мне. Ведь вы не видели того, ради чего я все это заварила.
– Твоего друга? Зачем мне на него смотреть?
– Я имела в виду картины, – Никита незаметно сжала пальцами нежную ткань брюк, чтобы сдержаться. Здесь не обошлось без Медлин. Наверняка она уже разговаривала с Полом, но, естественно, преподнесла ему ситуацию по-своему. Вот в этом и заключалась ее месть – заранее настроить Пола на сарказм, внушить ему, что дело на самом деле пусть не убыточное, но уж по крайней мере яйца выеденного не стоит.
– Где картины? – поинтересовался Пол со снисходительным вздохом.
Превозмогая жгучее желание сказать резкость, Никита встала и подошла к окну. Осторожно раскрывая планшет, извлекла из него три работы Майкла. Она не объясняла, куда уходит – Майкла не было дома. Можно было ничего не выдумывать, а просто уйти. О том, что она будет говорить потом, когда вернется, она предпочитала не думать. Она взяла с собой всего три картины, чтобы Майкл случайно их не хватился, но выбрала самые свои любимые: зимнюю набережную Сены, цветущую китайскую вишню и портрет маленькой девочки с плюшевым медвежонком.
Пол встал из кресла и подошел поближе. Никита искоса видела, что он заинтересованно смотрел на то, что она ему предложила увидеть, но делала вид, что его интереса не замечает, и незаметно скрестила пальцы левой руки.
– Какая у него школа? – спросил наконец Пол.
– Что? – переспросила Никита, напряженно выискивая ответ на этот нехитрый вопрос.
– Ну ясно, – он усмехнулся. – Откуда тебе знать об этом? Ладно, я поговорил бы с твоим знакомым. Завтра днем. Идет?
– Договорились, – Никита с трудом сдержала торжествующую улыбку.
От радости она готова была сделать для Пола многое, и она старалась это сделать. Он чувствовал, что она в ударе и не собирался щадить ее той ночью, дав ей возможность отдохнуть только когда в окне мансарды дома напротив погас свет. Никита встала с кровати, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Ей хотелось к Майклу. Она оставила для него на столе записку о каком-то неотложном деле и большую плетенку со свежими пирогами. Он не должен был волноваться, но разве можно быть уверенной в том, что он ничего не заподозрил?
– Ну, давай будем что-то решать, – она услышала за спиной голос Пола и вздрогнув обернулась. Он смотрел на нее, приподнявшись в постели на локте, и выражение его лица ей совсем не нравилось.
– О чем вы?
– О моей предстоящей беседе с твоим другом. Ты отказалась лететь со мной в Штаты – ладно, я тебя не свяжу и в мешок не положу. Будем взрослыми людьми. Но давай договоримся о цене, о нормальной денежной цене. Хочу поговорить об этом с тобой, потому что художники – люди эмоциональные, с некоторыми лучше не говорить на такие темы. Будем считать, что ты его агент.
– У него нет денег, – скрипнула она зубами. – Разве вы не можете помочь ему?
– А зачем? Только потому, что был твоим клиентом? Так я за это удовольствие сполна расплатился. Разве нет? И потом, я и так помогу ему – уже тем, что посмотрю остальные его работы и отведу ему место на выставке. За деньги, конечно, но мы же деловые люди.
– Вы мстите мне за то, что я отказалась лететь в Америку? А говорите, что взрослый деловой человек.
– Нет, Жозефина, я не мщу тебе, а ставлю условие. Ты или остаешься в Париже и твой друг по всем правилам оплачивает свое участие в выставке, или же ты летишь со мной и я принимаю уже твои условия. По-моему, все проще простого.
Никита помолчала несколько минут. Если вдуматься, Пол был прав: он ничего ей не должен, у него нет никаких причин выполнять ее просьбы. Но что же делать дальше? Как объяснить Майклу, что она хочет заплатить за его участие в выставке? Майкл любит ее, он ее выслушает и вдумается в ее слова. Другого выхода нет, нужно действовать только таким образом. Естественно, можно заплатить Полу, а Майклу сказать, что увидев его картины, Пол тут же предложил ему бесплатное место в галерее. Но Никите не хотелось лжи и мук совести. Зачем начинать совместную жизнь с обмана?
– Хорошо, я поговорю с Майклом, – выдавила она наконец.
– Очень хорошо. Вот тебе моя визитка, – он протянул ей картонный прямоугольничек. – Здесь мой парижский адрес и номер телефона. Позвони мне сегодня до двух часов и скажи, что вы решили.
– Ладно, – ответила Никита потерянным голосом и стала одеваться. Ей не хотелось дольше оставаться в этой комнате и в этом доме вообще.
– И не нужно ни в чем меня обвинять. Я и так делаю для тебя слишком много.
– Я понимаю.
Она уже стояла на пороге и обернулась. Пол смотрел на нее, слегка улыбаясь. Он упивался тем, что ему удается мучить ее, но она не знала, чем можно ответить ему. Сейчас она была в его власти.
– Я понимаю, – полушепотом повторила она и вышла за дверь.

До утра побродив по узким улочкам старого Парижа, Никита вернулась к двери квартиры Майкла. Тихонько, чтобы не разбудить ребят, она открыла дверь своим ключом и оказалась в крохотной уютной прихожей, в которой еще вчера с такой любовью делала уборку. Как много изменилось с того времени! И многое уже нельзя изменить.
Майкл вышел из кухни и молча прислонился спиной к стене. Его глаза были усталыми и грустными. Никите захотелось броситься к нему, прижаться всем телом, успокоить, но она не стала этого делать, потому что им предстоял серьезный разговор. Она положила планшет на столик под вешалкой, повернулась к Майклу и попыталась улыбнуться.
– Привет. Почему ты не спишь? Еще очень рано, – она дотронулась до его теплой руки.
– Ты написала, что у тебя неотложное дело. Что за дело? – не обращая внимания на ее ласку, он повернулся и пошел в комнату, давая понять, что ей стоит пойти следом. Никита подчинилась. Биркоффа не было – наверняка он отправился работать на улицу. Они сели на диван и Никита поджала под себя ноги, чтобы ей удобнее было смотреть на Майкла.
– Я взяла твои картины. Ты видел?
– Теперь увидел. Что ты делала с ними?
– Не сердись, милый, – она провела ладонью по его плечу. – Я показала их специалисту. Знаешь, ему они очень понравились, он предлагает тебе принять участие в выставке. У него своя галерея, он занимается этим в Европе и в Америке. Очень серьезный человек...
– Почему ты не посоветовалась со мной?
– Не хотела заранее тебя обнадеживать, но теперь, видишь, сразу сказала. Все зависит от тебя, но я уже обо всем договорилась.
– Никита, – она почувствовала, что он из последних сил сдерживается, чтобы не сорваться, – я очень прошу тебя советоваться со мной заранее в тех делах, которые касаются меня.
– Извини, я хотела сделать тебе сюрприз, – Никита была расстроена. Майкл принял в штыки уже ее попытку рассказать о договоре с Полом. Что же дальше будет? – Ты собираешься сердиться на меня?
– Я уже сердит, – признался он. – Мне не очень нравится то, что ты решаешь такие дела ночью. Я не болезненно ревнив и ты – не моя собственность, но мне очень не хочется, чтобы ты наделала глупостей. Почему ночью, Никита?
– Лучшее время для решения таких вопросов, – тихо ответила она, прекрасно понимая, что он обо всем знает.
– Ну и кто этот владелец галереи?
– Пол Вульф, старый знакомый Медлин. Она прислала мне записку, сообщила, что я смогу поговорить с ним. Я не могла тебя предупредить, потому что могла опоздать.
– Я слышал о Поле Вульфе. Участие в его выставке, конечно, – огромная удача. Но у меня слишком много причин на то, чтобы отказаться. Рассказать тебе о них? Вот самые основные: я не готов, у меня нет подходящих рам, у меня нет денег и мне не нравится, что именно ты занимаешься этим делом. Достаточно причин?
– Для меня – нет. Я очень хочу, чтобы у тебя все сложилось.
– Никита, я готов откликнуться на любое твое "хочу", но не на это. Как ты уговорила Пола? Только скажи мне честно.
– Это имеет большое значение?
– Не большое, а огромное. Ответь мне: как?
– Я... – она почувствовала, что слезы прорывают плотину, вскочила с дивана и подошла к окну. Пытаться выкрутиться было даже не бесполезно, а губительно. – Ты хочешь, чтобы я ответила?
– Да, я хочу, – твердо сказал Майкл.
– Он был моим клиентом, – ответила она, помолчав минуту и стараясь остановить слезы, начавшие капать на подоконник. – Теперь тебя заинтересуют подробности? Я могу рассказать, но просто умру, пока буду говорить. Ты этого хочешь?
– И ты собираешься решать таким образом все проблемы: и свои, и мои?
– Я начала решать эту проблему задолго до того как переселилась к тебе. Я просто не могла бросить все на полпути. Извини. То, что я... обслуживала его, не имеет значения. Он видел твои картины. Если бы они ему не понравились, он ни за что не согласился бы иметь с тобой дело. Видел бы ты, каким взглядом он на них смотрел! – она обернулась к Майклу, стараясь как можно полнее донести до него свои эмоции. – Майкл, ты гений. Ты знал об этом?
– На тебя такое впечатление произвела моя мазня? – он смягчился и тоже встал, подходя к ней. – Она не стоит таких жертв.
– Все это стоит большего, и ты об этом знаешь. Я не понимаю только, почему ты не стремишься выйти на достойный тебя уровень. Почему ты не добиваешься успеха? Ты сидишь на этом чердаке в тишине и нищете, выпускаешь из-под своей кисти шедевры, а краски покупаешь на гроши, вырученные с этих шедевров. Это справедливо? Я пытаюсь помочь тебе, но ты готов съесть меня за эти попытки.
– Успокойся, пожалуйста, – теперь Майкл приобнял ее за плечи, стараясь вытереть ее мокрое лицо лежавшей рядом испачканной красками салфеткой. – Ну давай будем откровенными. У меня нет денег на эту выставку. Ты хоть представляешь себе, сколько это стоит?
– У тебя нет денег, зато они есть у меня, – выпалила она, глядя прямо в его бесподобные глубокие глаза.
– И что? – его голос сразу оледенел, а рука, обнимающая ее плечи, стала жесткой и тяжелой.
– Я помогла бы тебе в этом, вот что.
– Никита... я похож на человека, который способен быть содержанцем?
– Причем тут это? Что за болезненная реакция?..
– Скажи правду: ты относишься ко мне как к несчастному, который не способен самостоятельно прокормиться? – Майкл убрал руку с ее плеча, и Никита почувствовала, как по ее телу прошел озноб.
– Майкл, – она поймала его за эту руку и постаралась удержать, но напрасно – он отстранился и отгородился чем-то вроде стены, через которую ничего не хочет слышать. – Ну Майкл, пожалуйста, вдумайся в мои слова: я не собираюсь тебя содержать. Еще чего не хватало! Я хочу, чтобы ты был моим мужчиной, а я была бы рядом с тобой...
– Значит ты можешь быть рядом со мной только в том случае, если я знаменит и богат. Так, что ли?
– Ты же не дал мне договорить! – она начала терять терпение.
– Того, что ты сказала, достаточно.
– Нет! Я хотела сказать, что мне хочется, чтобы ты сам заботился обо мне, а для этого нужно...
– Нужно разбогатеть? Я правильно тебя понял?
– Не для этого, а потому что ты этого заслуживаешь.
– А если выразиться точнее, этого заслуживаешь ТЫ? Ты привыкла к самым дорогим нарядам, к устрицам на завтрак, к шелковым простыням, а я не могу дать тебе этого, и ты психуешь и прыгаешь выше своей головы.
– А почему тебе самому плевать на то, что ты живешь в таких условиях?
– Потому что меня такие условия вполне устраивают. Ты не думала о том, что я могу не прижиться в других? Это моя жизнь, и она такая, не нужно пытаться изменить ее.
– Да ты боишься! Ты просто боишься перемен. Ты нуждаешься в признании хотя бы для того, чтобы уважать себя, но боишься услышать, что ты бездарный выскочка. Ты не услышишь этого никогда. Можешь мне поверить?
– Ничего я не боюсь. Все это не правильно: искусство не должно продаваться за деньги.
– Ах вот оно что! Так ты еще и философ. Ты впитал с молоком матери мысль о том, что все в мире должно происходить по каким-то определенным правилам, по которым на самом деле никто не живет, кроме тебя и еще нескольких таких же философов. Черт с ними, с деньгами, хоть без них ничего в жизни и не делается...
– Ты хочешь сказать, что живешь только ради денег?
– Разве я сказала что-то похожее?
– А зачем тогда ты стала проституткой?
– Хочешь меня обидеть? Впрочем, ты это уже сделал, поздравляю. Я рассказывала тебе, почему стала проституткой, но ты, наверное, не очень внимательно меня слушал. Но я ничего не имею против обеспеченной и даже роскошной жизни, хоть согласилась бы отказаться от нее ради... ради чего-то более важного.
– Разве есть что-то более важное?
– Майкл, зачем ты говоришь мне все это с такой жестокостью?
– Я просто пытаюсь понять тебя и не могу.
– А я не могу понять тебя.
– Так может быть, мы напрасно влезли во всю эту авантюру? Неужели стоило начинать строить какие-то отношения, если мы с самого начала понимали, что живем в разных мирах, которые никогда не пересекутся?
– Ты... – Никита перешла на полушепот и прижалась спиной к стене у окна, чтобы не упасть, потому что почувствовала предательскую дрожь в коленках. – Ты считаешь, что ошибся?
– Мы оба ошиблись и теперь расплачиваемся, потому что ни один из нас сухим из этой воды не выйдет. Мы слишком глубоко вошли.
До крови раскусывая губу, Никита боком направилась к двери, чувствуя, что каждая нога отрывается от пола с таким трудом, как будто к ней привязаны все неприятности последних недель.
– Постой, – опомнился Майкл и поймал ее за руку.
– Зачем стоять? Хочешь, чтобы я послушала тебя еще немного? Наверное, все то, что меня могло бы заинтересовать, ты уже сказал.
– Никита, извини. Ну давай поговорим еще немного. Я слишком расстроился, чтобы трезво мыслить.
– Ты мыслишь очень трезво. Когда мы познакомились, именно я так рассуждала. Тогда еще можно было не давать делу ход, а теперь уже поздно. Мы попытались приспособиться друг к другу, но у нас ничего не вышло. я навсегда останусь привыкшей к роскоши проституткой, а ты – нищим философом. Ничего изменить нельзя.
– Никита!
Майкл поймал ее и сильными руками попытался прижать к себе. Никита почувствовала, как мурашки пробежали по ее спине, а тело стало мягким и податливым, готовым поддаться уговорам любимого раньше, чем разум. Она скрестила перед собой руки и выставила вперед локти, не давая ему приблизиться и вывернулась. О, эти глаза, которые за один миг умели сказать больше, чем их обладатель за неделю! Никита научилась читать по его глазам, и сейчас увидела в них столько боли и раскаянья, что из ее собственных глаз слезы потекли в два ручья. Но поддаваться было нельзя. Он сказал все, что думал. Диагноз, не совместимый с жизнью. Так, скорее всего, и должно было случиться: она приняла его таким, каким повстречала, а он не смог смириться с некоторыми виражами ее прошлого, с некоторыми неискоренимыми чертами ее характера. Правильно, все правильно – она заслужила такого отношения. Нужно было начать думать головой хотя бы в тот момент, когда Вальтер просил ее воспользоваться этой частью тела не далее как вчера. Нужно было хотя бы прочитать несколько дамских романов, чтобы понять, чем все должно закончиться. Она не послушалась и разбила два сердца. А может быть, стоило услышать все это именно сейчас, а не через пару лет? Да, наверное, рано или поздно этот разговор должен был произойти.
Но Боже, как она любила этого человека! Она не заслуживала его любви и уважения, за то он ее любви заслуживал, потому что был самым чистым и возвышенным человеком, которого она встречала в своей жизни, и больше такого ей уже не повстречать даже на расстоянии двухсот метров в переполненном метро в час пик. Такого чистого, такого любимого и близкого... А ведь оказалось, что на самом деле он очень от нее далек.
– Прости меня, Майкл, – попросила Никита, высвобождаясь из его ослабевших вдруг рук. Наверняка он понял, что творилось в ее голове. – Ну прости, пожалуйста. Ты просто забудь меня. Ладно? Я не хочу устраивать каких-то надрывных сцен, я хочу просто уйти, тихо уйти из твоей жизни. Если бы я еще могла стереть последние недели, но я не могу, – она бессильно взмахнула руками. – Ты дал мне очень много. Я никогда тебе этого не говорила, но я тебя люблю. Это не для того, чтобы сделать тебе больно, а чтобы ты не думал, что все было напрасно. Прости.
Она выбежала за дверь, даже не задумавшись о том, что ей понадобятся какие-то из ее вещей хотя бы на первое время. Но сейчас ей не нужно было ничего. Перед ее глазами была только пелена едких слез, а в голове – сплошной гул скомканных мыслей.
– Никита! – услышала она над головой и обернулась. Майкл смотрел на нее с верхней площадки. – Иди сюда, пожалуйста. Я согласен послушать тебя. Давай поговорим. Сядем на диван, как начинали, и поговорим.
– Ты одно мне скажи: тебе нужна эта выставка или она действительно нужна только мне? – дрожащим голосом спросила она. – Скажи правду.
– Это моя мечта, но я привык считать ее неосуществимой.
– Хорошо, – кивнула она.
– Что хорошо? – не понял Майкл.
– Хорошо, что тебе это нужно. Теперь я знаю о твоей мечте.
Она в последний раз, но уже издалека посмотрела в любимые зеленые глаза, махнула ему рукой и хлопнула дверью подъезда.

* * *

Ступенька, ступенька, еще ступенька... Ноги совсем не хотят слушаться. Забыв о существовании лифта, Никита поднималась на восьмой этаж гостиницы, в которой жил Пол. Принять единственно верное решение – вот что главное. Лифт, лестница, зябкая изморось на улице не имели значения. Ступенька – мысль, ступенька – воспоминание, ступенька – отрезанная часть жизни. Резать свое сердце по кусочку, иссушать память, накладывать жгут на кровоточащую душу... Он не мог принять ее, это было ясно с самого начала. Но в какой момент времени она перестала осознавать это? Ведь в самом начале она мыслила довольно трезво. Любить человека за деньги? Как это глупо! Любить деньги, отделяя их от чувств, совсем не сложно. Во всяком случае она делала это не задумываясь, значит это не составляло труда.
Ступенька, ступенька... Она уже почти наверняка знала, что сделает, на что решится. Не хотелось ничего никому доказывать, она думала только о Майкле, о том, что нужнее для него: влюбленная проститутка или признание и достаток. Он считает, что искусство и деньги несовместимы? Замечательно. Она знает, что сделать, чтобы деньги не фигурировали в его истории. Он хочет оставаться нищим? Ерунда. Никто этого не хочет. Насильно вложить ему в руки то, чего он заслуживает? Но она по его глазам видела, как он мечтает о выставке, да он и сам ей сказал об этом только что.
Рука потянулась к двери номера Пола и остановилась на полпути. Решилась? Точно решилась? Не будет больше слез и побегов сквозь ночь? Нет, бежать некуда, а от слез зарекаться нельзя, но это уже ее личные проблемы, она сама выбирает себе дорогу, всегда выбирала сама.
Пол открыл ей сам, удивленно приподняв брови.
– Входи, Жозефина. Но ты одна? Где же твой друг художник?
– Он... не придет, – она переступила порог и остановилась у закрывшейся за ее спиной двери в шикарном номере дорогого отеля. Это была ее среда, атмосфера, в которой она привыкла жить. Но радовало ли это ее?
– Как же так? Мы договаривались, что я посмотрю остатки картин.
– Пол, если я соглашусь на ваше предложение, вы согласитесь принять картины Майкла без просмотра?
– Решила сразу перейти к делу? Хорошо, уважаю, – он провел ее к столу и отодвинул стул, чтобы она могла сесть. Сам он уселся напротив и закурил сигару. – Ну так что, ты решилась лететь в Штаты?
– Да. Я полечу с вами, если Майкл получит все то, о чем мы договоримся.
– О, моя дорогая, я же не любовницу везу, а натурщицу. Это стоит не так дорого, – он рассмеялся. – Ну ладно. Что он должен получить?
– Участие в выставке. Бесплатное участие.
– Это я пообещал. Что-нибудь еще?
– Думаю, для него этого достаточно, дальше он сам все решит.
– То есть, он еще и отказаться может? Дорогая, с ним так трудно договориться?
– Только в том случае, когда для него делается что-то хорошее.
– Таких людей я называю тяжелыми.
– Не нужно никак называть его. Давайте обсудим детали. Когда мы должны лететь?
– Через три дня. Успеешь собраться?
– Мне нечего собирать.
– Не горячись, Жозефина. Все-таки ты улетаешь навсегда из любимого города. Подумай, с кем хочешь попрощаться, какие долги раздать.
– Я раздала все долги. И потом... меня зовут Никита.
– На самом деле мне все равно, как тебя зовут. У тебя есть три дня на сборы, а насчет Майкла мы договорились: он получит приглашение для участия в выставке с оговоркой о том, что все это не будет стоить ему ни сантима. Если его работы будут иметь успех, я оставлю их в галерее для продажи. Это тебя устраивает?
– Да, вполне. Спасибо, – она встала, чтобы уйти, но насмешка в голосе Пола остановила ее уже у двери:
– Тебе спасибо... Жозефина.

После первой весенней грозы над Парижем переливалась радуга, а юные листочки на тех деревьях, которые уже успели их выпустить, радовались омывшей их влаге и подставляли себя лучам весеннего солнца. В первых числах мая наконец по-настоящему потеплело и природа настроилась на летний лад.
Никита по своему обыкновению приложила ладони к стеклу, но на сей раз это было окошко такси. Она в последний раз смотрела на любимый город и глотала слезы, стараясь как можно надежнее скрыть лицо от Пола. Но он и не обращал на нее никакого внимания, разговаривал по телефону, сидя спиной к ней рядом с водителем. Слезы, казалось, проложили глубокие борозды по ее щекам, она не могла остановить их, снова и снова прокручивая в памяти разговор с Вальтером – единственным человеком, с которым она попрощалась, навсегда покидая Европу и обрывая все связи с прошлым.
"Не уезжай, лапочка,– просил старик, едва сдерживая слезы. – Ты же будешь жалеть, скучать".
"Я сделала то, что должна была сделать. Я настолько испоганила свою жизнь и себя саму, что у меня оставался единственный путь для того, чтобы разом исправить все ошибки".
"Исправить, совершая новую?"
"Только так я могу помочь человеку, который для меня дороже всего на свете – дороже жизни и свободы".
"А ОН это оценит?"
"Мне это не нужно. Если бы я делала что-то для кого-нибудь другого – все равно для кого, – я задумывалась бы об этом, но сейчас... Честно тебе скажу, Вальтер, до того как ты это сказал я ни разу об этом не подумала ".
"Ты губишь себя. Ты не то что никогда не будешь счастливой, в твоей жизни больше не будет ни единого светлого момента. Сладкая моя, ну скажи, что я могу сделать, чтобы ты осталась?"
"Ты ничего не можешь сделать. Я приняла решение. Прости".
Она обняла своего старого друга, со слезами вспоминая прекрасные минуты, которые провела рядом с ним за чашкой чая в его маленькой комнатке, где так много милого хлама, из которого он не уставал что-то мастерить.
"Пообещай позвонить или написать".
"Не обещаю. Но я знаю, где тебя найти".
"В любое время дня и ночи. Помни об этом, моя радость".
"Спасибо, Вальтер... Спасибо..."
Как забыть обо всем? Как выбросить из памяти всю свою прошлую жизнь? А если не выбрасывать, слишком уж больно будет жить дальше.
– Жозефина, – услышала она голос Пола, который, скорее всего, уже не раз повторил ее имя, – мы приехали.
Она вышла из машины и как будто приросла к месту. Асфальт под ее ногами был таким твердым, надежным, покрытым тонким слоем пылинок и камешков... Это был асфальт Орли, аэропорта города, который она так любила, в котором оставляла свое прошлое и человека, что был для нее важнее всего на свете. Захотелось присесть на корточки и по-детски зачерпнуть рукой горстку пыли, чтобы забрать ее с собой.
– Пойдем, Жозефина. Если сейчас ты передумаешь, можешь остаться, но и я смогу все остановить: Майкл не получит никакого приглашения. На самом деле нет ничего страшного в том, что ты покинешь Европу. Тебе только кажется, что на этом твоя жизнь закончится. Пойдем, – Пол властно протянул ей руку, и она осторожно вложила в нее свои пальцы, чтобы окружавшие их люди не решили, что ее насильно увозят из Парижа.
Когда они шли по трапу самолета, французский ветер в последний раз пригладил белокурые волосы девушки. Она обернулась, глубоко вдохнула свежий воздух, увидела за спиной здание аэропорта, ярко-зеленые пятнышки деревьев и небо, небо, небо... Небо, в которое сейчас взмоет самолет.

Прошло уже четыре дня с тех пор как ушла Никита. Майкл все сильнее и сильнее истязал себя. Он понимал, что сам во всем виноват, ведь он с самого начала никак не мог забыть о том, кем была Никита. Вот в один прекрасный момент все то, что жило в его подсознании, и выплеснулось на поверхность. Ощущения и мысли очень противоречивы, но чувства сильны и постоянны. Когда к человеку приходит любовь, она не задумывается над мелочами: над цветом глаз, ростом, материальным состоянием и родом деятельности предмета обожания. Любовь приходит, и она есть. И что сделать, чтобы разум тоже поменьше рылся в мелочах?
– Ну сходи к ней, – не выдержал наконец Биркофф. – Сходи и поговори.
– Куда идти? Ты знаешь, куда она ушла? – Майкл склонился над неоконченным портретом Никиты и старательно вырисовывал пальцы. – Она не взяла ни единой своей вещи.
– Я думал, она там, – Биркофф махнул рукой в сторону "Сада Эдриан".
– Нет ее там. Она туда не вернется – я видел это по ее глазам.
– Ну, может быть, она просто там временно остановилась?
– Она в натянутых отношениях с Медлин. Не пойдет.
– Но тот старый дворецкий, Вальтер, он же наверняка знает, где она.
– Я в этом не уверен. Никита упрямая, она могла никому не сказать, куда ушла.
– И все-таки я бы с ним поговорил. Или ты не хочешь возвращать ее в знак протеста?
– Причем тут протест? Я могу все испортить, если разыщу ее и прерву ее мысли. Я обидел ее до глубины души. Я все еще надеюсь на то, что она меня простит, а если приду к ней, все закончится навсегда.
– Ерунда, – Биркофф пожал плечами. – Но ты можешь хотя бы спросить, где она, чтобы немного успокоиться, а потом вернуться сюда и продолжать работу над картиной.
– Ты прав.
Майкл встал со стула, как будто только и ждал команды, накинул на плечи черную кожаную куртку и пошел к двери. На пороге он обернулся к Биркоффу, как будто все еще колеблясь.
– Свари кофе, пожалуйста. Покрепче.
– Слушаюсь! – Биркофф ободряюще улыбнулся. – Иди, иди, герой-любовник.
Майклу повезло – дверь открыл сам Вальтер, хотя вполне возможно, что ее открывал всегда именно он. Неважно. Вначале старик молча с укором смотрел на гостя, а потом вышел к нему на крыльцо и закрыл дверь за своей спиной, как когда-то давно, как будто в прошлой жизни сделала Никита на этом самом месте.
– Добрый день, – тихо произнес Майкл, стараясь придать своему лицу непроницаемое выражение.
– Ты пришел поговорить о Никите? – сухо поинтересовался Вальтер без вступлений.
– Да. Мы повздорили, и она ушла несколько дней назад. Я подумал, что только вы можете знать, где она.
– Обычно я знаю, где моя девочка. Ты тоже хочешь это знать?
– Да. Это большая просьба.
– Сейчас она где-то в районе... Хм... Где-то вблизи Нью-Йорка, я полагаю. Над океаном.
– Вы шутите? – Майкл почувствовал, как что-то оборвалось внутри. Он надеялся, что это действительно шутка, но в душе уже знал, что Вальтер говорит правду.
– Не шутка, – так же сухо ответил старик. – Утром она улетела в Штаты. Будет там работать натурщицей. Все лучше, чем проститутка, правда?
Вальтер язвительно прищурился, наблюдая за реакцией Майкла.
– Но почему так внезапно? Что случилось? – Майкл чувствовал, что без опоры может потерять равновесие.
– У нее давно хранилось это предложение. Что тут удивительного? Знаешь, иногда лучше все бросить и улететь на край земли, чем терзаться муками совести рядом с человеком, который никогда тебя не поймет и не простит.
– Кто вам сказал, что я не понимал ее?
– Уж точно не она. Она вообще ничего не объясняла, она просто тебя любила. Без слов и выпрыгиваний из окна. Хорошо, если ты видел это, плохо, если так и не понял. Никита очень гордая, Майкл. Да, в определенном смысле гордой ее не назовешь, но в целом так и есть. Она не терпит упреков, особенно от дорогих ей людей.
– Простите, Вальтер, – Майкл повернулся, чтобы уйти.
– Не проси у меня прощения, – посоветовал Вальтер.
– Но я же не могу попросить его у Никиты, – он обернулся.
– И не нужно. Наверное, твое существование для нее важнее, чем все остальное в жизни. Она не держит на тебя зла. Она улетела, чтобы освободить тебя. Возможно, когда-нибудь ты оценишь это, ведь ты хороший человек. Просто вы с Никитой очень разные.
– Спасибо, – пробормотал Майкл и вошел в свой подъезд.
В почтовом ящике белела пачка бумаги. Он машинально вынул ее и пошел наверх, бездумно перекладывая счета, оказавшиеся в его руках. Биркофф стоял на площадке. Наверное, он наблюдал за разговором Майкла с Вальтером. Он взял из рук друга счета и покачал головой.
– Мы живем не по средствам. Эта пачка куда плотнее, чем пачка наличных денег. Это ты заказывал женский купальный халат?
– Да, для Никиты, – чуть слышно пробормотал Майкл. – Она улетела, Биркофф.
– Как улетела? – опешил парень. – Куда?
– В Штаты. Навсегда. Я обидел ее еще сильнее, чем мне казалось.
– И что?
– Ничего! – сердито крикнул Майкл и пошел в комнату, сбрасывая на пол мелкие предметы. – Вернее, это все. Я больше не могу так жить. Ну что я буду делать без нее, без моей нежной девочки?..
Он тяжело опустился на диван и прикрыл лицо ладонями. Биркофф подошел к нему и в сердцах бросил счета на пол. Они рассыпались веером.
– А это что? – Биркофф заметил среди тонких листиков плотный конверт. – Посмотри: здесь нет штампа. Майкл, это же письмо из галереи Пола Вульфа!
– Что? – Майкл рассеянно поднял на друга покрасневшие глаза. – Да брось ты его в печку. Хотя стой... – в воспаленном сознании всплыло имя Пола Вульфа и все, что было с ним связано. – Дай мне письмо.
Подрагивающими руками он вскрыл конверт и достал лист бумаги. Пробежал глазами по тексту сверху до низу, не особенно вникая в детали.
– Он приглашает меня принять участие в выставке, – упавшим голосом сказал он.
– Так это же здорово! Примешь участие в выставке, получишь предложения от заказчиков и разных галерей. Вот увидишь, твои картины станут известными. А тогда ты поедешь в Штаты и привезешь Никиту обратно, и она навсегда останется рядом с тобой...
– Не мети ерунду, – резко прервал его Майкл. – Она не вернется. Видишь это письмо? Оно написано ее кровью.
– Ты что?.. – Биркофф решил, что Майкл начал трогаться рассудком.
– Она говорила мне именно об этой выставке. Она договорилась с Вульфом об этом, но он потребовал много денег. Из-за этого мы и поссорились. Теперь я понимаю, что Никита решила устроить все без денег. Она не просто улетела в Америку, она улетела в рабство к Полу Вульфу. Ради этой **** выставки!
Майкл швырнул скомканный конверт в угол комнаты и вцепился руками в свои волосы, как будто намереваясь вырвать их все.
– Майкл... – Биркофф протянул ему стакан с водой. – Майкл, не нужно, ну не нужно так себя вести.
– Но как она могла?! – стакан полетел в угол вслед за конвертом, с пронзительным звоном разбиваясь вдребезги. – Какой я идиот! Цена показалась мне слишком высокой, но разве та цена, которую она в итоге заплатила, ниже? Разве мои картины... да что там – все картины, которые есть в Лувре, – стоят этого ее поступка?
– Она очень хотела, чтобы ты поверил в себя.
– Я никогда больше даже попытки не сделаю в себя поверить.
– И зря. Она пошла на этот шаг ради тебя, ради этой выставки. И ты не воспользуешься шансом? Ради чего в таком случае все это делалось? Кому нужны были такие жертвы? Сделай то, чего ей так хочется. Прошу тебя...
Майкл молча встал с дивана, подошел к окну и распахнул его настежь. Слезы отчаяния обожгли его лицо. Он набрал полные легкие воздуха и закричал в небо – туда, где сейчас находилась его любовь:
– Ни-ки-та-а-а!!!
А потом опустил голову и чуть слышно, одними губами прошептал:
– Вернись... Кита...

* * *

Самолет плавно рассекал воздух, с каждой секундой приближаясь к чужому побережью. Красивая девушка с длинными льняными волосами прижалась ладонями к иллюминатору. Впереди она видела только облака, а за спиной у нее осталось все то, что она любила. Билет в один конец... А обратные билеты тоже существуют. Но они дороже...

И этот фанфик у Лютика получился замечательным, хотя и не в стиле LFN
С приходом весны меня страшно потянуло на мелодрамы

P.S. Медлин в роли хозяйки борделя - это сильно!

Фанф написан в жанре "Параллельная вселенная"
В свое время было много работ в таком жанре.

И что это конец !? Ну вот еще одно разочарование ! Как и в сериале !!!

Любопытно было наблюдать за героями в этих условиях, но это ни Никита и Майкл. Актеры Рой и Пета красиво вписались в эту печальную, но жизненную историю, которая лишь доказывает, что нельзя никогда решать за других. В итоге что она добилась? Только себе сделала хуже. Плохо знает она Майкла, если могла предположить, что Майкл примет этот шанс.

Ну это ж параллельная вселенная.
Лютик вообще писала шикарные вещи в этом жанре. Фанф Киллеры один их них. http://www.teleseria...ry/9205-killer/
Кстати, у него есть и другая концовка, она мне ее присылала.
Жаль, что теперь она вся полностью с Элен и ребятами.

Даже, если параллельная вселенная, должны оставаться задатки характера. Здесь очень интересная версия, но не с героями Майкла и Никиты.

Спасибо за ссылку "Киллеры", как раз сейчас я читаю тот фик.